Оруэлл: Новая жизнь - Дэвид Дж Тейлор
Но если краткосрочное будущее казалось многообещающим, то долгосрочная перспектива была чревата опасностями. Флип могла бы пожать ему руку, но для бледнолицего подростка, занятого сбором своих вещей в коридоре St Cyprian's, ее прощальная улыбка , казалось, говорила лишь о том, что он не справился с задачей. В глубине души он знал, что его ждет мрачное будущее. Неудача, неудача, неудача - неудача позади меня, неудача впереди меня - это было самым глубоким убеждением, которое я унес с собой". Естественно, нет никакой возможности узнать, действительно ли Оруэлл, вернувшийся в дом своей семьи в тот декабрьский полдень - долгий путь, включавший в себя дорогу через весь Лондон и посадку на второй поезд в Паддингтоне, - действительно так думал о себе, или же это ретроспективная фиксация, в которой зрелый писатель дорисовывает образ, который он сам себе придумал: маленький мальчик, одинокий во враждебной местности, пронизанный чувством вины, разлома и потенциальной гибели. Все, что нам остается, - это тринадцатилетний выпускник школы, его сундук, набитый призовыми книгами и пачка стипендий государственных школ за плечами, уносящийся через мрачную сельскую местность долины Темзы, через череду станционных платформ, забитых солдатами, направляющимися на фронт и с фронта, в предгорья своей взрослой жизни.
Лицо Оруэлла
В своих произведениях Оруэлл возвращается к человеческому лицу с регулярностью самонаводящегося голубя. Помимо безжалостного взгляда на особенности лица, он был очарован их привычкой передавать характеристики - личность, темперамент, в крайних случаях идеологию - того, что скрывается под кожей. Стихотворение, вдохновленное итальянским милиционером, который схватил его за руку в Ленинских казармах в Барселоне, заканчивается словами: "Но то, что я видел в твоем лице, / Никакая сила не сможет лишить наследства, / Никакая бомба, которая когда-либо разрывалась, / Не сокрушит хрустальный дух". Одна из последних записей в его больничном блокноте, возможно, последняя из всех, - это эпиграмма "В пятьдесят лет у каждого человека есть лицо, которое он заслуживает". И вот, готовые рассказать ему о менталитете, который они рекламировали или скрывали, лица смотрят на него из печати. Он считал, что когда читаешь сильно индивидуальное произведение, то где-то за страницей можно разглядеть черты автора: не обязательно точный портрет, но образная проекция. Читая Диккенса, он, как известно, видел "лицо человека, который всегда борется против чего-то, но борется открыто и не боится, лицо человека, который великодушно сердится".
Естественно, что такая важная часть облика, который средний человек представляет миру, заслуживает пышных описаний в его произведениях. Каждый из его романов открывается проницательным обзором физиономии главного героя. Почти всегда они поразительно мрачны. У Флори в "Бирманских днях" лицо "очень изможденное, несмотря на солнечный ожог, с впалыми щеками и запавшим, увядшим взглядом вокруг глаз". Дороти Хэйр в романе "Дочь священника", напротив, глядя в зеркало, видит "худое, светловолосое, ничем не примечательное лицо, с бледными глазами и слишком длинным носом: если присмотреться, можно было заметить вороньи ноги вокруг глаз, а рот, когда он был в покое, выглядел усталым". Гордон Комсток в романе "Сохрани полет аспидистры", увидев свое отражение в витрине книжного магазина мистера Маккини, приходит к выводу, что это "не очень хорошее лицо... Очень бледное, с горькими, неизгладимыми морщинами". Лицо Уинстона Смита с "природным сангвиником" было изъедено антиутопическими лишениями, длительным воздействием грубого мыла, тупых бритв и зимнего холода. Лучшим из них является Джордж Боулинг в романе "Поднимаясь на воздух", который утверждает, что у него "не такое уж плохое лицо на самом деле. Это одно из тех кирпично-красных лиц, которые сочетаются с волосами цвета масла и бледно-голубыми глазами". Хотя даже Боулинг в свои сорок пять лет только что потерял последний из своих естественных зубов.
И это, следует отметить, герои и героини Оруэлла, люди, которым он сочувствует и которых он рассматривает, пусть и по касательной, как олицетворение самого себя. Обратившись к его второстепенным персонажам, можно с таким же успехом рассматривать коллекцию восковых фигур викторианской эпохи. Одинокая спутница Дороти на утреннем причастии - пожилая мисс Мэйфилл, на чьем древнем, бескровном лице рот "удивительно большой, рыхлый и влажный". Нижняя губа, отвислая от возраста, выпятилась вперед, обнажив полоску десны и ряд вставных зубов, желтых, как клавиши старого пианино". Отец Боулинга Сэмюэль, седой, тихий человечек с круглой головой, тупым носом и кустистыми усами, удивительно похож на крота, высунувшего голову из-под земли после долгого пребывания под землей. Сестра Гордона Джулия, напротив, может быть принята за большую, громоздкую птицу: "высокая, нескладная девушка... с тонким лицом, чуть слишком длинным - одна из тех девушек, которые даже в самом юном возрасте неудержимо напоминают гуся". Что касается лейтенанта Верралла, кавалерийского офицера, который без труда отрывает Элизабет от привязанностей Флори, то, какими бы жесткими, жестокими и бесстрашными ни были его черты, его лицо, по сути, напоминает кролика.
Если немного углубиться в романы, в их мир сиюминутных проблесков и мимолетных впечатлений, то можно мгновенно очутиться в камере ужасов. "Неприятное у него было лицо, - думает Гордон, глядя из окна книжного магазина на прохожего. Бледное, тяжелое... Уэльс, судя по его виду". У "углового столика", который смотрит вниз с рекламы Bovex, которую Гордон так презирает, "идиотское, ухмыляющееся лицо, похожее на морду довольной собой крысы". А еще есть Дора и Барбара, уличные бродяжки, которых Гордон подбирает во время своих ночных прогулок по Вест-Энду, с их "жесткими, но юными лицами, похожими на морды молодых, хищных животных". Стоит отметить зоологическую основу образного мира Оруэлла. Ищейки, гуси, кроты, кролики, крысы. Даже пара пожилых бродяг, которые пытаются продать Гордону потрепанное издание романов Шарлотты М. Йонге 1884 года, как говорится, "ползут, как нечистые жуки, к могиле". Семена антропоморфного фермерского двора Оруэлла были посеяны за много лет до "Фермы животных".
Похожи ли какие-либо из этих лиц на лица Оруэлла? Ричард Рис считал, что, описывая черты лица Дороти Хэйр, он продвигает феминизированную версию себя. Некоторые прилагательные повторяются: "бледный", например, и "худой". Как и их создатель, персонажи Оруэлла почти всегда стары до срока. Юношеская свежесть, приписываемая Розмари в "Храните аспидистру летающей", подрывается двумя белыми волосками на ее макушке, которые она отказывается выдернуть. За исключением Джулии из "Девятнадцати восьмидесяти четырех", чей энергичный атлетизм имеет почти зловещее качество, молодость,
