Я тебя забуду

— Спасибо вам большое, что разрешили остаться. Предает даже собственный голос. Вместо четкого «спасибо» получается что-то растянутое. Другие слова вообще звучат скороговоркой.

Не самая лучшая попытка начать наше общение с чистого листа.

— Ты знаешь слово «спасибо»? У нас прогресс.

Шаталов ни капли не пытается помочь. Пьет свой кофе. Такой же, как поставил передо мной — черную жижу без молока и сахара. И сканирующим взглядом скользит по моему лицу. От лба к подбородку. От одного слегка оттопыренного уха к другому.

— Я вчера была немного в шоке. — Ненавижу оправдываться. Фразы приходится выталкивать из себя сквозь зубы.

— Когда научишься стучать в дверь или пользоваться звонком, твоя жизнь станет легче, — на полном серьезе произносит этот мерзавец.

— Сегодня же приступлю к учебе! — Попытка быть милой заканчивается, едва начавшись.

— Надеюсь. — Шаталов делает новый глоток и косится на свой телефон.

Самое идеальное время, чтобы собрать остатки гордости и помахать рукой хозяину этого дома. Но он не позволяет и подняться.

— До суда будешь жить здесь, — внезапным приказом прибивает Шаталов мою пятую точку к сиденью стула.

— Здесь?.. Я... — Мысли разбегаются в голове, как тараканы.

— Ключ выдам. Охрану предупредил еще вчера, когда вез сюда. За вещами можем съездить через час. Раньше никак, у меня есть свои дела.

— Вы... вы сейчас серьезно? — Дабы убедиться, что не сплю, щиплю себя за руку.

Боль отрезвляет тут же. Мы в реальности. Серый волк на самом деле предлагает Красной шапочке поселиться у него, пока бабушка разбирается с бандой дровосеков.

Новая версия старой сказки. И должна признаться, гораздо более пугающая.

— Считаешь, я похож на шутника? — Шаталов вскидывает левую бровь, и дрессированный табун мурашек начинает забег от моей макушки вниз.

— Я вас даже не знаю!

— Марк. Имя наверняка слышала. Этого хватит.

— А кем вы работаете? Или чем занимаетесь? — Облизываю губы. — Мне нужно убедиться, что вы сможете меня защитить.

— Я смогу. Предлагаю на этом поставить точку.

— Я, конечно, рада, что вы все сможете... но у меня так просто не получится. Я вообще-то не игрушка и не какая-нибудь там дамочка по вызову. У меня институт и работа.

— Учишься в медицинском и подрабатываешь в сомнительных ресторанах. — Шаталов не спрашивает. Нет, он произносит это как диагноз. Например, как сифилис или гонорея.

— Не у всех есть гора денег. — Демонстративно обвожу взглядом столовую.

Вечером я не смогла рассмотреть всю роскошь, голова была забита другим. А утром, пока местное чудище убивало в тренажерном зале боксерскую грушу, успела и дом обойти, и челюсть с пола поднять... раз десять.

— Не все с рождения живут в роскоши, — хмыкает Шаталов. — Некоторым приходится работать. И не красивой попкой, а этим. — Указательным пальцем он показывает на свой висок.

— Значит, у меня красивая попка? — Язык вновь опережает мозг. Просто фальстарт за фальстартом.

— Уверена, что готова обсудить? — Шаталов скалится в самой плотоядной улыбке, какую я когда-либо видела. — У меня, знаешь ли, по твоей вине вчера кое-что сорвалось. Боюсь, от теории могу слишком быстро перейти к практике.

В том, что он банально издевается, нет никаких сомнений. Куда мне со своими скромными выпуклостями до вчерашней фигуристой дамочки? Мы как земля и небо. Цифра «один» и цифра «восемь». Но все же заливаюсь краской и мысленно посыпаю голову пеплом.

— Вы не в моем вкусе, — ворчу себе под нос.

Чтобы занять рот и не выдать еще большую глупость, я глотаю горький, похожий на отраву кофе. Однако Шаталов будто и не замечает попытку спустить все на тормозах.

— А ты у нас, оказывается, эксперт, — произносит он, вставая.

И это звучит уже не как диагноз, а как эпитафия... для моей гордости.

***

После перепалки за завтраком в общежитие я собираюсь, как троянец на битву с персидским царем. Мысленно заклеиваю себе рот. Повторяю слова Вити, что на другую защиту лучше не рассчитывать. И пальцами кое-как расчесываю длинную светло-русую гриву.

Хочется казаться если не привлекательной и взрослой, то хотя бы нормальной и вменяемой. Но Шаталов на мои усилия не обращает никакого внимания. Всю дорогу он говорит по громкой связи с каким-то партнером. В пробках листает бумаги из серой папки, которую прихватил с собой в машину. А возле общежития создается впечатление, что сейчас он высадит меня и укатит в дальнюю даль, будто таксист.

Может, это было бы и неплохо. Но не успеваю я выйти из машины, как он тоже отстегивает ремень и прерывает телефонный разговор.

— Я сама схожу...

Страшно даже представить, что скажут соседки, увидев такую охрану. От сплетен и за год не избавлюсь.

— Самой тебе теперь лишь в туалет можно. И то пока не решу, что и это опасно.

— А у вас своих дел совсем нет? — Обхватываю себя за плечи, чтобы нельзя было взять ни за руку, ни под руку.

Любой нормальный мужчина понял бы. Но я же удачливая!

— Больше, чем ты можешь себе представить.

Горячая ладонь ложится на поясницу, и будто мы влюбленная парочка, Шаталов буксирует мою безвольную тушку к порогу общежития.

На глазах у комендантши, которая именно сейчас решила выглянуть в окно. Под зорким взглядом сплетниц с первого этажа.

— Вы кого-то убили, что так выслуживаетесь перед полицией?

Чтобы не привлечь еще чье-нибудь внимание, не сопротивляюсь. Внутри закручивает свои колечки смерч, спина в огне, однако шаг за шагом я иду к ступеням, как королева на эшафот — спокойно и уверенно.

— Кое-кто другой убил. И сейчас я очень надеюсь упечь этого другого на такой долгий срок, что он уже не выйдет, — огорошивает признанием Шаталов, когда мы синхронно переступаем порог.

Для признания, конечно, не место и не время. От неожиданности даже оступаюсь. Каблук скользит по мокрой, вымытой палубным методом плитке. В груди рождается крик «А-а!».