Десять поцелуев, чтобы влюбиться
Изводила сама себя, накручивала и придумывала в голове сотни оправданий, чтобы поехать к нему или хотя бы написать. Каждый раз отговаривала. Брала себя в руки в самый последний момент.
Так страшно любить того, кто уничтожил тебя. Переживать о нем, скучать и хотеть просто увидеть. Хотя бы на одно несчастное мгновение.
А когда это, наконец, произошло, то биться в панике. Ведь сердце рядом с ним не на месте, дыхание затрудняется, пульс частит, ладошки потеют и ноги подкашиваются.
Он – моя слабость и я до сих пор не смогла побороть её.
Не знаю, каким невероятным образом я смогла дожить до Нового года, но это случилось. Под бой курантов пообещала себе обязательно оставить прошлое позади и подумать о будущем.
Грустная девочка с тусклыми глазами – это не я, а лишь моя жалкая реплика. Китайская подделка, причём самого низкого качества.
Согласиться на свидание с Игнатом? А почему нет? Уже давно пора начать дышать самостоятельно, без кислородного баллона.
Перед родными старательно делаю вид, что всё у меня прекрасно и замечательно. Не стоит омрачать их радостного настроения в новогоднюю ночь. Тем более, мы впервые собрались большой семьей – папа, мама, я, дедушка и бабушка.
Обменялись поздравлениями с Яном, Рори и Мирой. Друзья разъехались кто куда.
Жарова, например, улетела с отцом во Францию до конца зимних каникул. Мирослава укатила к родителям, да и Ян тоже проводит время со своими.
На фоне звучат старые песни, транслируемые по телевизору. Сквозь шум я едва расслышала, что кто-то звонит к нам в квартиру.
— Ой, Машуль, — улыбается мама, нежно поглаживая свой заметно округлившийся живот. — Открой, пожалуйста. Там, наверное, Таня с шестого пришла.
На ходу поправляя платье, которое мне родители подарили на Новый год, иду к входной двери.
Открываю и… зависаю.
Тетя Таня с шестого перевоплотилась в Диму с одиннадцатого. Правда Сотников уже давно не живет в квартире своей тети. Хотите честно? Одновременно меня это радовало и огорчало. Моя логика пробила дно.
Дима выглядит… другим.
Я не знаю, что конкретно в нем изменилось. Может быть, всё. Он уверенный, спокойный, кажется взрослее и серьезнее. Смотрит на меня так, словно Маша Савельева – самое важное и ценное в его жизни.
Кролик снова во власти удава.
В руках Дима держит большую подарочную коробку, перевязанную красной лентой. Не могу перестать глазеть на него.
Скучала? О, да! А теперь хочу убить.
Проклятые качели. Скоро они меня подбросят прямо в космос и упадут. Я вместе с ними. Вот, что я испытывала рядом с Димой Сотниковым.
— Привет, — его голос звучит хрипло после улицы.
— Это мне? — ткнула пальцем в коробку.
Боже, пусть он скорее уйдет! Меня так же ломает, так же гнет.
— Да, — он протягивает мне подарок, но я отрицательно качаю головой. — Маш…
Он опускается на корточки, поставив коробку прямо у моих ног. Пронизывает меня жарким взглядом. Я не вижу, как именно он на меня смотрит – знаю. И от этого вновь погружаюсь в холодный ядовитый кипяток. Кислота моей любви будто стала ещё более сильной, увеличила концентрацию.
— Зачем ты приехал?
— Я понимаю, что это мало изменит, Маша. Но я хочу, чтобы ты знала – этот спор ничего не значит.
Господи, зачем он это делает? Жестокий, беспощадный, злой мальчик!
— Действительно?
Я злюсь. Не могу скрывать своих эмоций, их стало слишком много. Контроль? Он трещит по швам.
— Для меня он ничего не значил, — он говорит медленно и спокойно, словно с маленьким ребенком, которому нужно объяснить прописную истину. — Я бы всё равно был твой, рано или поздно. Приполз бы, как побитый пёс. К тебе. В любой ситуации. Но мне стоило рассказать про спор раньше. Должен был защищать нас, а не топить. Струсил.
Едва держусь. Что-то отвратительное и страшное подбирается к горлу. А я обещала себе больше никогда не плакать из-за этого парня. Но, знаете… я хочу поверить ему.
От этого слова Сотни выглядят ещё более ужасными. Он бессердечный человек. Как может продолжать играть моими чувствами?
Наступает на гордость снова и снова, топчет сердце, разрывает душу острыми звериными когтями.
— Что-то ещё, Сотня? — пытаюсь закрыть дверь, но не успеваю спрятаться от суровой реальности.
— Я люблю тебя.
Нет!
Не любит!
ОН! МЕНЯ! НЕ! ЛЮБИТ!
— Зачем ты говоришь о том, чего не знаешь? — у меня срывает последние предохранители.
— Маша!
— Что, Маша?! Ты не знаешь ничего о любви. Ни-че-го! Любишь меня, да?
Он обнимает меня за талию и крепко прижимает к себе. Ласково и нежно… так, как этого хочется мне, шепчет на ухо:
— Люблю. Тебя.
Это больно. Это невыносимо. Это невозможно.
Едва борюсь с желанием обнять моего Диму, прижаться к нему и провести с ним оставшуюся вечность. Он играет жестоко, без правил, диктуя мне свои собственные.
— Ты меня не любишь, Дима.
— Ты так решила?
В его голосе будто звучит раскаленное отчаяние, но я предпочитаю не слышать его.
— Ты любишь себя. У тебя отняли игрушку. А ты решил, что это любовь, но всё совсем не так.
— Ошибаешься.
— Да? — глаза защипало от горьких слез. — Ладно. Хорошо. Докажи.
— Как?
— Оставь меня в покое. Навсегда.
Повисло недолгое молчание.
— Ты действительно хочешь этого, колючка?
Я хотела ответить ему «нет», но вместо этого просто ушла, закрыв за собой дверь. Потому что ещё хоть одна секунда и я бы точно бросилась в объятья моего Симбы, а потом осталась там навсегда.
Привалилась спиной к входной двери и от души разревелась. От собственного бессилия и от страшной правды, которая так и сквозила в моем больном воспаленном мозгу – что, если он не врал?
Это осознание пугало больше всего на свете – в таком случае, он больше никогда не придет.
