Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
4
Жизнь вытёсывала характер будущего маршала постепенно. Удар острого и неумолимого, как копьё ангела, инструмента, и лишнее отлетает под ноги и потом выметается из судьбы-мастерской, как мусор. Человек оглядывается на прошлое, о чём-то сожалеет, в чём-то благодарит судьбу и людей, встретившихся ему на пути, а порой и прошагавших с ним бок о бок некий отрезок, и вдруг понимает, что случайных попутчиков рядом с ним вовсе и не было. Одни посылались ему для примера и наставления, другие для искушения, третьи – для того, чтобы опробовать его на твёрдость и человеческую порядочность; одних он должен был беспрекословно слушать, отбирая из их наставлений самое важное и прочное, других какой-то момент убрать с дороги, пусть даже силой и дерзостью, или обойти стороной, третьих защитить, четвёртым за верность и любовь платить ещё большей верностью и любовью.
Именно в московские дни окрепла дружба между двоюродными братьями. Михаил Пилихин-младший вспоминал: «Мать Егора Жукова в 1908 году… отправила его в Москву к моему отцу… в учение меховому искусству на четыре года. В это время мой отец с семьёй проживал в Камергерском переулке, где он снимал квартиру, в которой находилась скорняжная мастерская. Имел трёх мастеров и трёх мальчиков-учеников. В этот год осенью привезли к дяде учиться скорняжному искусству и Егора Жукова.
В конце 1908 года дом был назначен на ремонт. Отец снял квартиру в Брюсовом переулке. В мастерской Пилихина работы всё прибавлялось. Крупные меховые фирмы и знаменитые мастерские верхнего женского платья Ламоновой, Винницкой, другие мастерские давали много заказов.
Сезон скорняжного дела начинался с июля. С 20 декабря все мастера уезжали по своим деревням на Рождество, а возвращались 10–15 января. Каждый ученик был прикреплён к мастеру, который обучал его. Мастера приходили к семи часам. Ученикам входило в обязанность подготовить к приходу мастеров рабочие места, а по окончании работы подмести мастерскую и всё убрать.
К приходу мастеров мы ставили самовар и готовили всё к завтраку. Все мастера находились на хозяйских харчах – завтракали, обедали, ужинали. Это было лучше для производства, и мастерам было лучше: они хорошо покушают и отдохнут. А если они будут ходить в чайную, там выпивать и только закусывать, то полуголодные будут возвращаться уже навеселе. Они были бы малопроизводительными работниками.
Егор Жуков очень усердно изучал скорняжное искусство и был всегда обязательным и исполнительным. После двух лет работы в мастерской дядя взял его в магазин, он и там проявил себя исполнительным и аккуратным. Егор с большим любопытством ко всему присматривался и изучал, как надо обслуживать покупателей. Там служил и старший брат Александр, который Егору помогал всё это освоить. А я работал младшим учеником. В 1911 году, когда исполнилось 15 лет, его стали называть – Георгий Константинович».
Воспоминания Михаила-младшего периода московской жизни будущего маршала по своей тональности и акцентам, так или иначе расставленным там и там, сильно отличаются от мемуаров самого маршала. Конечно, «Воспоминания и размышления» – книга в своём роде выдающаяся. Но и она – всего лишь одна из версий биографии Маршала Победы. И главное достоинство её в том, что эта версия – авторская. Целиком полагаться на неё, конечно же, нельзя. К примеру, близкие и родня были, мягко говоря, обескуражены тем, каким вывел Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» дядюшку Михаила Артемьевича Пилихина. Собственник, владелец производства, торговец, а стало быть, эксплуататор и стяжатель, волевой и непреклонный до жестокости… Не пожалел родную кровь. Забыл, кто его выдернул из нужды, кто дал в руки хлебную профессию и кто наставлял на путь истинный, пусть порой и грубовато, и вдоль спины. Помните упрёк Анны Михайловны Пилихиной? А ведь трижды права была двоюродная сестрица: когда бы, мол, не «наш отец», пасти бы Егорке Жукову гусей в родной и беспросветной глухомани…
И ещё одно, весьма важное: как бы там ни было, что бы автор «Воспоминаний и размышлений» ни писал, а пример дядюшки, выбившегося в люди из Чёрной Грязи, его непреклонная воля и последовательное стремление к поставленной цели будут вести Жукова всю жизнь. В самые трудные моменты помогало именно пилихинское – воля, твёрдость, способность ориентироваться, казалось бы, в безвыходных ситуациях и выходить из них победителем или с минимальными потерями.
Слишком многое было поставлено Жуковым на выход мемуаров, на ожидаемый гонорар, а поэтому всё в книге должно было быть выверено в соответствии со временем, да и обстоятельствами, в которых тогда пребывал автор. Более подробно об этом мы расскажем в своё время.
«Первое время я очень скучал по деревне и дому, – писал маршал о своей скорняцко-московской одиссее. – Я вспоминал милые и близкие сердцу рощи и перелески, где так любил бродить с Прохором на охоте, ходить с сестрой за ягодами, грибами, хворостом. У меня сжималось сердце и хотелось плакать. Я думал, что никогда уже больше не увижу мать, отца, сестру и товарищей».
Но начались побывки, поездки на родину, и тоска детского, неокрепшего сердца, внезапно оторванного от матери, улеглась. Тем более что рядом был не только дядюшка, пусть и строгий, но всё же родной, а также братья и сестра.
Двоюродные были роднее родных. В мастерских помогали друг другу. Вместе осваивали скорняжное дело и искусство торговли. Вместе и развлекались. И учились. Старший брат Александр неплохо знал немецкий язык. Егора восхищало, как ловко он лопочет по-немецки с некоторыми клиентами и покупателями. И тогда Александр, видя интерес младшего брата, предложил ему брать регулярные уроки немецкого.
В свободное время бродили по Москве. Захаживали в разные лавки, в том числе и в книжные. В одной из них приобрели хорошие учебники по немецкому языку, а также накупили дешёвых, как говорилось в рекламе, «превосходных изданий приключений лондонского сыщика Шерлока Холмса и американского его собрата Ника Картера»[3].
Ещё в Стрелковке чтение стало для Жукова любимым занятием. Своего рода тайной свободой, когда он мог уединиться где-нибудь в сарае или на сеновале под щелью в кровле, куда проникал весёлый солнечный луч, и только он, тот сноп яркого света, делил с Егором сокровенный диалог с автором и его героями. В деревне книг было мало. А тут Первопрестольная открыла перед ним не только лавки, но и библиотеки, а также книжные шкафы знакомых и друзей.
Теперь, сидя у Протвы и наблюдая ход её бесконечных вод, маршал снова вспомнил Стрелковку времён своего детства. Школу в Величкове. Учитель Сергей Николаевич Ремизов время от времени давал ему что-нибудь из своей домашней
