Эдуард Мухутдинов - Мечи Эглотаура. Книга 1
— Мои люди тут ни при чем, — решительно отрезала Лиллианн. — Категорически.
— Да и мои соплеменники тоже не станут такого делать, — заметил Андро.
— Кому это может быть выгодно? — начал допытываться Лем…
Но мне стало тошно от подобных высокомудрых бесед и, извинившись, я поднялся и проследовал в «Корчму», где нынче царили суматоха, бардак и неразбериха.
Я поймал первого попавшегося слугу.
— Принеси выпить, а…
— Сэр, но ведь вино все отравлено!
— Я разве сказал «вина»? Пиво есть тут? — Слуга закивал. — Пиво будешь? — спросил я у Жули. Она нехотя кивнула. — Пиво неси. И побольше, пьянствовать стану!
Слуга притащил большой кувшин и две кружки. Усевшись за ближайший свободный столик, мы с девушкой начали уговаривать емкость… Уровень жидкости в ней быстро понижался, а я ощущал себя все лучше и лучше. Хоть и не люблю пиво, терпеть не могу, — но характер-то бороть надо… И я уже добился больших успехов в этом деле.
Когда в голове зашумело, я дал себе установку не пьянеть больше определенного уровня. Жуля же на такое способна не была, и пиво подействовало на нее сильнее. Мне стало стыдно. Я подхватил ее под руку и потащил на улицу.
— Давай танцевать, — сказал я.
Жуля засмеялась и согласилась.
Это были мои первые танцы. Это был мой первый танец. Я прислушивался к странным ощущениям в себе и ничего не мог понять…
После быстрых, зажигательных плясок наступало время медленных, изящных движений, часть из которых необходимо проделывать в обнимку с партнером, чему ни я, ни Жуля не противились. В такие моменты во мне поднималось что-то светлое, мощное, требовало выхода наружу; тогда я крепко прижимал девушку к себе, ощущал ответный ход и чувствовал себя вполне счастливым… Оркестр играл просто прекрасно, мелодии лились под небом, зачаровывая; и в звуках музыки оставались только мы вдвоем, а весь остальной мир — исчезал.
Когда наваждение кончилось, вместе с мелодиею, — оркестр решил передохнуть, — Жуля стояла и глядела на меня сияющими глазами, лицо словно светилось… Я вдруг понял, что так сильно люблю эту славную девочку, что весь мир не сможет стать помехою…
Обнявшись, мы пошли в «Корчму». Суматоха уже улеглась, посетители успокоились, даже обсуждения виновников и способов их наказания закончились — гости и хозяева не хотели портить праздник. Добрая половина присутствующих внимала молчащему Лему, другая половина завершала беседы, собираясь последовать примеру первой. Лем, правда, не совсем молчал — он степенно прокашливался, настраивал инструмент и многозначительно вращал глазами.
Мы с Жулей тихонько пробрались к ближайшему столику, за которым оказались свободные места.
— Не занято? — спросил я.
— Какого хрена? Конечно, не занято! Кидайте свои задницы и готовьтесь слушать, как дурак!
Я обомлел. Грубиян повернул голову, и я встретился взглядом с Ровудом.
— Здорово, Хорс. Здорово, Жюли. Давайте, давайте, нечего лыжи давить, в ногах правды нет, как дурак.
Я машинально сел. Смутившись, рядышком присела Жуля. Она казалась обеспокоенной соседством со столь неординарной личностью, как Ровуд, но не принять приглашение стало бы оскорблением.
— Вот я и в Габдуе, — заметил Ровуд. — В этом мрачном, дерьмовом, как дурак, сером городишке.
— Да, я вижу…
— Что видишь, что городишко дерьмовый?
— Да нет, я вижу, что ты здесь.
— А, это-то я и сам вижу. А также вижу тебя. А чтой-то ты до сих пор не в Райа? На местных шлюх засмотрелся, как дурак?
— Нет, экзамены сдавал, — холодно ответил я. Впрочем, Ровуда это не смутило, слишком он оказался непробиваемый.
— Экзамены — это хорошо, как дурак. И как сдал?
— Получил Пятую Ступень Познания, а затем какой-то варвар вышиб из меня дух.
— Не дух вышиб, а дерьмо. Сейчас, с меньшим количеством дерьма внутри, будешь его меньше распространять, как дурак.
— То-то я вижу, из тебя его ни разу не выбивали, — съязвил я.
— Из меня-то? Из меня столько всякой дури в свое время вытрясли, что я не знаю даже, где дерьмо, где кишки. А где прочая хрень.
Жуля умоляюще смотрела на меня, в глазах читалась просьба прекратить сквернословие. И я хотел уже одернуть зарвавшегося поэта, когда вдруг в нашу перепалку ворвался глас начавшего говорить Лема.
— Нынче тревожные времена, — проговорил менестрель. — За последние месяцы случилось много такого, что не случалось ранее, но было предсказано давно. Это плохой признак. Мы собрались сегодня по приглашению Гильдии Гомункулюсов на праздник, и большое им за это спасибо. Однако, не боясь испортить торжество, я все же не стану сейчас вещать об очередных героических похождениях Антора Великого. Хотя многие из вас, чую, именно таких рассказов от меня ждут.
Несколько дней назад началось извержение Мурфи. Оно продолжается до сих пор, хотя уже не так сильно, как в самом начале. Появилась надежда, что Куимияа удастся спасти. Однако эльфийская столица засыпана пеплом, и на восстановление порушенных строений уйдет немало времени. Здесь тоже я вижу осуществление древнего пророчества Гилтониэль Хайабиирт: «Быть ему порушенным, и буде восстановлен он быть — избегнуть беды большой». Пророчества, однако, всегда грешат неопределенностями и неточностями. Как правило, мы влагаем в них смысл лишь тогда, когда событие, ими предсказанное — или предположительно предсказанное — произошло. Но никогда, никогда, никогда мы не можем быть до конца уверенными в том, что истолковали речение верно, что не может быть другого его осуществления, еще более верного сказанному, нежели предполагаемое.
Я расскажу вам небольшую историю. Короткую историю, если быть точным. А еще точнее — вовсе даже не историю, но легенду, миф. Сказку о несбывшемся. Пророчество, если хотите. Это древний текст, он восходит к временам, знавшим еще мир до Ионафат, Империи Эльфов. К тем дням, когда Харт был пока всего лишь известным героем, но еще и не помышлял об императорской короне.
Долгие годы, столетия, тысячелетия текст был забыт, похоронен в грудах свитков. Ныне он неизвестен никому, кроме меня. С этого вечера его содержание раскроется многим. И здесь я тоже вижу определенное исполнение пророчеств, ибо сказано, что «не слышанное услышится, и небывалое — сбудется».
Лем тронул струны, начал их перебирать. По зале поплыла грустная мелодия, красивая, но временами обрываемая резким диссонансом. Голос изменился, стал напевно-торжественным.
— Бродил Охважный Туй по Запредельным землям, бродил, взывая к духам и богам: «Да не оставьте меня в неведении!» Но молчали боги, свысока глядя на тщеты смертного.
Долгие годы дороги преодолел Охважный Туй, но достиг преднебесных чертогов, и снова взывал: «Да не оставьте меня в безмолвии!» Но и тогда молчали взываемые, все так же презрительно глядя на него.
И до врат небесных добрался Туй, и стучал в них, но стражи оттолкнули его. И снова звал Туй духов, снова звал богов: «Да отзовитесь же!» Молчание было ему ответом.
Тогда понял Туй, что не дождется внимания, и что нужно его самому добывать. Расправился Охважный Туй со стражами, и разбил врата, и вошел в сады, и прошел по тропе, цветами усыпанной, до самой беседки, в которой боги сидели и дела обсуждали.
И сказал он им: «Слышали ль вы меня?»
Поднялся в гневе первый бог и так ответил, грозно сверкая очами и потрясая жезлом: «Да, смертный, мы слышали тебя! Но кто ты такой, чтобы требовать от нас чего-то? От дел великих отвлекал ты нас, и за то вечное тебе проклятие. А теперь покинь сии места, не мешай нам долее.»
А все остальные боги согласно закивали.
Погрустнел Охважный Туй, приуныл. Но ненадолго. Вскинул он гордо голову и смело сказал, глядя прямо в пустые, белые глаза первого бога, и бог пошатнулся от речи, ибо то не сам Туй говорил, а мир гласил его устами: «Довольно же вы тут сидели праздно. Кто вы есть, что так себя считаете? Боги — и всего-то! Созданные либо создавшиеся раз, вы неизменны по сути своей. И считается, что потому знаете вы все ответы. Но теперь я вижу, что многое вам неподвластно, и подвластным быть не может. Презренно относившиеся к смертным, будете вы навечно прокляты неведением!»
Вскричал тут первый бог гневно, потрясая руками: «Сии речи отверженности достойны быть! Изыди, ибо проклят ты отныне и отвержен!»
Но не исчез Охважный Туй из сада небесного, чем поверг богов в изумление. А сказал он так: «Открылось мне, что время ваше ушло. И на смену идет иной бог, больше внимательный и кроткий. Уже происходит это, ибо власть ваша пошатнулась. Но лишь сами вы тому виной».
Сказано также: «Сотрясется мир до основания, ибо после придет Он и возгласит новые истины. От нового бога будут его речи, и каждое слово пропитанным глубокой мудростью, кою не все поймут».
И еще добавил Охважный Туй: «Но и того пора пройдет, и когда сие сбудется, не станет нужды в богах, потому что смертные сами уподобятся вам. И станут даже выше, ибо им-то известно свое несовершенство. И слушайте: в этом они и сейчас превыше вас».
