Эпилог (СИ) - Хол Блэки
А те, кто должен сменить юношей, просто-напросто отдадут долг отчизне иным способом.
— Постойте, милочка! — воскликнул декан, оглушив басом. — Откуда вы знаете о горнистах?
— Случайно столкнулась. Простите, пожалуйста. Никто из них не виноват.
— Ох, Эва Карловна, — пожурил на расстоянии мужчина. — И когда успеваете? Хотя уже неважно.
Да, наш пострел везде поспел. Засунул нос во все дырки и залез во все щели. Покажите, где нас не было.
Через несколько дней меня вызвали в деканат, и Стопятнадцатый, поглядывая на бесстрастных охранников, сообщил, что по ходатайству Франца-Иосифа мне предлагают место младшего лаборанта на кафедре сложных составов. Треть ставки, пятнадцать висоров в неделю, два часа ежедневного труда, начиная с первого дня летней сессии. Подвижки произошли из-за увольнения Ромашевичевского, благодаря чему освободилась строчка в штатном расписании. Новый препод по теории снадобий спал и видел меня на месте младшего лаборанта, в стерильном халате и в марлевой повязке.
Я открыла рот, чтобы отказаться, но Генрих Генрихович привел неоспоримые преимущества трудоустройства. Во-первых, лаборантство предполагало обеспечение clipo intacti[2], пусть и в упрощенной форме. Простота и облегченность требовали обновлять щит каждый квартал, но всё-таки это какая-никакая защита от возможных поползновений. Во-вторых, теория снадобий удавалась мне лучше остальных предметов. Почему бы не воспользоваться моментом и начать профессиональную деятельность в том, что хорошо получается?
Я обещала подумать и дать ответ при первой же возможности. В посулах декана меня, прежде всего, привлекла возможность получения clipo intacti. Судьба дает шанс! С щитом присутствие охранников перестанет быть обязательным, по крайней мере, в институте.
Шкафообразные двухметровые детины, прикрывающие тылы, стали постоянной мозолью. Мне приходилось одергивать себя, чтобы не сказать и не сделать лишнее, потому что каждый мой шаг досконально изучался в ДП по рапортам охранников.
Подумаешь, два дополнительных часа в стенах альма-матер. Я и раньше неплохо справлялась, работая в архиве. А уж с распорядком дня улажу: подтяну, уплотнюсь. В общем, постараюсь.
Но прежде следовало обсудить вопрос с Мэлом.
11
После суда над Ромашевичевским и Штице активность журналистов в отношении моей персоны пошла на убыль. Тем не менее, возле института установился круглосуточный пост из одной-двух репортерских машин. Наивные. Во-первых, они не знали о дырке в заборе или не приняли её всерьез, а во-вторых, идея Вивы с переодеванием подтолкнула меня дальше и в том же направлении. Поменяй цвет и длину волос, приспособив паричок, спрячь глаза за темными очками, и лопушки-папарацци не заметят, что рыбка ускользнула из сетей.
Хотя интерес репортеров упал, в прессе регулярно появлялись наши с Мэлом фотографии — две-три штуки в неделю. Кадры, ухваченные случайно или исподтишка, были тем интереснее для читателей, что являли миру романтичность наших отношений. Вот на банкете Мэл наклонился к моему уху и что-то рассказывает, а я улыбаюсь, слушая. Или мы стоим на лестничном пролете в Опере, и Мэл держит мои руки в своих. Фотограф не знал, что я умудрилась занозить палец, и Мэл извлекал микроскопическую частичку, ворча, что только мне повезло найти занозу в заведении, где перила отшлифованы годами и сотнями тысяч рук. Ненавязчивая подборка фотографий с парочкой светских деток, милующихся по разным углам, понемногу откладывалась на подкорке у обывателей, и однажды я с превеликим удивлением узнала, что мы с Мэлом попали на третью строчку ежемесячного рейтинга "Влюбленные года".
После истории в ресторане "Ривьера" Мэл согласился на лаборантство и на получение сlipo intacti[3]. По замыслу Вивы я должна была показать своему мужчине, чего он лишился, ограничив мою свободу. Мол, сюрприз не удался бы при неусыпном бдении охранников и под контролем Мэла. А вот будь у меня щит, я бы развернулась вширь и вглубь.
Но Мэл не понял намеков. Он пережил немалое потрясение, приехав домой и прочитав анонимную записку. Да еще мой телефон ответил глухим молчанием.
— Тебе и дэпы[4] — не преграда, когда начинаешь искать приключений на свою… голову, — заключил Мэл. — Пусть уж тебя обеспечат защитой. Да и мне станет спокойнее.
Поэтому из тысячи зол он выбрал, по его мнению, наименьшее.
Сlipo intacti позволил ходить по институту без опаски получения коварного заклинания в спину. Правда, мне понадобилось время, чтобы вернуться к прежней самостоятельности, потому что я успела привыкнуть к невозмутимым охранникам, защищающим тылы. Мэл, уезжая на работу, отправлял по нескольку телефонных сообщений, спрашивая, как проходит день, и не навредил ли мне кто-нибудь. Думаю, одной из причин, по которым он не хотел, чтобы телохранители покидали свой пост, стало то, что лопнул мыльный пузырь общественного вакуума. Я разгуливала по переходам и коридорам, сидела на постаменте у святого Списуила, и со мной мог заговорить любой студент. К примеру, долговязые четверокурсники могли сказать, проходя мимо: "Эй, цыпа, пойдем, потремся в юго-западном коридоре" или подсесть в библиотеке: "Ой, девушка, а что вы читаете? А можно с вами познакомиться?" Меня могли толкнуть и оскорбить, могли и подшутить. И что же, теперь не жить? От жизни не спрятаться, отгородившись высокой стеной.
Мэл подстраховывался. Он привлек Макеса и Дэна, чтобы те приглядывали за мной, вернее, за потенциальными инвалидами и покойниками, посмевшими вести дерзкие разговоры с его девушкой. Я поняла это, когда в холле Макес отфутболил привязавшегося ко мне третьекурсника с элементарки, а в архиве Дэн заставил пересесть долговязого четверокурсника за другой стол.
С крайней неохотой я спустилась на подъемнике и открыла дверь помещения, в котором когда-то познакомилась с Радиком. Если бы не нужда — подготовка реферата по общей теории висорики — подвальные коридоры не увидели бы мою физиономию до окончания института.
Архив изменился. На месте растений поставили столы, расширив посадочную зону. Архивариус — мужчина средних лет и невысокого роста — не в пример скучности казенного помещения, имел колоритные густые усы, тянувшиеся от верхней губы по щекам.
Взяв подборку журналов "Висорика в быту", я устроилась за последним столом, но забыла о цели прихода, увлекшись рассматриванием необычных усов нового хозяина архива.
— Императорские, — подсказал подсевший рядом парень. — Геннадий, четвертый курс элементарки, приятно познакомиться.
— Спасибо, мне тоже, — ответила я шаблонно.
Тут подошел невесть откуда взявшийся Дэн, кивнул мне, поздоровавшись, и сказал что-то парню на ухо. Тот вскочил и пересел за первый стол. Иных желающих пообщаться с дочкой министра не нашлось.
— Конечно, попросил, — не стал отпираться Мэл, когда я вечером поинтересовалась о ненавязчивой "помощи" его друзей. — Тебя невозможно оставить на полдня, как лезут всякие оборзевшие недомерки. Ни в жизнь не поверю, что на них действует твой синдром. И за борзость ответят.
— Я и сама могу за себя постоять, — объявила с гонором. — А Дэн с Максом взамен за помощь ободрали тебя как липку. Что ты им должен?
— Не поверишь. Ни-че-го. Видишь ли, существует разница между тёл… девушкой, которую клеишь на вечер, и девушкой твоего друга. Особенно, если они живут вместе. Это святое. И если Мак или Дэн попросят — я тоже помогу.
Однако мужской пол своеобразно классифицирует подружек, разделяя на временных и постоянных. Интересно, на каком этапе и по каким критериям тёлка переходит в категорию постоянных девушек?
Плюс или минус индивидуальных занятий состоял в том, что я стала лучше "читать" людей по их поведению, по характерным словам и жестам. Если раньше, при взгляде на человека, возникала мысль: "Наверное, он растерялся" или "Вероятно, он расстроен", то сейчас диагноз определялся с максимальной точностью: "Неуверен в себе" или "Завидует". Развиваясь, интуиция позволила мне тоньше чувствовать неискренность, наигранность и фальшь в словах.
