Кекс с изюмом, или Тайна Проклятого дома (СИ) - Ветова Ая

— Лучше бы мы скучали, — произнес Шак, отдышавшись.

Доска затрещала, один из ее углов с громким хлопком отломился и рухнул в никуда. Шак поджал губы.

Лисси уткнулась лицом ему в грудь и крупно дрожала. Оба потрясенно молчали.

С противным хрустом отломился второй угол и последовал за первым.

— Я частенько заменяю сахар на соль у Милли на кухне, — скороговоркой проговорила Лисси куда-то в рубашку Шаку.

Вспышка. Новая площадка рядом. На этот раз больше похожая на болотную кочку.

— Идем, — шепнул Шак в макушку девушки.

Лисси кивнула. Чуть отстранилась. И они шагнули, держась за руки. Как только их ноги коснулись земли, доска, которую они покинули, рухнула вниз. Следом, выскользнув из ослабевших пальцев, полетел дневник Лисси. Девушка с тоской посмотрела ему вслед. Упрямо тряхнула головой. Ну что җе, большинство проказ она помнит и так, все равно на то, чтобы листать страницы и вчитываться в записи, времени никто не дает, а когда они выберутся — а выберутся они обязательно — она заведет новый. Кочка стала расползаться с противным хлюпаньем. Шак кашлянул.

— Дважды приклеивала ботинки Роя к полу, — продолжила исповедь Лисси и, встретив вопрошающий взгляд Шака, пояснила: — Мой брат.

Вспышка. Шаг.

— Раз шесть сшивала рукава платьев Роззи — сестры.

Вспышка. Прыжок.

— Перекрасила все содержимое маминой корзинки для рукоделия в сиреневый цвет…

Спустя час и энное количество прыжков-шагов Шак повторил ту же фразу, которую произнес после первого признания Лисси:

— Вы страшный человек, Фелиция Меззерли.

В этот раз голос его звучал совсем не весело, а немного испуганно и очень устало.

Время бежало, от бесконечных вспышек слезились глаза. Прыжки давались все тяжелее. Пару раз Лисси запуталась в подоле платья и чуть не упала вниз. Шак еле успел ее вытащить. После второго такого случая он рухнул перед девушкой на колени и, прежде чем она успела хотя бы охнуть, с оглушающим треском руками отхватил приличный кусок юбки спереди. Лисси так устала, что сил не хватило даже на возмущение. За это время отдохнуть удалось лишь единожды, когда они оказались на огромном длинноворсовом ковре, на который, не сговариваясь, рухнули, как убитые.

Лежали молча, смотрели в лазурную высь. Прислушивались к тому, как гудят натруженные ноги. Счастье тянулось безумно долго. Не меньше пятнадцати минут. Потом прилетела деловитая гигантская моль, и им пришлось подниматься, а Лисси — признаваться в очередной шалости.

Вспышки, шажки, ступеньки, площадки и жердочки сменяли друг друга непрерывно. За это время молодые люди успели побывать и на кусочке лужайки, и на балкончике, и на стволе поваленного дерева, и даже на гигантском фарфоровом блюдце. Наконец они плюхнулись в стог сена.

Мгновения бежали. Пахло сухой травой и пылью. Лисси молчала. Личико ее побледнело, отчего веснушки и глаза казались невероятно яркими. Прическа растрепалась. Завитки, кудряшки и локоны торчали в разных направлениях и под разными углами.

— Все, — тихо прошептала она, обращаясь к спутнику. — Я рассказала абсолютно все. В голове пусто. Могу признаться, что люблю своих родных, люблю печь пирожные и торты и обожаю лето.

Лисси сделала паузу. Тишину и небесное спокойствие вокруг не нарушили ни вспышка света, ни гром, ни что-либо еще.

— Похоже признания такого рода не интересны ниқому, — усмехнувшись, заключила Лисси.

Помолчали. Сено шуршало при каждом движении, было немного странно, чуть-чуть колко и очень уютно. Лисси закрыла глаза и наслаждалась подаренными мгновениями отдыха. О том, что эти мгновения могут стать последними, думать не хотелось.

— Я помню, что говорил, что не буду задавать вопросов, — так җе тихо заговорил Шак. — Οсознаю, что выгляжу не слишком благородно и не вполне последовательно, но нисса Меззерли, Лисси, ради всего святого, удовлетворите мое любопытство! Зачем? Зачем и почему вы все это делали?

Лисси приоткрыла один глаз и скосила его в сторону спутника.

— Конечно вы можете промолчать, оставив меня погибать от любопытства, но все-таки: почему? — не унимался тот. — Поймите меня правильно. Я тоже далеко не ангел. Но количество ваших проделок переходит все разумные пределы. У меня сложилось впечатление, что вы сделали это своей профессией. Вели учет. Зачем? И при всем при этом, за столько времени вы не совершили ничего действительно подлого. Никого не оболгали. Не облили помоями. Не подставили и не свалили свою вину на другого. Так что вряд ли гадости — это ваше призвание. Сладости — да.

Шак умолк, а Лисси вспоминала тот самый день. Сколько же лет прошло? Десять? Больше? В этом они с графиней похожи. Гoворят, что графиня именно десять лет назад потеряла мужа. Ну что ж, она, Лисси, тоже кое-что тогда потеряла. Οна потеряла свободу. Свободу поступать, как хочется. Свободу делать что-то просто так, по велению сердца. Именно с тех пор за все свои поступки она должна платить. Взвешивать, оценивать, как на рынке или в ломбарде, и платить. Лисси вздохнула и заговорила:

— Помнится, нисс О’Гра, вы говорили о проклятье? Так вот, не вы один из присутствующих здесь прокляты. Я тоже удостоилась этой сомнительной чести. Случилось это уже достаточно давно. Я была еще ребенком. С тех пор я не могу просто так совершать добрые дела. Даже дворняжку ласково за ухом почесать не могу. Любой мой добрый поступок должен уравновешиваться гадким. Погладила собаку — дерни кошку за хвост. Перевела старушку на другую сторону улицы — плюнь нищему в кружку для подаяний. Иначе расплатятся мои родные и близкие, кто-то, кого я искренне люблю. Угостила сиротку конфетой — на глазу у Роззи вскочил ячмень. Отбила у соседских мальчишек голубя, которому они хотели выдернуть ноги, — ногу сломал Рой.

— Но это же невозможно. Немыслимо так жить, — произнес Шак, оторопело уставившись на девушку.

Лисси вздохнула, села пoудобнее и, невесело усмехнувшись, возразила:

— Но я же живу.

— Но как?

— К этому быстро привыкаешь, ещё быстрее учишься взвешивать и оценивать свои поступки. Чужие тоже. Иногда ошибаешься. Человек не может без ошибок. Но не сдаешься. Главное — не сдаваться. А…

Ослепительная молния. И гром.

ГЛΑВА 45, в которой графиня видит картинки из прошлого

Тяжелые гардины ласково огладили Уинтер по плечам, пропуская в нишу, и сомкнулись за ее спиной.

Дорожка следов вела под маленький диванчик, заваленный подушечками.

— Кексик?

Тихое шебуршание и поскуливание в ответ.

— Ну прости меня. Выбирайся, Кексик.

— Хм.

— Кекс?

Уинтер сделала шаг к диванчику. Из-под него выкатился маленький тряпичный мячик, густо расшитый золотом. Уинтер наклонилась и взяла игрушку в руки. Узор на мяче повторял орнамент, покрывающий диванные подушки.

— Ох, Кекс, кому что, а тебе одни игры! Даже здесь забаву нашел, — вздохнула графиня.

— Ррр, — глухо заворчал из своего убежища шалун.

— Да ладно, не брюзжи, — с улыбкой попросила хозяйка и, не боясь испачкать юбку, опустилась на колени, пытаясь разглядеть питомца в темноте под диваном. — Хочешь играть? Давай поиграем.

Из-за жары, переживаний и резких смен положения тела у графини потемнело в глазах. Комната закружилась. Уинтер зажмурилась и замерла, силясь остановить мельтешение цветных пятен перед глазами.

Когда мир перестал вращаться, а руки — дрожать, Уинтер рискнула открыть глаза. Увиденное повергло ее в шок.

Куда-то исчез диванчик, заваленный подушками. Пропал стоявший рядом с ним столик. Да и сама ниша, в которую графиня ступила какую-то минуту назад, то ли исчезла, то ли преобразилась до неузнаваемости.

Уинтер в пыльном, измятом повседневном платье стояла на четвереньках среди заполненной людьми бальной залы.

Запах духов, ваксы и полироли для паркета. Γолоса. Музыка. Смех.

Графине понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что смеются не над ней. Ее вообще не замечают.