Алина Илларионова - Мелочи геройской жизни
А однажды, много-много лет спустя, рога этого самого оленя помогут сделать шаг навстречу друг другу двум абсолютно непохожим существам, противоположным и непримиримым, как лёд и пламя, как снег Себерского перелива и жаркие степи у подножия Поднебесной Цепи, как север и юг. Только по воле Кружевницы-Судьбы случится так, что сердце у них будет на двоих одно. Но это уже совсем другая история…
Глава 3
Тонкости провинциальной дипломатии
Как-то незаметно для себя Берен пришёл к забавному выводу, что капитан стражи Прокопий и Арвиэль похожи способностью поглощать любимый продукт в запредельном количестве, только первый вино квасил вёдрами, а второй как губка впитывал знания. Почему луна изменяется? Как цапля спит на одной ноге и не падает? Зачем кошки в первозвоне так орут, если всё можно сделать быстро и тихо, не получив ни от кого пинка в пузо? Дядь Берен, дядь Берен, дядь Берен…
Когда Арвиэль как-то разбудил его посреди ночи и на полном серьёзе спросил: «Почему ослик горшечника Игната задирает хвост, когда ревёт, а если хвост прижать, то ослик замолкает?» отставной военный понял: всё. ХВАТИТ! Пусть сам ищет ответы в книгах, если так интересно. Эльфёнок знал межрасовый хорошо, но всё же он не был его родным языком, и многие слова заставляли озадаченно тереть переносицу, покусывать губу и бежать за помощью с очередным: «Дядь Бере-эн…» В общем, господин Грайт решил съездить в губернский центр Стрелецк и купить мальчику толмач с эльфийского на межрасовый и наоборот, «Большой Имперский Словарь» и пару занимательных книг. Арвиэль запрыгал от радости, когда узнал, почему дядя Берен должен уехать на пару недель, а сам он временно поживёт у тёти Марты.
Засёдлывая верного Заката и насвистывая гномью плясовую, господин Грайт и не подозревал, к каким последствиям приведёт эта поездка. Не печальным, конечно, но случай навсегда войдёт в летопись славна града Северинга.
* * *Пока Марта подметала пол, Арвиэль, сидя на столе, болтал ножками, пил молоко с яблочным пирогом и почемучничал.
— Госпожа Марта, а почему госпожа Агафья на всех всегда ругается и обзывается? У неё это… словесное недержание? Так пропишите ей что-нибудь для словесного запора, вы же травница!
Марта только вздохнула. Жена ростовщика Демьяна была настоящей чумой Северинга, но, увы, временем не выветривалась, прижиганию горячей рукой не поддавалась (пару раз она ходила в синяках неизвестного происхождения, но свято верила, что муки телесные лишь укрепят её дух), и снадобий против неё наука не изобрела. Агафья бродила по улицам аки мятежный дух и тыкала своим нательным треуглом в лица иноверцев, убеждая их, даже настаивая всем скопом сиюминутно податься в скиты правоверные плетьми отсекать поганые языческие корни. Как вариант подходила незамедлительная ссылка в Бездну, притом народ шушукался, будто сама она там сковородками да котлами и заправляет. В общем, канонический образ смиренной овцы был ей чужд и противен.
А сама она — всем горожанам поголовно, включая собственного мужа.
— Госпожа Марта, а что такое «поганое исчадие»?
— Это кого она так назвала?
— Меня вчера назвала.
— Ты что-нибудь дурное сказал или сделал?
— Наверное, — мальчик потёр переносицу, припоминая дословно. — Она спросила, боюсь ли я, что после смерти Триединый осудит меня за язычество и в Бездну демонам на сковородку скинет, а я ответил, что Богов-Созидателей у нас четыре, и судить меня будет Пресветлая Саттара, а вовсе не ваш Иллиатар. И никуда она меня скидать не будет, вот.
— Ну я ей выскажу… — Марта стиснула кулаки, заранее зная, что сороку Агафью не перетараторить. Всё равно пойдёт и выскажет всё, что думает об этой склочной, сварливой, глупой курице!
— Это плохо, да? — оживился Арвиэль. — Можно я обзову её песцом позорным? Это тоже очень-очень плохо!
— Или кутссей крыссой! [3] — охотно подсказал Симеон, как ни в чём не бывало сидевший на столе, свесив хвост. У него вообще была чудная привычка где-нибудь внезапно появляться из ниоткуда. Правда, частенько одновременно с этим где-нибудь что-нибудь исчезало в никуда.
— А давай каждый по-своему! Идёт? — эльфёнок и кот деловито пожали руки-лапы.
— Не идёт! Берену из-за вас потом такой «песец» будет… — Марта замерла у открытого настежь буфета, где хранились мучные продукты и сахар. — Та-ак… А куда пряники делись?!
— Мышшки, — уверенно сказал домовой, смахнув крошки с усов.
* * *Когда Берен покупал толмач, продавец, дрожа усами и очками от гордости, хвалил прочный переплёт, сносную бумагу и неплохое качество типографии. Кроме того, вещал он, в толмаче указаны различия в диалектах всех губерний, содержится краткий словарь просторечий, крылатые фразы и прочее, прочее… Берен ошалело кивал и всё отчётливее понимал, что купит это, купит, даже если придётся переплатить вдвое, лишь бы зануда отвязался.
Зато в Северинге его ждал горячий ужин, Марта, Симка и умытый, опрятный, причёсанный Арвиэль, за две недели на сливках и сдобе отъевший симпатичные щёчки. Он не поправился, просто из тощего стал стройным.
Берен даже заревновал немного, когда мальчик, прежде считавший травницу ведьмой, сам обнял её на прощание. Впрочем, тут же себя отругал: значит, сердце эльфёнка понемногу оживает, вот и хорошо. Значит, поправится и вырастет неплохим парнем, а не озлобленным мстительным зверем.
Чудо-толмач, принесённый Береном, Арвиэль начал листать не с первой, а с последних страниц. Пока Берен стелил постели, мальчик сидел на печке тихой мышкой, сосредоточенно посапывая. Наконец с презрением вынес вердикт:
— У орков такой скудный словарный запас, мрак! Впрочем, чего от этих дикарей ждать?
— Здесь и орочий словарь есть? — изумился Берен. Нечаянно или нарочно, но продавец не упомянул, что в толмач включена и «мудрость по матушке».
— Ага, в самом конце. С переводом на межрасовый и перечнем расхожих фраз… Кхм. Странно…
— Что? — насторожился Грайт. В орочьем лексиконе вообще много необъяснимого. В первую очередь, как они сами друг друга понимают?
— Вот, например: «Курваляй ных баргуза». Здесь написан перевод: «Вы меня утомили, оставьте», но «баргуза» — это… кхм, место, на котором мы сидим, а «курваляй» — «ходить, передвигаться».
— Отдай сюда словарь, я новый куплю, — Берен хотел отобрать книжку, но мальчик вцепился в неё как клещ, увернулся, спрыгнул с печки и удрал под стол. Достать его оттуда было невозможно: подлезешь с одной стороны, он вышмыгнет с другой, обежит тебя и вновь будет из-под скатёрки выглядывать.
— Не-эт, погодите! Ага, вот! Ковжупень! Это значит «женщина свободных нравов». Дядь Берен, а Марика — ковжупень, да?
— Её не вздумай спросить! Отдай!
— Или вот ещё… О-о-о!!! — восторженно завопил эльфёнок. — Хывря — самка собаки! Ну, это точно про Агафью!
— Арвиэль, немедленно отдай эту похабщину! — взвыл Берен.
Изумрудные глазищи задорно сверкнули.
— Дядь Берен, здесь же орков полно, а иначе, как матом, они не понимают… Вы же сами учили: если хочешь, чтобы тебя поняли правильно, говори на доступном для собеседника языке.
— Арвиэль, отдай это немедленно.
— Нет!
— Выпорю!
— Порите на здоровье, только книгу оставьте! Ну, пожа-алуйста!
Берен со вздохом махнул рукой — в конце концов, куда деваться: если живёшь бок о бок с орками, рано или поздно чего только от них не наберёшься!
— Шушель с тобой…
— А знаете, как по-орочьи «шушель»? — обрадовался Арвиэль. — Ни в жизнь не угадаете!
* * *До осени сего года орканец Эртан жил вместе с Мартой, хотя в саму избу-аптеку забегал лишь перекусить, а ночевал где придётся: летом на заднем дворе, зимой в сенях или вовсе у приятелей. Мальчик лелеял две мечты каждого уважающего себя орка: свой та’шэр [4] (в данном случае избу) и трактир, да такой, чтоб конкуренты к нему пиво пить ходили. В селе Гусиные Прудочки, где родился и вырос Эртан, таким заведением ведал папаша Зорн, так у него даже конкурентов не было. Папаша самого мальчика трактира, увы, не имел, зато бережно хранил книжицу с семейными рецептами лучшего в Орканских степях пива и никому, кроме сына, о ней не сказывал. Гражданская война оставила Эртана сиротой, но он отнёсся к этому по-орочьи стойко: отцу хорошо теперь там, в Великих степях, где трава шёлковая, и никогда коварный камень не ляжет под конское копыто. Однако мальчик и самому себе, и покойному поклялся такой трактир поставить, что на всю губернию славить будут. И название уже придумал — «Оркан-бар», дабы никто не усомнился, что хмельным нектаром действительно орканец угощает, а не какие-нибудь гномы.
Осенью Эртан переехал в свою избу, отстроенную собственноручно и с орочьим размахом, то есть в расчёте на минимум полдесятка отпрысков. Лишь после этого, захватив папашину книжку, орчонок явился к зажиточному мельнику Мирону. Деловитый и хваткий, чуявший наживу, как гончая — лису, мельник быстро смекнул, что Эртан предлагает дело выигрышное, и идею поддержал. Год выдался богатым на все урожаи, и компаньоны, скрепив договор подписью и рукопожатием с традиционным плевком в ладони, решили половину Миронова ячменя пустить на пиво, вспахать целину под озимые и тем же временем начать отстраивать пивоварню и трактир.
