Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл

Наконец Фрэнсин сказала:

— А пирожки-то с карри ты укупила?

9

Филип плечом открыл дверь в коттедж и чуть не скончался на месте от разрыва сердца — в камине сидел обугленный манекен. Не сводя с него глаз, Филип бочком проскользнул на кухню и с воровской осторожностью опустил сумки на стойку. Вытащив бутылку «Хайленд-парка» из нарядной упаковки, он сделал большой глоток прямо из горла, потом второй.

По телу у него пробежала дрожь, он прикрыл глаза и ощупью добрался обратно к двери в гостиную. А когда снова открыл их, манекен никуда не делся, так и сидел в камине, раскинув ноги и чуть согнув одно колено. На голове, которой он привалился к гранитной стенке камина, криво висел грубоватый сельский венок из грязных веточек. Глаз у него, похоже, не было. На ковер перед камином нападало изрядное количество сажи, черные хлопья парили в падавших из окна лучах солнца, точно стаи мошкары.

Филип осознал, что Амулет у него на груди снова сделался холоден и безучастен, но сейчас он был настолько поглощен представшим ему зрелищем, что гнев и обида продлились не дольше пары секунд. Он на цыпочках прокрался через комнату и подобрался к грязному маленькому трупу на расстояние вытянутой руки. Из раны на лбу недвижного тела сочилась тоненькая красная струйка. Она медленно стекала вниз, вбирая в себя черные крупицы, подобно магме, изливающейся из крохотного вулкана. Филип нагнулся рассмотреть ее поближе, как вдруг труп открыл глаза.

Филипу были прекрасно знакомы эти глаза.

— Мёкдстоун? — сказал труп.

— Покет?

— Мёрдстоун.

— Покет!

— Мы так хоть цельный день можем. — Бледный язык слизал сажу с губ. — Я, твердя «Мёрдстоун», а ты, повторяя «Покет». Вода у тебя еще есть?

— Да, — сказал Филип. — Тебе принести?

— Нет, прах побери. Чисто из вежливости интересуюсь. Да, язви тебя, Мёрдстоун.

Филип бросился на кухню и налил воды из-под крана, а потом схватил заодно и виски и принес к камину и то и другое.

Грем отпил, закашлялся, выплюнул.

— Ты себе голову поранил, — сказал Филип.

— Все не так, как ты мне ее измордовал. Ладно, неважно. Видать, перепутал твой нужник с камином. Ух ты. Надо это упомянуть. Записать в Гроссбух. — Доброчест осушил стакан и отставил его на горку золы. — Вижу, ты так и разгуливаешь, примотав к себе Амулет.

Филип отступил на два шага.

Грем приподнял вялую почерневшую руку.

— Полегче, полегче. Не трясись почем зря. Силком отбирать не буду. После прошлого раза — всего обколотило, как яблоко на благотворительном базаре. Нет, и пробовать не стану.

— Обещаешь?

— Почтенной своей старушкой клянусь. Ну то есть торжественно.

— Отлично. Тогда ладно. Помочь тебе встать?

— Нет, спасибочки, мне и так хорошо. Я тут надолго задерживаться не собираюсь. Короче. Как дела-то, Мёрдстоун? Амулет тебе выкашлял остаток твоего ромляна?

— Что-что?

— Ну знаешь, — грем небрежно ткнул грязным пальцем и сторону кабинета Филипа. — Великий труд. Чисто интересуюсь, как продвигается-то.

Филип несколько секунд смотрел на него, потеряв дар речи. А потом долгие недели разочарования, обиды и горечи слились в единый нарыв — вот его-то и прорвало.

— Ты… ты… гнусный мелкий… Думаешь, это смешно, да? Очень весело, да, заставлять меня тут проходить через сто тысяч адских мук каждый проклятый час — все это время, да оно мне годом показалось. Это в ваших вонючих могильниках считается за комедию, да? Подметить какого-нибудь горемыку на крючке, терзать его, издергивать повыше и сбрасывать снова вниз — посмотреть, сколько он выдержит? Ублюдок ты этакий! И… и… и теперь ты как ни в чем не бывало материализуешься у меня в камине и насмехаешься? Как дела, Мёрдстоун? Как ромлян? Когда тебе распрекрасно известно, что нет у меня никакого клятого ромляна, потому что ты сам не… не стал… не захотел… дать мне его — злобный ты, гнусный, долбанный гном! Ну хорошо, хорошо! Я больше так не могу! Ты это хотел услышать?

На протяжении всего этого монолога и еще немного после Покет Доброчест сидел среди сажи молча и неподвижно. А потом задумчиво пробормотал:

— Ага. Шурум-бурум и трам-пам-пам, — и посмотрел на Филипа, который, шмыгая носом, осел на диван. — Отлично. Выговорился? А теперь сядь-ка попрямее, вот хорошая лошадка. Мне надо кое-что сделать.

Он поднял левую руку и выпустил из нее разряд, от которого лимфатическая система Филипа на миг превратилась в муравьиную кислоту. Закусанный армией внутренних муравьев, Филип завопил, обливая колени «Хайленд-парком».

— Прощения просим за эту маленькую встряску, Мёрдстоун. Ты обозвал меня гномом, так что пришлось. Причитающееся возмездие, Часть Вторая Кодекса Гремов. С Частью Второй не пошуткуешь. Слегка припекает, наверное. Зато сопли в носу повысушивало, да? Хлебни-ка еще глоток своей отравы, будешь как новенький.

Филип приложился к бутылке и остался сидеть, угрюмо глядя на грема.

Тот с усилием сел поровнее, чуть поморщившись от движения.

— Теперь давай к делу. Потому как, хотя оно и может показаться иначе, я тут не со светским визитом. Так что слушай, Мёрдстоун, и сделай одолжение, не вклинивайся со своими вечными что-как-почему и зачем. Со времен нашего прошлого недоразумения, которое, сюрприз-сюрприз, обошлось мне в такую лихоманку, от какой у тебя задница на затылок вылезла бы, кое что произошло.

Он многозначительно откашлялся.

— А именно. Промычав-протелившись, почитай, цельный лунный цикл, Книжник Хомякан наконец изъявляет согласие созвать Заседание Ясного Стола всех уцелевших Читателей.

Тут Покет немножко выждал, чтобы дать время Филипу осознать всю неимоверную значимость этого известия.

— Первый за семь последних Круговоротов. Прегадски трудно было организовать, учитывая, как всех пораскидало, а огнельты перекрыли большинство Линий. А уж опасно-то как, можешь себе представить. Но вопреки всему большинство-таки собралось. Первой проблемой, конечно, стало то, что Ясного-то Стола у нас и нет.

— Знаю, — сказал Филип. — Он был утрачен во время…

Ледяной взгляд Доброчеста заставил его замолчать.

— Так что пришлось нам положить на мой топчан дверь. Вокруг чего, натурально, немало возникло всякой трескотни и у нас битый день ушел на всевозможные Клятвенные отречения, и Переголосования, и Торжественное то, Торжественное се, прежде чем мы хотя бы подступились к делу. Задергали меня по самый фитиль, доложу я тебе. Словом, если обрезать с истории лишний жир — а история, Мёрдстоун, была прежирная, поскольку иные из дряхлых ворчунов даже пердят Высокой Риторикой и по сравнению с ними Хомякан бодр, как дятел, — мы приняли Ясное Решение.

Покет снова помолчал, чтобы подчеркнуть весомость последней фразы.

— И хочешь знать какое, Мёрдстоун?

— Э-э-э, да. Да, разумеется.

— Уж я думаю. Итак, Ясное решение состояло в том, что я, Покет Доброчест, сочиню Невзаправдашний Гроссбух. Впервые за всю историю Королевства — чтобы кто-то хоть попытался. Как тебе такая петрушка, Мёрдстоун?

— Невзаправдашний Гроссбух? Ты имеешь в виду роман?

— Именно. Ромлян.

— Ладно. И… э-э-э-э…

— И написал ли я? О да. Довыправил письмена пару часов назад, на ваши деньги, чуть меньше даже.

— Господи, Покет, и оно… Ну то есть как?..

— Хорошо ли вышло? — Грем сдул сажу с кончиков пальцев и полюбовался своими ногтями. — Ну, мне в таких вещах судить — все равно что кошек в темноте оценивать. Но я бы сказал, да. Недурно.

Филип весь дрожал. Он отглотнул из бутыли, чтобы успокоиться.

— И ты намерен, ну то есть собираешься ли ты?..

— Отдать его тебе? Ну разумеется. Мне-то самому оно на кой?

Филип аккуратно поставил бутылку на диван рядом с собой и закрыл лицо руками, жалобно поскуливая.

— Мёрдстоун, в свинячью задницу! Я-то думал, ты обрадуешься.

Когда Филип опустил руки, лицо его было залито слезами.

— О господи, я… я… я так! Ты не представляешь… Спасибо, Покет, спасибо, спасибо, спасибо. Я даже выразить не могу, что это… ты не… О господи!