Елена Саринова - Практика по фольклору

Так оно и случилось. В смысле, и дама оказалась на месте, за своим огромным столом посреди длинных стеллажей. И бабкина сдоба на продуктивное общение вдохновила. Да только, длилось оное недолго:

— Вот так вот, Иван. И ничем вам помочь не могу.

Студент глянул сначала на ровные стопки папок между ним и бледным архивариусом (кстати, а сколько ей вообще лет?). Потом скосился на стеллажи с тем же содержимым и… расплылся в самой своей искренней улыбке:

— Госпожа Вибрус. Я, конечно, понимаю, что покажусь вам сейчас…

— «Студент» и «наглец» для меня — слова-синонимы. Но, это, не ваш случай, — предупредительно взмахнула та ручкой (так, сколько ж ей лет?) — И вообще, зовите меня просто, Аннет.

— Ага, — отбросил в уме пару десятков Иван. — Уважаемая Аннет, у меня — форс-мажор, магическая воронка и алантский катаклизм в одном сосуде. И вы — моя последняя надежда не оказаться в той же веселой компании. И я понимаю, три дня, — еще раз бросил он взгляд на ряды бесконечных полок. — три дня для поиска нужного материала — не срок. Но, я готов сам здесь все перерыть. Вы мне только пальчиком ткните в нужном направлении.

— Я бы вам ткнула, — скуксилась в ответ дама. — С удовольствием ткнула бы. Но… Понимаете, Иван. Это дело строго конфиденциальное… Вы меня понимаете?

— Конечно, — тут же навострил студент уши.

— Шесть лет назад у нас в архиве над своей научной работой трудилась одна очень… талантливая ученая — краевед, Примула Брэмс. И темой ее были как раз ваши лягушки, как…

— Хтонический символ?

— Совершенно верно. В ее распоряжении находились все наши материалы: сборники сказок еще на исходных языках, отчеты краеведческих экспедиций, уникальные записи от первоисточников вплоть до самых дремучих мест страны. И наш директор был настолько к ней расположен, что даже позволил ей перенести их по месту жительства. А потом там случился пожар. И…

— И что? — сглотнул Ваня слюну.

— И всё. Госпожа Брэмс сама тогда едва успела спастись.

— Мать же тво… Та-ак. Уважаемая Аннет.

— Да, Иван? — замерла дама с куском пирога у рта.

— А работу то свою эта Примула Брэмс закончила?

— Работу? О, да. И даже с успехом по ней защитилась. И вообще, между нами говоря, история с этим пожаром, — сделала уважаемая Аннет скептическую мину. — какая то странная. Как и сама эта ученая. Она после защиты могла бы стать мировой известностью, но предпочла славе полное уединение. Вы, Иван, знаете, что такое «Скользкий путь»?

— Ну, так…

— Я не про нравственность сейчас, а географию.

— А-а. Нет.

— Это место между Склочными болотами и Лазурным лесом — миль пять в ширину сплошной глуши[5]. Там теперь госпожа ученая живет. И говорят, опять что-то пишет. Не то, биографию нынешнего «главы болот», темного дроу. Не то, летопись племени единорогов. И то и другое для нее — в равной степени реально.

— Все ясно, — поднялся Иван со стула. — Скользкий путь, значит?

— Именно, — с испугом глянула на него из-за своих папок архивариус. — Я надеюсь, вы…

— Отриньте ложные надежды, уважаемая Аннет. Другого пути у меня, к сожалению, нет. Только, последний к вам вопрос: вы не знаете, ученая эта была лично знакома с нашим профессором словесности, госпожой Мефель?

— А как же. Бонна Мефель значилась одним из ее рецензентов, — хотя, мог бы и сам о том догадаться…

Шесть дней, считая этот. Другой конец страны. Глухое небезопасное место и сомнительная тематика для пяти, до сих пор ненайденных сказок. Да, уважаемая профессор, антагонизм у вас со студентом Вичнюком заиграл сейчас совершенно новыми гранями. В которых слово «принципиальный» было единственным из приличных. По крайней мере, наш герой, пока шагал до нужной в городе конторы, совсем другие слова из своего богатого лексикона употреблял. Включая любимую вами латынь.

— Ого! — вывеска с раскрашенным азимутом внизу заставила парня замереть прямо с рукой на дверном кольце. — «Легкая дорожка». Хорошо хоть, не кривая. А, хотя… — и дернул на себя дверь.

Внутри комнатки было сумрачно и неожиданно пусто. Иван обвел взглядом пространство с конторкой по центру, оценивая (по дипломам на противоположной стене и стоимости дерева на панелях) надежность заведения. Хотя, до этого дня никогда услугами «мага-подбросчика» не пользовался. Вот бесплатно — пожалуйста, но, лишь с надежным челове… тьфу, магом. А чтобы за деньги и в чужой «подвал»? Да и дорого это для обычного студента.

В последнюю очередь внимание парня привлекла карта Ладмении на стене слева, вся сплошь утыканная мигающими синими звездочками. Он подошел ближе и, приложив к лощеной бумаге палец, повел им с северо-востока (г. Барщик) на юго-запад (Скользкий путь) между множества маленьких огоньков. Пока не уткнулся в нужное место… Звездочки там отсутствовали.

— Доброго дня! Куда желаете подброситься?.. О-о, — проследил за приткнутым к карте студенческим пальцем мужик. — Один сребень. Без торговли.

— О-о… — мысленно потрёс своим платочком с деньгами Иван. — Хорошо. Но, прямо сейчас…

Глава 3

«…Вблизи королевского замка раскинулся большой дремучий лес. И был в том лесу под старою липой колодец. И вот в жаркие дни младшая королевна выходила в лес, садилась на край студёного колодца, и когда становилось ей скучно, брала золотой мяч, подбрасывала его вверх и ловила — это было её самой любимой игрой…»

Все ж, Скользкий путь назвать таковым можно было лишь в «нравственном» контексте (да простит Ивана уважаемая Аннет, наверняка уже прикончившая бабкину стряпню). Потому что с правой стороны от него — весь сплошь Лазурный лес с божественными в нем единорогами. А с левой — Склочные болота, кишащие зубастой нечистью всех форм и размеров. Что же касается географической сути, то картина вокруг студента рождала совсем другие ассоциации: «А, извините, здесь шестилапый мохнорыл не пробегал?», например. Или: «Ой, а то дерево мне дуплом оскалилось». Ну, что-то в этом духе. А вообще…

— Кра-со-та, — протянул студент Вичнюк и направился с поляны прямиком в зеленый густой сумрак. Маг-подбросчик, хмыкнув ему в спину, исчез в противоположном направлении.

А и пусть хмыкает. Видно, он студентом никогда не был. С форс-мажором, магической воронкой и алантским катаклизмом в одном сосуде. Иначе бы руку пожал и изрек что-нибудь ободряюще — душевное. Но, что именно, Иван придумать не успел. Потому как внезапно для себя, обнаружил среди мха узкую тропинку, вынырнувшую откуда-то слева. И дальше пошагал уже с комфортом. И шагал так мили три. Тропинка, то ныряла в низины (один раз даже пришлось перейти широкий ручей по сомнительному мосту из кедрового молодняка), то прыгала через странные продолговатые бугры. В основном же вела себя прилично, не сильно теряясь в зарослях из папоротника. И поначалу парень темп хода не сбавлял. Только рубаху расстегнул и два раза доставал из сумки заветную фляжку. А еще мили через две его разморило уже по-настоящему — даже птицы стали петь как-то тягуче сонно, а запах смолы вкупе с нагретым влажным маревом… Словно дедова баня с новыми кедровыми шайками. И как она вообще здесь живет, эта… как ее…

— Мать же твою. Мираж… Хотя…

Прямо по курсу, на небольшой песочной «лысине» стоял, выложенный камнем, круглый колодец. Иван обошел бесхозное чудо по кругу. Сдвинув тяжелую крышку, заглянул вовнутрь и… воскрес для жизни. Потому как оттуда на студента дохнуло такой оживляющей свежестью, что прямо сейчас занырнуть и блаженно замереть. Прямо в ботинках. Но, это так, фантазия. К тому ж, место его в круглом створе было явно занято. Покачивающимся на воде широким липовым листиком.

— Странно, — вслух подумал Иван, окинув придирчивым взглядом суровые дубы и кедры вокруг. — Тогда откуда? — и изогнулся под ворот уже для повторного освидетельствования. — Нет, точно — липа… У-у!. У-у! У-у!

— Р-р-гаф! Гаф!

— Мать же твою, альма матер… — колодец был отнюдь не бесхозным. По крайней мере, темно-русое неопределенного пола существо, стоящее сейчас с другой его стороны, в руке сжимало дужку ведра. Но, издало звук, тьфу, лай, не оно, а замершая рядом лохматая черная собака в металлическом ошейнике. — Привет.

— Ее тут нет, — открыло существо рот, водружая свое ведро на борт колодца.

— Кого… нет? — растерянно повторил студент.

— Колодезной Пэг[6]. Ее Примула обратно на Склочные болота неделю назад пендельнула.

— А-а, — многознающе протянул Иван. — А я вообще то, не к ней.

— А-а. А к кому?

— К Примуле Брэмс. Ты ведь ее знаешь?

— Как не знать? — хмыкнуло существо не то с обреченностью, не то с досадой. — Она — моя бабушка.

Однако на нашего студента данная информация произвела совершенно иной эффект: