Терри Пратчетт - Патриот
Там был… какой-то человек? Ваймс приземлился на постель, женщина прижалась к нему, и тогда он разбил то, что оставалось от окна, увидел внизу большие, широкие и, самое главное, сильные лапищи Детрита и швырнул женщину со всей вежливостью, какую допускали обстоятельства. А потом из дыма вынырнул все тот же таинственный незнакомец с крыши – на плече он тащил кого-то, – прокричал что-то неразборчивое, подал знак следовать за ним, а затем…
…А затем пол куда-то ушел из-под ног…
– Там были, – Ваймс вновь закашлялся, – еще два человека.
– Тогда они ушли не через парадную дверь, – заключил Колон.
– А я как вышел? – поинтересовался Ваймс.
– Дорфл затаптывал пламя внизу, сэр. Глиняный констебль, очень кстати. Вы приземлились прямехонько на него, так что он, само собой, сразу бросил все свои дела и вынес вас из горящего посольства. Сегодня утром, сэр, вас ждут сплошь рукопожатия и поздравления!
Но пока ничего такого не происходит, отметил про себя Ваймс. Кругом по-прежнему суетились: кто тащил коробки и мешки, кто гасил оставшиеся очажки пламени, одни спорили с другими… но там, где должны были пребывать поздравления-герою-дня, зияла огромная дыра.
– О, после подобных событий люди всегда немного заняты, – произнес, как будто отвечая на его мысли, Колон.
– Хорошая холодная ванна, пожалуй, не помешала бы, – обратился Ваймс к миру в целом. – А потом поспать. У Сибиллы есть замечательная мазь от ожогов… А, привет, и вы оба тоже тут!
– Мы увидели пожар, – сообщил, подбегая, Моркоу. – Уже все закончилось?
– Господин Ваймс всех спас! – восторженно сообщил сержант Колон. – Проник внутрь и спас всех – в лучших традициях Стражи!
– Фред? – утомленно прервал Ваймс.
– Да, сэр?
– Лучшие традиции Стражи – это устроить перекур где-нибудь, где ветер не дует, и часика этак в три утра. Так что не будем увлекаться, а?
Колон опешил.
– Ну… – начал было он.
Покачнувшись, Ваймс встал на ноги и похлопал сержанта по плечу.
– Ладно, ладно, традиция так традиция, – уступил он. – Можешь переходить к следующему пункту, Фред. А теперь, – он постарался принять положение поустойчивее, – я отправляюсь в штаб-квартиру писать рапорт.
– Вы же весь в саже и едва на ногах держитесь, – возразил Моркоу. – Я бы на вашем месте направился прямо домой.
– Не получится, – ответил Ваймс. – Надо заняться бумажной работой. Кто-нибудь знает, который сейчас час?
– Динь-дзынь-динь-подзынь!!! – пискнул голосок из кармана Ваймса.
– Чтоб тебя! – чертыхнулся Ваймс, но слишком поздно.
– Сейчас… – пропищал голосок с писклявым дружелюбием, нарывающимся на злостное и немедленное удушение. – Сейчас около… девятоватого.
– Девятоватого?
– Точно. Девятоватого. Девятоватого ноль-ноль.
Ваймс закатил глаза.
– Девятоватого ноль-ноль?
Выхватив из кармана маленькую коробочку, он открыл крышку. Бесенок внутри сердито уставился на него.
– Вчера ты сам говорил, – пропищал бес, – что если я, цитирую, «не прекращу нести весь этот бред из серии Восемь-Пятьдесят-Шесть-и-Шесть-Секунд-Ровно, то тебе (то есть мне) не поздоровится, потому что я (то есть ты) возьмусь на молоток!» А когда я ответил, господин Введи-Свое-Имя, что этим ты сделаешь недействительной гарантию, ты сказал, что я могу взять эту гарантию и засунуть ее в…
– А я думал, вы его потеряли, – удивился Моркоу.
– Ха! – ответил бес-органайзер. – Неужто? Так и сказал, что потерял? Вряд ли можно назвать потерей акт помещения предмета в карман штанов как раз перед отправкой последних в стирку.
– Это была случайность, – пробормотал Ваймс.
– О?? О?! А когда ты положил меня в таз с драконьей кормежкой, это, надо думать, тоже была случайность? – Бесенок некоторое время бурчал что-то себе под нос, а потом произнес: – Одним словом, желаешь знать, хозяин, с кем у тебя назначены встречи на сегодняшнюю ночь?
Ваймс посмотрел на дымящиеся развалины посольства.
– Давай говори.
– Ни с кем, – мрачно сообщил бес. – Ты не поставил меня в известность ни об одной своей встрече.
– Видите? – воскликнул Ваймс. – И с этим я должен мириться?! С какой стати мне тебе что-то сообщать? Почему бы тебе меня хоть раз не предупредить? Допустим: «Восьмых ноль-ноль: вмешаться в свару в «Едальне» и не дать Детриту всех перестрелять» – а, что скажешь?
– Ты не давал указания говорить тебе такие вещи!
– Потому что я не знал об этом! Такова реальная жизнь! Как я могу приказать предупреждать меня о событиях, если не знаю, что они произойдут? Вот если бы ты о них знал, тогда бы ты хоть на что-то да годился!
– Он исчеркал всю «Инструкцию по эксплуатации», – мерзким голоском сообщил бесенок. – Слушайте все, вы ведь, наверное, не знали? Он изрисовал всю «Инструкцию по эксплуатации»!
– Ну да, я делаю кое-какие заметки…
– Заметки? Он тайком от жены ведет в «Инструкции» дневник, чтобы она думала, будто бы он изучает «Инструкцию», и не догадывалась, что на самом деле он так до сих пор и не удосужился узнать, как мною пользоваться! – колюче произнес бесенок.
– А как насчет «Инструкции по эксплуатации Ваймса»? – парировал Ваймс. – Ты тоже не удосужился узнать, как пользоваться мной!
Бесенок задумался.
– А к людям тоже прилагается руководство? – неуверенно спросил он.
– Было бы чертовски хорошо, если бы прилагалось! – рявкнул Ваймс.
– Да уж, – пробормотала Ангва.
– В этом руководстве могло бы быть что-нибудь вроде: «Глава первая: как действуют на людей всякие дзынь-подзынь и прочие идиотские штучки в шесть часов утра»! – сверкая глазами, воскликнул Ваймс. – И еще, в разделе «Проблемы и неисправности»: «Мой хозяин все время норовит утопить меня в унитазе – что я делаю неправильно?» А также…
Моркоу прервал тираду Ваймса, миролюбиво похлопав того по спине.
– Я бы на этом завершил, сэр, – мягко сказал он. – Последние деньки выдались нелегкими.
Ваймс потер лоб.
– Должен сказать, я бы не возражал против отдыха, – промолвил он. – Ну что ж, здесь больше не на что смотреть. Идем домой.
– Но мне показалось, вы сказали, что пойдете… – начал было Моркоу.
– Я имел в виду штаб-квартиру, само собой, – перебил командор, поморщившись. – А домой я пойду после.
Сферическое световое облако, отбрасываемое лампой, плыло по библиотеке Овнецов, дрейфуя среди полок с гигантскими книгами в кожаных переплетах.
Многие из них вообще нечитаные, подумала Сибилла. Разнообразные предки просто покупали их у граверов и ставили на полки, полагая, что библиотека относится к числу тех вещей, которые полагается иметь, развевынезнаете, наряду с конюшней, флигелем для слуг и призрачной пейзажной гнусностью, сотворенной по ошибке Чертовым Тупицей Джонсоном, хотя в последнем случае ее дедушка пристрелил горе-творца еще до того, как тот успел осуществить свой замысел полностью и нанести тем самым серьезный ущерб.
Госпожа Сибилла приподняла лампу.
Заключенные в золоченые рамы Овнецы надменно взирали на нее сквозь коричневую патину времени. Благородные носы служили для взглядов некими направляющими. Портреты в семействе Овнецов были еще одним объектом положенческого коллекционирования.
По большей части они изображали мужчин – неизменно в броне и всегда верхом. И все эти воины сражались с заклятыми врагами Анк-Морпорка.
В последнее время ряды врагов существенно поредели – до такой степени, что дедушке, к примеру, пришлось отправиться в поисках заклятых врагов в экспедицию до самого Очудноземья, но и там спрос существенно превышал предложение – сколько дедушка их ни клял, враги так и не появились. Раньше, конечно, было несравненно легче. Полки под предводительством Овнецов бились с врагами города по всей равнине Сто, причиняя невероятный урон. Иногда даже войскам противника[8].
На нескольких портретах все же изображались женщины, причем ни одна из них не держала в руках ничего тяжелее перчатки или ручного дракончика. Обязанности благородных дам семейства Овнецов сводились главным образом к заготовке перевязочного материала и ожидании мужей с – очень бы хотелось в это верить – верностью, стойкостью и надеждой, что эти самые мужья вернутся с войны как можно более целыми.
Главное, однако, заключалось в том, что предки никогда не задумывались о подобных вещах. Шла война – на нее отправлялись. Не было войны – на нее нарывались. Никому и в голову не приходило говорить о каком-то там «долге». Все было заложено на уровне костного мозга.
Госпожа Сибилла вздохнула. А теперь все стало так трудно, а люди ее класса не привыкли к трудностям, во всяком случае, к таким, которые нельзя уладить, как следует наорав на слугу. Пятьсот лет назад один из ее предков отрезал клатчцу голову и привез ее домой, наколотой на пику, – и не упал ни в чьих глазах, все ведь знали: попадись он клатчцам, с ним поступили бы так же. Это было… понятно. Они сражаются с тобой, ты сражаешься с ними, правила известны всем, а если тебе отрежут голову, такая, значит, судьба, и нечего тут рыдать.
