Карина Демина - Невеста
Всего несколько капель – и…
Флакон отправлялся в ящик туалетного столика, а Торхилд заплетала волосы, переодевалась в ночную рубашку и ложилась в постель. Она закрывала глаза и лежала, уговаривая себя, что справится и на этот раз. Хильда сильная.
Выживет.
Но и она уставала. А усталость приводила к ошибкам, поэтому Хильда не заподозрила дурного, когда в желтой гостиной появился Аргейм и сказал:
– Пришли гости. – Смотрел он поверх головы Торы, и служанки, рьяно натиравшие хрусталь и серебро, замерли в ожидании. – Подай им кофе. Займи чем-нибудь.
Тора чувствовала подвох, но Хильда потребовала спокойствия – при посторонних тронуть Тору не посмеют. Да и разве не задача Торхилд как хозяйки дома, пусть бы и названой, встречать гостей?
На кухне уже сервировали столик на колесах. И вновь разговоры смолкли.
Нет, слуги исполняли все указания Торы быстро, точно и в срок, со старанием, в котором чувствовалась издевка. Она не может пожаловаться на лень или же нарушение приказа… а остальное – слишком зыбко.
Но Хильда все равно проверила и чашки, и блюдца, и кофе, и коньяк, и легчайшие воздушные пирожные, которые возвышались горкой.
– Вы замечательно готовите, – сказала она поварихе.
Та, фыркнув, отвернулась. Ей не нужны были похвалы, ей нужно было, чтобы Торхилд исчезла. Из кухни. Из дома. Из жизни.
И Хильда впервые подумала, что, если убить эту женщину, например, тем самым ядом из флакона, Торе станет легче. Возможно, и уходить не понадобится. Только надо сделать так, чтобы Тору не заподозрили. Об этом она размышляла, пока катила столик к гостиной, и, задумавшись, пропустила ловушку.
Торхилд поняла, в чем дело, лишь переступив порог комнаты.
– Ба! Какая встреча! – сказали ей, заступая путь. – Ты не рада, сестричка?
Ни один из четверки не был братом Торы, во всяком случае, родным. Двоюродные? Троюродные? Она почти никого не знает из рода Темной Ртути.
Тора хотела бежать. Хильда взяла со столика вилку, уже поняв, что сбежать не позволят.
– Не спеши. – Дверь прикрыли.
И ударить не вышло – руки оказались в тисках. Запястья выкручивали, пока боль не заставила выпустить никчемное оружие. Зачем Торхилд вообще сопротивлялась? Она и сама не знает. Но боролась молча, пытаясь вывернуться, лягнуть сородича, дотянуться до шеи зубами ли, коготками, слишком мягкими, чтобы навредить.
Райгрэ обещал защиту.
В доме.
И просил не выходить за пределы.
И если Торхилд выведут, то он не станет связываться.
– Угомонись! – Удар в живот выбил воздух, но не успокоил, как и пощечина. И веревка, перехватившая запястья, не усмирила. И даже лезвие, которое прижалось к горлу.
А потом вдруг появился райгрэ, и все изменилось.
Хильда с удовлетворением услышала, как хрустят кости. А потом исчезла: с райгрэ она связываться не станет. И Торе лучше молчать: если райгрэ узнает про Хильду, то сочтет Тору сумасшедшей.
Из скорбного дома сбежать вряд ли получится.
Райгрэ разглядывал Торхилд недолго. И от веревки освободил.
– Идем, найденыш. – Он положил руку на спину, подталкивая Тору к двери. – Думаю, нам опять пришло время поговорить.
Тора поднималась, а он шел сзади и руку не убирал. Тора чувствовала ее сквозь ткань платья и нижней рубашки, но не боялась.
Устала, наверное.
А райгрэ привел Тору не в библиотеку и не в кабинет, где долго отказывались убираться, ссылаясь на то, что хозяин не будет рад вмешательству. Он привел Тору в собственные покои.
В спальню.
И… хуже все равно не будет.
В спальне Тора справится без Хильды. Она помнит, как и что надо делать.
Рука со спины исчезла, Тору развернули – ее тело больше ей не принадлежало, – и палец райгрэ приподнял ее подбородок.
– Когда ты в последний раз нормально спала? – спокойно поинтересовался райгрэ.
Давно. В последние дни Хильда требовала быть начеку.
– Ты выглядишь хуже, чем тогда, когда мы тебя нашли. И я хочу знать почему.
– У… у меня недомогания.
Райгрэ наклонился, потерся щекой о щеку.
– Лжешь, – прошептал он. – Девочка, пожалуйста, не надо мне лгать. Я очень этого не люблю.
– Вы… не поверите.
– А ты попробуй. Кого боишься? Я ведь чувствую, что боишься… не этих сегодня. А раньше. Точнее, давно… когда это началось?
– Сразу.
Его губы скользнули по царапине, собирая подсыхающую кровь.
– Я жду, – напомнил райгрэ, отстраняясь.
И Тора заговорила. Ей было стыдно. И страшно. И еще безумно колотилось сердце, как бывает после долгого бега… А райгрэ стоял, слушал, поглаживал ее шею большим пальцем, и Торе хотелось плакать от этой ласки.
Но Хильда не одобрила бы слез: мужчины их не любят.
– Вот, значит, как. – Тон этот не предвещал ничего хорошего. – Раздевайся.
Тора послушно расстегнула пуговицы на корсаже.
– И рубашку сними. – Райгрэ не стал мешать, когда она повесила платье на спинку стула. И рубашку отправила следом. Чулки.
Он подошел и, опустившись на колени, коснулся живота:
– Это откуда?
Сегодня, от сородичей. И позавчера – угол кухонного стола… а на голени – от кровати… у мебели много острых углов. Ожог – чай горячий вывернули… почему он тратит время на синяки?
Ну да, из-за них Тора перестала быть красивой. Это плохо. Красота много значит.
– Ложись в постель. – Он отбросил покрывало, и Тора поспешила выполнить приказ. Наверное, синяки ее не совсем изуродовали.
Райгрэ отошел и вернулся со стаканом:
– Сделаешь глубокий вдох.
Тора подчинилась.
– А теперь выдох и глотай… и яблочко…
Яблочная долька не спасла от пожара во рту. Едкая жидкость добралась до желудка и, кажется, вознамерилась его расплавить. Но горечь ушла, зато осталось тепло, которого становилось все больше и больше.
– Коньяк. Другого успокоительного, извини, не имею. Сейчас озноб пройдет, и ты поспишь.
Нельзя! Во сне она беззащитна.
Райгрэ лег рядом и притянул к себе. Он гладил по голове, разминал шею, плечи, спину. Прикосновения его были нежны, однако лишены даже намека на продолжение.
Торхилд ему не нравится?
– Закрывай глаза. Засыпай, найденыш. Здесь тебя никто не тронет… засыпай. Некого бояться.
Верить нельзя, но Тора проваливалась в сон, по привычке тотчас просыпаясь, боясь пропустить момент, когда в замке повернется ключ.
Ей нельзя в кровати. Не сейчас.
– В моей – можно. И никто не придет. Поверь…
Торе очень хотелось верить. Тем более что Хильды не было.
И она сдалась.
А ночью тень коснулась лица, и Тора вскочила, чтобы оказаться в кольце рук.
– Тише, это всего-навсего я… больше тебе некого бояться.
Глава 13
Вымертвень
Оден кружил по поляне. Я, забравшись на яблоню, наблюдала. Полдень. Жара. Самое время для отдыха. Комарье и то улеглось в ожидании вечерней прохлады.
– Зачем тебе это? – Я вытянулась на суку, обхватив его босыми ступнями.
– Надо. Я давно уже не тренировался.
Но вряд ли забыл хоть что-то.
И пусть дыхание сбилось, Оден не остановится. Я уже видела этот танец, немного безумный, ломаный, подчиненный исключительно внутреннему чувству ритма…
…в доме деда много камня, иногда мне кажется, что в этом доме ничего, кроме камня, и нет. Он очень тяжелый и однажды рухнет под собственным весом. Конечно, дом стоял сотни лет до моего рождения и простоит еще сотни после смерти, о которой я, двенадцатилетняя, и близко не думаю. Мне интересно другое: я прикладываю ухо к стенам, в надежде уловить тот едва различимый хруст, который подтвердит мои опасения.
Брат хохочет:
– Глупая, что может быть прочнее камня? Смотри, это оникс…
Гладкий и холодный, черный, как драконье око. Нет, я не видела живых драконов, но Брокк обещал сделать механического. Он уже почти закончил чертежи и дал слово, что разрешит помогать. Конечно, юным леди не место в мастерской, но в виде исключения…
– …а вот хризолит, который встречается редко. Но наш двоюродный братец ведет добычу…
Двоюродный брат не пожелал меня знать. И пускай себе, подумаешь, мне и самой не очень-то хотелось.
– Лазурит… гелиотроп… он солнечный, прямо как ты. Бирюза и нефрит. Наш имеет особый оттенок топленого молока. Он довольно редкий и дорогой…
Стеклянные витрины заполнены камнями. И брат рассказывает о каждом, а я слушаю внимательно: мне хочется доставить ему удовольствие. А еще доказать деду, что я вовсе не паршивый щенок. Нет, он бы такого не сказал, если бы знал, что я услышу… получилось так. Неудобно.
Но я не умею долго обижаться, особенно когда Брокк рядом.
В мастерской, конечно, куда как интересней, но сегодня мы изучаем камни. И тяжелый обломок ложится мне в руки, белый, шершавый, не камень – соляная друза.
– А это мрамор. Узнаешь?
И я замираю. Неужели вот это – тот самый мрамор, из которого сделаны статуи? Те, из тренировочного зала, в которых камень перестает быть камнем? Солнечный свет, проникая сквозь верхний слой, наполняет жизнью фигуры застывших воинов.
