Карина Демина - Невеста
Признает Эйо…
Я задержала дыхание.
И оказалась на земле, придавленная немалым весом пса.
Что он тут делает?
Пусть убирается! Это моя молния! И только моя! Я выпью ее до дна…
Он что-то кричал в лицо, а я не слышала. Я молча отбивалась, пытаясь выскользнуть из объятий пса, но Оден не собирался отпускать. Небо весело грохотало, а молния, моя молния, ударила в камни. Брызнул гранит, и волна жара прокатилась по коже.
Вот и все.
Я заплакала от огорчения. Я ведь ждала эту молнию так долго… грозы меня не звали. Всех, но не меня. Мать-жрица учила их слушать, и я старалась, я очень старалась, я знала, что старше многих, но… грозы меня не звали.
А когда наконец откликнулись, вмешался этот пес.
Он поднял меня на ноги рывком и потянул к пещере, не обращая внимания на вялое сопротивление. Пусть уйдет. Я попробую еще раз… пусть только уйдет.
– Ни за что. – Оден прижал меня к себе. – Слышишь? Ни за что!
Он был зол. И страшен. Я даже подумала, что еще немного, и Оден обернется. Но нет, он втолкнул меня в укрытие и сам заполз.
Стащил мокрую рубашку, сапоги и сказал:
– Иди сюда.
Не хочу. Ненавижу.
– Эйо, не глупи, иди сюда. Ты вся вымокла. И замерзнешь.
Мне жарко, там, внутри, горит огонь, а если бы он не вмешался, то… огня стало бы больше.
Оден на четвереньках двинулся ко мне, а отступать было некуда. Я выставила руки, уперлась в его плечи и когтями пропорола, но он даже не поморщился. Сгреб в охапку, прижал к груди:
– Успокойся. Гроза сейчас уйдет.
Вот именно. И молнии с ней. И они не вернутся. Я так долго ждала, а теперь… теперь грозы подумают, что я их недостойна.
– Ты не пугай меня так, ладно? – Оден провел ладонью по волосам, мокрым и тяжелым. – Слышишь, стихает?
Слышу. Птицы подымаются выше и выше. Они расскажут другим обо мне. И больше никто не захочет подарить мне молнию.
– Почему не предупредила, что тебя зовут? Я ведь только слышал о таком…
Каком?
– О том, что грозы лишают вас разума. Если бы сразу сообразил, я бы тебя не выпустил.
Я не сумасшедшая. Просто молния… она такая красивая. Кажется, вслух говорю, ну и пусть. Я бы не сделала ей больно. Подержала бы в руках. У Матери-жрицы получалось приручать молнии.
И отдавать их силу камням.
Эти алмазы были желтыми или красными, не как рубины, алмаз ведь все равно алмаз. Но черные – дороже всех. И я сбежала. Я не хотела становиться камнем, хотя, наверное, очередь пришла бы не скоро, ведь только сейчас меня позвали грозовые птицы.
А он помешал.
– Ты бы сгорела, девочка.
Нет!
– Да. Ты бы не справилась с этой силой. Вымесок не удержит полную жилу, а ты – молнию. Не обижайся, но ты не настолько альва.
А кто тогда?
– Радость. – Он гладил плечи и спину, ногами сжал мои ноги, не позволяя высвободиться. И прижимал так крепко, что мне вдруг стало очень неудобно.
Он ведь все-таки мужчина.
– Не надо бояться. – Оден тихо засмеялся. – Я не трону тебя. – И зачем-то добавил: – Я знаю, за кем охотятся грозы.
Откуда? Он вообще знает как-то слишком уж много.
– Гримхольд – это граница, и там… всего хватало. Однажды мне пришлось разбираться с крайне неприятным делом.
Гроза откатилась довольно далеко. И ко мне постепенно возвращалась способность думать.
Лучше бы не возвращалась.
– Тогда я много нового для себя узнал. В том числе про грозы. Я ведь спрашивал. Раньше. Почему не сказала?
Потому что не настолько ему верила.
А сейчас?
И сейчас не верю, но выбора особо нет. С учетом его осведомленности.
А еще, кажется, гроза не прошла для меня даром.
– Оден…
Безумие полное. Но жар в груди нарастал и грозил сжечь. И волосы начали сухо потрескивать, а по коже нет-нет да пробегали огненные змейки.
А если бы я и вправду молнию поймала?
– Нахваталась?
Его пальцы скользнули по щеке и коснулись губ.
Значит, граница. И полукровок там хватало. И грозы за кем-то приходили. Наверное, не только с грозами дело имел. Тогда чего ждет?
Мне плохо.
– Помоги. Пожалуйста.
Самой не удержать эту заемную силу… полыхну вот-вот.
Оден не позволил.
Нет, я целовалась… давно, в прошлой жизни, тогда мне уже исполнилось четырнадцать, а он, сын найо Риато, был на два года старше. В то время два года выглядели непреодолимым препятствием. Но не настолько непреодолимым, чтобы не спрятаться за амбаром, – у мамы имелись собственные представления о том, как должна вести себя девушка… От тех поцелуев осталось полустертое ощущение неудобства, любопытства, лакрицы и сигарет.
С Оденом иначе.
Я лишь делюсь накопленным жаром. Я лишь… губы у него жесткие. И никакой лакрицы.
Стыда, впрочем, тоже.
– Так хорошо?
– Да.
Жар ушел. И радоваться бы, что малой кровью обошлось.
– Больше помочь не надо? – Отпускать меня он не собирается.
– Нет.
– Жаль.
Это издевка? Но Оден тихо вздыхает:
– Спи, моя радость.
Утро началось… о да, утро началось.
С головной боли. С предательской слабости, когда руки трясутся настолько, что флягу к губам поднести не могу. С премерзкого вкуса во рту и раздувшегося языка, который, казалось, вот-вот заткнет глотку. Тогда я задохнусь.
В носу свербело и хлюпало, а глаза слезились даже от того слабого солнечного света, который проникал в пещеру. Хуже всего, что я помнила все случившееся накануне. И приближение грозы, чей голос манил, обещая поделиться силой. И собственное внезапное безумие – сейчас я прекрасно понимала, что если бы не Оден, то от меня осталась бы горстка пепла.
Молнию выпить…
Да, Мать-жрица танцевала в грозу, она сама звала грозу, хватало силы. И молнии слетались к ней на руки, а она подносила огненные шары к губам. Лицо ее в этот миг теряло всякую красоту. Небесный свет стирал кожу, и я видела лишь серые мертвые мышцы, сквозь которые просвечивала кость. Длинный язык разворачивался, погружаясь в молнию, и свет наполнял уродливое вдруг тело.
Глоток за глотком, до самой последней капли.
А взамен на подставленный поднос падает камень – желтый алмаз. Или красный. Изредка – синий. Она отрыгивала их, вытирала губы батистовым платком, а потом протягивала руку для очередной молнии. И все повторялось.
Наверное, этих камней не хватало, если храм решился связаться с такими, как я.
Сколько лет было Матери-жрице?
Никто не знает. Но поговаривали, что она – ровесница самой королевы Мэб. И уж точно в состоянии удержать силу. А я… пары грозовых разрядов хватило, чтобы засиять.
Было мучительно стыдно.
И за танцы на камнях. И за то, что позже случилось… и вообще за все сразу.
– Я знаю, что ты проснулась. – Оден сидел у входа в пещеру. – Вылезай, пока совсем не околела.
Совет был своевременным.
– Твоя одежда здесь. Сушится. Если меня стесняешься, в плащ завернись.
Стесняться в лагере я быстро отучилась, но плащ прихватила сугубо потому, что с плащом теплее.
Небо было чистым и ясным, от вчерашней грозы – ни облачка. Разве что камни отмыла дочиста. Гранит всех оттенков алого поблескивал слюдяными жилами, словно вышивкой. Сквозь трещины пробивалась трава, раскрывались белые венчики быстроцветов. Уже к вечеру плотные пока бутоны иссохнут и осыплются, не в силах перенести наступление темноты.
– Эйо! – Оден повернулся ко мне. – Пожалуйста, не отходи далеко. Здесь сильно пахнет серой. Я не хочу тебя потерять.
– Не буду.
Я расстелила плащ и легла, позволяя солнцу самому прогнать холод. Бывало и хуже. К полудню отпустит, а завтра и вовсе забудется. Главное, чтобы гроз не случалось.
Оден перебрался поближе и руки на плечи положил:
– Мышцы размять надо. Ты в первый раз грозу слышишь?
– Да.
Он надавил большими пальцами на позвоночник, сильно, но осторожно. И все равно было больно, я с трудом сдержалась, чтобы не сбросить его руку.
– Тебе восемнадцать.
Знаю, о чем он думает: поздно. В храме я была самой старой, и Мать-жрица долго сомневалась, стоит ли тратить на меня время. Потом сказала, что чем позднее, тем дороже.
Наверное, она бы порадовалась: из меня получился бы красивый камень.
– Ты понимаешь, что теперь тебе надо избегать гроз?
Не всех, только тех, которые идут с юга. Еще пару недель, и сезон закончится. А там до осени будет спокойно… как-нибудь справлюсь.
Или решу проблему раз и навсегда.
Решусь решить.
Оден растирал мышцы. Холод уходил вместе с головной болью и тошнотой, стыд и тот исчез. Осталось любопытство.
– Что ты еще знаешь?
– Эйо, я не в курсе всех тонкостей…
И замечательно, поскольку в ином случае самым разумным вариантом с моей стороны был бы побег.
– …но если ты почувствуешь неладное, пожалуйста, скажи. Вчера я чудом тебя нашел. Много воды. Сера. Запахи мешаются. Я не хочу, чтобы подобное повторилось.
Я тоже.
Он замолкает, я закрываю глаза, проваливаясь в мягкую уютную полудрему. Когда Оден вытягивается рядом, не протестую. Так даже лучше.
