Игорь Мерцалов - Новейшая оптография и призрак Ухокусай
Когда все закончилось, у Сударого в нескольких местах текла кровь. Однако и он сумел оставить царапины на груди и плече Персефония и потому, пусть арифметически это было не оправданно, чувствовал себя так, будто по меньшей мере провел поединок вничью.
Раны заныли сразу, словно только и ждали остановки боя. Рапира сделалась чугунной, и в ногах слабость появилась. Персефоний первым делом взял с полки заготовленную заранее аптечку, и они с Сударым принялись обрабатывать раны целебным бальзамом – вытяжкой из подорожника и чистотела на единорожьем молоке.
– Хоть бы дал мне переодеться, – проворчал Сударый, лишь сейчас заметив, что его костюм превратился в совершеннейшее рванье, – даже выбрасывать стыдно, невесть что мусорщики подумают.
– На дуэль же вы не в спортивном трико отправитесь, – резонно заметил Персефоний. – И неизвестно еще, где придется сражаться: может, на траве, может, на песке, так что насчет переобуться ответ тот же. А вы молодцом. Ни одного длинного выпада – наконец-то запомнили, что вам их следует избегать…
– Наверное, сегодня все-таки удачный день, – улыбнулся Сударый. – Ты тоже молодец – я говорю об иллюзии. С глубиной картинки малость переусердствовал: этого следует избегать, когда фон насыщен деталями, – есть риск, что персонаж будет теряться. Но в остальном отличная работа.
Персефоний расцвел и почти что с легкой душой отправился добывать информацию.
Вскоре, к удивлению Сударого, приоделся для выхода и Переплет. Почтенный домовик, как и положено его племени, был изрядным домоседом, изредка лишь выбирался в скобяную лавку да раз в месяц – посидеть в чайной. А тут принарядился и объявил, что намерен «в гости к родне сходить, сто лет уж не виделись».
Сударый поймал себя на чувстве зависти, хотя с трудом представлял себе, куда и зачем он мог бы сходить. А все же неплохо б сейчас прогуляться, вместо того чтобы сидеть в четырех стенах. Все одно работа не идет, мысли неизменно возвращаются к Пискунову-Модному и его странному секунданту, о котором Персефоний почему-то не пожелал ничего рассказать, только бросил сухо: «Разберемся…»
И о Простаковье думалось, и о загадке снимка, и о кровопролитной тренировке… в общем, обо всем подряд и ни о чем по существу. Бились мысли в голове, мучительно и неудержимо.
Переплет перед уходом проверил почтовый ящик и положил на стол в гостиной, кроме обычной повседневной корреспонденции, новый номер «Маготехники – юности». Увидев его, Сударый попытался развеяться чтением.
Не помогло, хотя номер был очень интересный. Рядом со злободневными, но скучноватыми из-за принципиальной неразрешимости проблемами отечественного големостроения рассматривались вопросы теоретической науки, история магии соседствовала со смелыми гипотезами и рассказами о технических новинках.
В другое время Сударый с удовольствием прочел бы дискуссию о преимуществах и недостатках рунописи в управлении маготехникой – хотя бы потому, что в рунах разбирался весьма слабо, а спор сопровождался комментариями редакционных специалистов, что делало понятным такие его формулировки, как, например: «Коли уж мы определяем маготехнику как набор автоматизированных функциональных конфигураций магиостазиса и магодинамики, экзистенциальная симметрия рунескрипта, опирающаяся на принцип конечности элементов, хотя, по справедливому замечанию оппонента, и сужает число оперативных решений внутри системы, все же гораздо более соответствует принципам автоматизации и полностью отвечает требованиям современной маготехники, стремящейся к сокращению внешних оперативных воздействий».
Автор комментариев, расшифровав основные термины, не удержался от личного замечания: «Автоматизация, конечно, дело приятное, и нельзя не согласиться с тем, что ткнуть пальцем в изображение руны существенно проще, чем произносить активирующее заклинание; собственно, для этого вовсе не обязательно знать, что и как будут делать магические токи, пробужденные пальцем пользователя. Но ведь это означает в перспективе отмену всякого знания как необходимого условия жизни! Если знание станет обязательством (а впоследствии и прерогативой) узкого круга специалистов, производящих маготехнику, рядовым разумным останется превратиться в ограниченных потребителей, ведущих полурастительное существование и знающих только, в какие руны нужно тыкать, чтобы удовлетворить свои запросы, которые будут неизбежно (по самой природе вещей, наконец, в соответствии с третьим законом магодинамики) сужаться, так что расширять список запросов придется искусственно – в чем только и будут заинтересованы производители маготехники. Все это настолько очевидно, что продолжение дискуссии вызывает недоумение: о чем спорим, господа? Оставьте рунескрипты тем, кто в силу профессии нуждается в наиболее эффективной магии, а для широкой общественности лучше изобретите новые способы преподавания наук».
Весьма любопытна была статья об открытии точек преломления в замкнутых магических полях; заслуживал внимания очерк о театре фантомов – очередной попытке создать новый синтетический вид искусства. Спорно и неожиданно, но со вкусом была написана статья о возможном влиянии предполагаемых жителей Сатурна на астрологическое значение этой планеты: автор предлагал новый взгляд на давнюю проблему предсказателей и объяснял неточности гороскопов непроизвольным воздействием суммы сновидений гипотетических сатурниан.
Однако ничто не увлекло Сударого. Обычно он с особым интересом читал статьи исторической серии, но сегодня только скользнул взглядом по статье о знаменитом чародее-аферисте Жуликомо Козоностро в «Галерее типов» и пробежался по рассказу о капсюльных ружьях в «Оружейном музее МЮ».
На последних страницах выпуска помещался графический роман с продолжением «Дон Картерио на планете Сумбар» за авторством Эдгарайса Берувозова – чтиво, интеллектуальных усилий решительно не требующее, в научном плане не просто бесполезное, а чуть ли не вредное, но привлекающее буйным полетом фантазии. На нем Сударый задержался, просматривая яркие оптографические иллюстрации и с улыбкой вспоминая свое детское увлечение подобной литературой.
Однако образы героев, непрерывно бьющихся на мечах за жизнь и честь сумбарской принцессы, не могли не напомнить о дуэли и конечно же очень быстро ввергли Сударого в пучину бесплодных размышлений, откуда вырвал его лишь звон колокольчика у входной двери. Сунув очки-духовиды в карман и держа журнал под мышкой, Непеняй Зазеркальевич поспешно спустился вниз.
На крыльце стоял полный мужчина представительного вида с аккуратно подстриженными бакенбардами и как будто с ленцой легонько постукивал тростью по перилам.
– Немудрящев, – представился он, приподняв шляпу. – Добрый вечер.
Отец Простаковьи, из-за портрета которой разгорелся сыр-бор! Наконец хоть что-то прояснится. Непеняй Зазеркальевич отвесил легкий поклон и сказал, рассудив, что представляться не имеет смысла:
– Добро пожаловать, Добролюб Неслухович.
Однако гость, вместо того чтобы прояснять, принялся дедуктировать, причем весьма, на сторонний взгляд, путано.
– Итак, вы не удивлены моим визитом, – начал господин Немудрящев, входя в приемную и пристально осматриваясь, точно ожидая увидеть нечто необычайное; не увидев, ничуть не успокоился, а, кажется, разволновался еще больше и сосредоточил пронизывающий взгляд на Сударом. – Вы знаете, с кем имеете дело, а стало быть, полностью сознаете все возможные последствия. Признаюсь, я ждал вас в течение дня. Однако понимаю: сделать первый шаг всегда трудно. Поэтому я здесь. Рассказывайте.
– Простите, я не вполне вас понимаю…
– Я все знаю, – со значением заявил Немудрящев.
Сударый приподнял брови, ожидая продолжения – но с тем же выражением глядел на него и гость; получилась пауза.
– Вы знаете что? – не совсем грамотно осведомился сбитый с толку оптограф.
– Все, – повторил Немудрящев. – И про дуэль, и про незаконные чары. Жду ваших объяснений.
– Позвольте, но если вы, как уверяете, знаете все, то это я жду хоть каких-нибудь объяснений! – воскликнул Сударый.
Предводитель губернской службы магического надзора сокрушенно вздохнул и повертел в пальцах трость – брызнули искры света на серебряном набалдашнике.
– Что ж, если угодно, я объясню, – недовольно промолвил он. – Буду предельно откровенен. Я не все одобряю в Залетае Высоковиче, но вовсе не хочу, чтобы мой будущий зять оказался на каторге.
– Так уж непременно на каторге? – спросил Сударый.
– Естественно. Залетай не хвастлив, поэтому в Спросонске мало кто знает, что он искусный фехтовальщик, чемпион университета. Одинаково хорошо владеет и рапирой, и саблей. Конечно, несмотря на широкую огласку, можно было бы попытаться провести дуэль тайно, но это едва ли возможно. А главное – почему должны пострадать вы? Безусловно, моя забота о вас несколько эгоистична: не желаю, чтобы моя дочь мучилась осознанием того, что выходит замуж за убийцу… разумеется, если Залетаю Высоковичу вообще удастся остаться на свободе. Но, так или иначе, мой визит – действительно проявление заботы о вас, господин оптограф.
