Арка вторая: "Башни в небесах" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич
— И кстати, говоря об эльфах,
не можем мы вам не напомнить,
где заседают эти парни,
которых все так обожают, — продолжил Шензи.
— В каких же креслах континента,
уселись эти эльфы жопой,
в которой даже геморрою,
исполнилось лет двести-триста? — повторил вопрос Банзай.
Дварфы захохотали, обливая бороды пивом.
— В Консилиуме Корпорском,
который жизнь разумным портит,
да за столами у Советов,
что в городах снимают сливки, — ответил сам себе Шензи.
— Мои сиблинги хотят сказать, что в любой администрации плюнуть некуда, чтобы не попасть в эльфа, — пояснил Эд. — Эльфы и власть, как дварфы и пиво. Тяга первых ко второму преодолевает любые препятствия.
За столиками одобрительно загрохотали каменными кружками, а Эд продолжил:
— И только в Совете Жерла и Доме Камарут нет ни одного томного красавчика. А знаете, почему вам так повезло?
— Почему? — крикнул кто-то из зала.
— Потому что тут не достать вина! Эльфы с их тысячелетним алкоголизмом, который они предпочитают называть «изысканным вкусом», не могут прожить без него и суток! А знаете, что случилось с эльфом, который попробовал дварфовской самогонки?
— Что? — снова крикнули из зала.
— Его пришлось переливать в помойное ведро из собственных сапог!
Дварфы надрываются от хохота, топают ботинками и грохочут кружками. Многие, в порыве алкогольного патриотизма погнали официантов за стаканчиком «Слезы Пронесада», которая не растворяет только лужёный дварфовский желудок, поэтому хранится в бутылях из магически выдутого алмаза.
— Как вы это назвали? Стендап? — спрашивает Полчек, отхлёбывая из бокала что-то ядовито-зелёное и пахнущее полынью. — Кажется, публика довольна.
— Никогда бы не подумала, что тройняшки так угодят нашим, — сказала задумчиво Спичка.
Братья-голиафы продолжали веселить публику. Стоя неподвижно, с серьёзными, невозмутимыми лицами, они просто говорили так, как привыкли говорить всегда, но к концу их выступления дварфы хохотали, не останавливаясь, пуская носом пивные пузыри и утирая слёзы рукавами кольчуг.
* * *
— После такого триумфа даже страшновато на сцену выходить, — пожаловалась Фаль, когда голиафы коротко поклонились, чётко развернулись и промаршировали за кулисы.
— А я рада за ребят, — сказала Завирушка. — Теперь у них есть собственный номер, и такой успешный!
— Ага, — кивнула гномиха, — только надо было их в конец программы ставить. Потому что представление должно идти по нарастающей, а мы сейчас просадим…
— Не просадим, я уверена! Пошли, сделаем это!
— Уважаемая публика! — объявил со сцены Пан. — Сейчас мы покажем вам миниспектакль «Ревнивый муж и хитрый дварф». В роли дварфа…
Спичка, вышедшая на сцену вместе с Паном, коротко поклонилась, и зал затих в гробовом молчании.
— Ой, что-то будет… — прошептала за кулисами Фаль Завирушке.
— Ого, — сказал кто-то из зрителей в тишине. — А скажи ещё чего-нибудь.
— Итак, постановка бродячего театра «Дом живых»… — немного растерянно продолжил Пан. — Комедия положений…
— Гениально, — сказал кто-то в зале. — Как будто правда козёл говорит.
— Потрясающий талант, — согласился с ним другой зритель. — Очень убедительно.
— Они приняли нас за трюк с чревовещателем! — бесится за кулисами Пан, пока работники сцены вытаскивают на неё нехитрый реквизит.
— Ничего, — успокаивает его Завирушка, — зато у нас есть ещё один запасной номер. Для него вообще ничего не нужно — выходите вдвоём с кем угодно, твой партнёр молчит, а ты разговариваешь.
— Это оскорбительно!
— Это шоу, — смеётся Полчек, — в нём только одно правило.
— Какое?
— Шоу должно продолжаться! — в его стакане ярко-красный напиток, который пахнет попыткой перебить сивушный дух ягодами.
На сцене два кресла и стол. В одном сидит сердитый Кифри, в другом, поджав под себя коротенькие ножки, уютно расположилась Фаль. В новой пьесе она не Мья Алепу, а просто жена ревнивого мужа, который так третирует её за выдуманные измены, что она решается ему назло изменить по-настоящему.
Пристроившийся в уголке сцены табакси ударяет по струнам, и действие начинается.
— Тебе не верю я, моя супруга!
Я видел, как смотрела ты в окно! — поёт Кифри.
— Ко мне должна прийти моя подруга,
хотя тебе, конечно, всё равно! — вторит ему Фаль.
Подругу играет Завирушка. Она вбегает в комнату и поёт:
— Привет-привет, счастливая семейка!
Как рада вас увидеть снова я!
— Твоя подруга та ещё злодейка,
подругам не доверятся мужья! — продолжает пилить жену Кифри.
Когда он удаляется, Фаль жалуется гостье, что муж ревнует её как ненормальный и выгнал очередного портного, потому что тот мужчина.
Мне нечего надеть, моя подруга!
Мои наряды — старое тряпьё!
А главное — как зла я на супруга!
Как надоело мне его нытьё!
Коварная и находчивая Завирушка предлагает хитрый план — привести к ней портного-мужчину под видом портнихи-женщины. Так Фаль сможет и пополнить гардероб, и наставить рога постылому мужу.
— Но как же нам рассеять подозренья?
Мужчину не подпустит он ко мне! — сомневается Фаль.
— Не бойся, я придумала решенье,
ведь это будет дварфиха в броне! — отвечает ей Завирушка.
Когда на сцену, наконец, выходит Спичка, играющая торговца платьями, притворяющегося торговкой платьями, ревнивый муж не рискует настаивать на проверке её гендерной принадлежности.
— Ах, эта дварфиха, она такая грозная!
В ночи её секира так блестит!
Но говорят, портниха виртуозная,
пускай жена мою заботу ощутит! — радуется Кифри и легко оставляет супругу в обществе Спички.
Интрига быстро развивается, дело доходит до примерки, дварфиха с гномихой скрываются за ширмой, откуда, под дружный свист зала, вылетает сначала женское платье, а потом выкатывается дварфовская кираса.
В следующих сценах ловкая Завирушка устраивает им свидания под самым носом у мужа, отвлекая его разговором, пока за ширмой идёт очередная «примерка». И всё бы хорошо, но вскоре новые платья становятся узки в талии весёлой жёнушке. Муж ликует, что их брак, долгое время бывший бесплодным, наконец-то принёс наследника.
— Как счастлив я, ребёнок наш родился!
Наш брак надёжен стал как никогда!
Я в верности её зря усомнился,
но у младенца почему-то борода… — поёт напоследок Кифри, и зал взрывается хохотом и аплодисментами.
Дварфы топают, хлопают и даже стучат по полу древками секир, выражая максимальное одобрение. Спичку раз за разом вызывают на бис, каждый раз встречая приветственным рёвом и кидая к её ногам кошели с серебром.
— В каждом втором кошеле — приглашение, — делится она, пересыпая монеты в мешок. — Вот, например: 'Обладательнице лучшей секиры, виденной мной когда-либо!
