Предновогодье. Внутренние связи (СИ) - Хол Блэки
— Вряд ли, — ответила проректриса. — Обсудим подробности завтра. Для начала нужно пережить сегодняшнюю ночь.
Уж не знаю, какой смысл скрывался в ее словах, но мужчины вдруг деликатно замолчали.
— Миарон Евгеньевич, попрошу пройти ко мне в кабинет, чтобы обговорить возможные способы поощрения Рябушкина, — велела проректриса.
— Хорошо, — ответил вызванный, растерявшись.
— Я бы тоже хотел обсудить некоторые идеи насчет специалиста… — начал Михаслав Алехандрович, но проректриса оборвала.
— Успеется, — отрывисто бросила и вдруг покраснела, после чего быстрым шагом удалилась из лазарета.
За ней цепочкой потянулись остальные. Первым ушел на ковер Миарон Евгеньевич, вторым — декан элементарки, натянув на лицо маску безразличия. Морковка исчезла в поисках диетического борща.
Стопятнадцатый подошел ко мне.
— Вы не видите волн.
Ну, и что с того? Зачем кричать, если мы оба прекрасно знаем?
Мужчина продолжил:
— Поэтому, с высоты своего полета я поначалу не учел некоторые особенности. Когда вас выпишут из стационара, жду в деканате. — Он задумчиво потер подбородок. — Да-а, ну и денек выдался. Спокойной ночи.
— Спасибо.
Проводив взглядом грузную фигуру декана, я с хрустом вонзилась в сочный Петин подарок. Желудок благодарно взвыл.
Пока я ожидала Морковку с диетическим супом и выбирала удобную постель из двух бесконечных рядов кроватей с белыми треугольниками подушек, Евстигнева Ромельевна угощала чаем декана факультета внутренней висорики, слушала вполуха его оживленную речь, отвечала невпопад на вопросы и изредка поглядывала в зеркало, висевшее у двери, чтобы убедиться — не заливает ли её щеки предательский румянец.
Мальчишка был молод. Очень молод и хорош. И Евстигнееву Ромельевну тянуло к нему невероятно. Но чем сильнее ее тянуло, тем тяжелее она придумывала вериги себе и ему, чтобы как можно реже встречаться с искушением, и тешила себя надеждой, что сумеет изгнать из головы непотребные фантазии.
Оказалось, всё зря. Потому что барьеры рухнули в одночасье, когда она увидела его — спокойного, уверенного, улыбающегося — в выкрашенном унылой голубой краской стационаре. Банально и неромантично.
Поддавшись непонятному порыву, Евстигнева Ромельевна вдруг пригласила его в кабинет тет-а-тет. Хорошо, что причина была основательной. Боже, а какая была причина?
Наевшись непонятной зеленой бурды под названием суп-пюре, я полеживала на кровати, прислушиваясь к звукам за дверью, и раздумывала над тем, что еще ни разу не начинала жизнь на новом месте с ночевки в лазарете. Примет ли меня институт, став домом хотя бы на короткое время? Одно хорошо — за неполный день повезло познакомиться со всей институтской верхушкой.
Два часа, отведенные на разные моционы, истекли, и я отключилась.
Это могла быть 6 глава
Ах, утро, тихое утро!
Сладко потянувшись, я открыла глаза. Давно рассвело, а меня не собирались будить. А как же дела, целая бездна дел?
В лазарете стояла полная тишина. Видимо, покров, наложенный Стопятнадцатым, до сих пор эффективно работал, хотя всем известно, что заклинания большой длительности создавать не так-то просто.
Вдруг г-н Рамши сейчас стонет, надрывается за ширмами, а Морковка спит себе, посапывает и ничего не слышит? — подумала и тут же устыдилась нехороших подозрений. Наверняка Кларисса Марковна давно и с присущей тщательностью выполнила все необходимые процедуры.
Прошлепав босыми ногами по холодному полу, я подошла к окну и высунулась за штору. Снаружи опять серела унылость. Хорошо, хоть без ветра и осадков. Интересно, который час?
Словно угадав мое пробуждение, в дверях появилась фельдшерица с подносом в руках, который она поставила на тумбочку рядом с кроватью.
— Поешь, застелешь, приберешь, придешь и отчитаешься, — короткими фразами расписала режим дня на ближайшие полчаса.
Кислое выражение Морковкиного лица не смогло подавить Ниагарский водопад моего хорошего настроения.
— Доброе утро! — Я потянулась и сладко зевнула, прогоняя остатки сна. Эх, до чего хорошо спалось!
Фельдшерица не ответила и ушла.
Каша оказалась на воде и несладкая. Очевидно, Морковка всерьез озаботилась здоровым питанием без излишеств. Одинокий подсушенный ломтик с прозрачным слоем масла выглядел смешно на огромной тарелке. Ну, и ладно! Все равно перекус полезный — горячий и питательный. Мы и не такое едали. Вернее, бывало, мы вообще не едали.
Застелив кровать, одевшись и умывшись, я отправилась к Морковке, чтобы сообщить об отплытии в безбрежный океан студенчества. Она еще раз осмотрела мои белки, горло, уши, постучала по коленкам, заставила вспомнить имя и фамилию, после чего с видимым облегчением отпустила, но сначала получила роспись в новенькой медицинской карточке, заведенной на мою фамилию. Ох, рано Кларисса Марковна обрадовалась, закрывая за мной дверь медпункта. Чувствую, мы встретимся не единожды, и моя карточка распухнет, став толстой как сарделька.
Ну, если съедобные образы поплыли в голове, это верный признак того, что желудку не хватило полезного диетического завтрака. Но прежде нужно навестить Стопятнадцатого.
Многочисленные повороты пустых и гулких коридоров гасили эхо шагов. И все же, чтобы начать движение к деканату, потребовалось выйти в отправную точку — центральный холл, иначе я бы просто-напросто заблудилась. Такова особенность моей зрительной памяти: покажи один раз маршрут, и я пройду по нему с закрытыми глазами. А вот отклониться от заданного направления для меня чревато.
Безлюдный зал встретил чистотой и гулким эхом. Следы вчерашней разрухи как корова языком слизала. Из-за отсутствия освещения в холле висел полумрак. Святой Списуил потерялся в тенях, лишь уголок постамента озарялся падающим из бокового коридора светом. Со странными чувствами я вступила в круг, над которым еще вчера висела сверкающая люстра. Будто бы давным-давно случилось и не со мной.
Несмотря на то, что шли занятия, декан заседал в кабинете. В приемной опять не оказалось секретарши, и я вошла, деликатно постучавшись. Сегодня Стопятнадцатый изучал что-то в большой книге с помощью громадной лупы. Увидев меня, он отложил лупу в сторону.
— Ну, здравствуйте, Эва Карловна! Как самочувствие? Тянет на подвиги?
— Спасибо, самочувствие отличное, тьфу-тьфу, — я постучала по спинке кресла. — На подвиги не тянет.
— Это хорошо. — Декан нырнул в недра стола. Послышался звук выдвигаемых шкафчиков. — Вот, держите.
Он протянул ксерокопии каких-то схем — бледные изображения, местами нечеткие.
— Это планы всех этажей. Вчера до меня наконец дошло, что вы не можете передвигаться по институту обычным способом, вернее, необычным, вернее… — Генрих Генрихович запутался. — Словом, вы не видите направления на стенах.
— Это как?
Стопятнадцатый вздохнул. Ясно, что ему неохота возиться со мной и разъяснять всякие премудрости.
— Чтобы видеть указатели, нужно осязать волны, — пояснил он.
А зачем грустить-то? Поди всю ночь не спал: дошло до дяденьки, как же я, несчастная-разнесчастная, живу на белом свете, да еще умудрилась залезть в висоратский гадюшник.
— Копии схем сделали в архиве по моей просьбе, поэтому ни у кого не возникнет подозрений, для чего они понадобились. Советую изучить.
— Конечно, — спрятала я драгоценный подарок в сумку. — Спасибо.
— И вот еще что. Поскольку вы пострадали морально и физически при вчерашнем инциденте, из институтского фонда в качестве компенсации выделены двадцать талонов на бесплатные завтраки и обеды в студенческой столовой.
Декан положил на край стола оранжево-черный рулончик.
— Мне не нужна подачка! — вспыхнула я. — Вполне могу себя прокормить.
— Эва Карловна, вопрос не в подаянии. В уставе института есть статья о помощи студентам, пострадавшим при вис-возмущении. Так что ваши капризы не обсуждаются. Ведомость заполнена, деньги списаны, держите талоны.
