Павел Мешков - Черный корректор

– Две! Обе они у Мишки в комнате и висят!

– А в комнате у Анны…

– А-а-а! – помрачнел я. – Это и не дракон вовсе… Это голова лошади…

– Ты че?! Какая лошадь?! – оторопело прохрипел дядя Олег. – С тремя-то глазами…

– Ну, не совсем лошадь, – вздохнул я. – Конь это, кажется. Конь Апокалипсиса…

Глава 4

Конь апокалипсиса

И когда Он снял вторую печать… И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

…И снята уже пятая печать…

Случилось это чуть меньше года назад. Никому я об этом не рассказывал – дураком выглядеть не хотелось. Только жене рассказал – тут уж никуда не денешься…

– Ты верно, Олег, подметил, что у этого урода три глаза… Мне-то слегка не повезло: конь ко мне задницей стоял, так что головы его я тогда не видел… – посетовал я. – А то, может быть… Если по уму…

– А с чего ты взял, что это конь был, а не, скажем, лось ушастый или большой яманский тушкан? – принялся уточнять дядя Олег.

– Да потому, что хозяин его так назвал, да и все причиндалы у него, как у хорошего жеребца, были… Я потом разглядел, – вяло отмахнулся я от придирок дяди Олега. – А ты к словам-то не цепляйся! Не хочешь слушать – не надо, у меня суставы языка целее будут.

– Да я-то ничего!.. – поспешил заверить меня дядя Олег. – Я просто с целью уточнения. Чтоб охватить, так сказать, всю проблему целиком и разом!

– Да? – не очень-то поверил я ему. – Ну-ну! Охватывай…

Ближе к концу лета при вылавливании в дельте Волги чего-либо стоящего и приличного надо очень постараться. Я к тому, что рыбы с разными лицами предпочитают каждая свою наживку и определенный тип поведения рыбака. Хотя на рыбалке, как и в других делах, везет в основном дуракам-новичкам и местным жителям. И еще: мне ни разу не приходилось видеть рыбака, который не знал бы абсолютно точно, что вот-вот он поймает самую большую рыбу. По крайней мере, про себя я это знаю совершенно определенно…

В этот раз мне был нужен сом. Не тот, «самый большой», а чуток поменьше, чтоб мясо помягче было. Очень уж мне солянки соминой захотелось! Чтобы костями не давиться, а навернуть полным ртом и – в тину! В смысле вверх пузом лечь и медленно переварить все назло врагам.

Вот для того чтоб испортить настроение врагам, мне и понадобился сом. Знающие люди уже догадались: для исполнения этой части моего плана необходимо было добыть нужную наживку! А лучшая наживка на сома – это… А вот и не лягушка! Хотя, конечно, и лягушка тоже. Но лучшая наживка та, на которую в данный момент ловится рыба. И я решил предоставить выбор самому сому. Исходя, так сказать, из меню.

Лягушку можно было поймать на берегу, и я отложил это дело, а вот паленый на костре воробей – говорят, лучшая из лучших наживка на сома! Но такое блюдо требует для приготовления как минимум присутствия воробья. Что-то подсказывало мне: по такому случаю воробьи вряд ли устроят выборы и выдвинут депутатов.

Для того чтобы воробей не смог отказаться от рыбалки, я зарядил воздушку дяди Миши на всю обойму и твердо встал на тропу войны. Понятное дело, мне предстояло воробья убить, но, прошу отметить в протоколе, сома предстояло тоже убить. Да и вообще, вы как хотите, а я солянку из сома люблю больше, нежели из любого воробья.

Еще не завершив обследование сада и заднего двора, я догадался, что в мои ряды проник предатель и воробьи предупреждены о моих намерениях. Их не было вообще и нигде. В смысле воробьев. Если еще час тому назад они летали над подвластной мне территорией огромными стаями, орали, гадили на что попало и ловить их можно было хоть сачком, то теперь я не смог запеленговать ни одного.

Все это казалось очень подозрительным! Пытаясь разобраться в происходящем и вычислить внутреннего врага, так ловко лишившего меня возможности поохотиться, я присел около крольчатника и закурил. Но в голову ничего путного и способного помочь открыть тайну не приходило, а коварный враг вырисовываться не желал и оставался мутным расплывчатым пятном. Приходилось признать, что в засаде у крольчатника я сижу напрасно, так как хитрые птицы пренебрегли даже воровством хлеба у кроликов.

Я не успел продолжить рассуждения на эту тему до логически обусловленной невозможности поймать сома для солянки, когда меня отвлек железный скрежет и грохот за домом, где-то в районе огорода. Помянув котов недобрым словом, я поднялся с ящика, чтобы идти разбираться в проделанной ими работе. Хотя чего было особо разбираться-то? Ясное дело: Пушок, рыжая его морда, полез пить из бочки с питьевой водой и уронил крышку. И теперь небось в чистой воде плавает, злыдень!..

Тут я увидел Пушка. Совершенно сухой, хотя и рыжий, он ползком пробирался по крыше сарая, тщательно используя неровности местности. Вид у кота был испуганный, как будто он узрел мышь размером с бегемота и она пригласила его на обед. А уж когда Пушок сиганул с крыши сарая, по-пластунски преодолел разделяющее нас расстояние и прижался к моим ногам, я понял – нас, котов, там кто-то обижает.

Я не стал ломать голову и строить всякие предположения в плане того, что могло так напугать Пушка и заставить его отступить. Причину все равно придется ликвидировать лично мне, а угадать точно, кого и зачем принесло на огород, практически невозможно. Ну, например: с месяц тому назад мы на пару с дядей Мишей минут сорок махались с парой каких-то гадов, сильно напоминавших птеродактилей. Что-то им сильно приглянулось в нашем курятнике, дядя Миша делиться не захотел, ну и я, понятное дело, встрял.

Хорошо еще, что Борода, в смысле Сухоруков, проходил мимо со своим, как он его называет, «ружьишком» и к тому же оказался заинтересованным лицом: эта парочка уже успела покусать его кота Василия, да еще и коров распугать. Борода нам и помог, как сумел: двумя выстрелами…

Если помнишь, дядя Олег, была когда-то в ходу эдакая печальная история о Чингачгуке, Виннету и Василии Ивановиче Чапаеве, как они в засаде сидели. Час сидят, два… И вдруг сзади в кустах что-то зашуршало! Чингачгук, не говоря ни слова, как и подобает настоящему индейцу, бесшумно исчезает в зарослях. «Трах!» – раздается удар, и из кустов молча выходит Большой Змей с большим же синяком под глазом. Через какое-то время в чащобе вновь раздается шорох, и туда, столь же бесшумно, как и Чингачгук, отправляется Виннету. И с тем же успехом. «Трах!» – и индеец появляется с подбитым глазом и, опять-таки молча, занимает свое место. Тут уже не выдерживает Василий Иванович. С криком «Да что же это такое, мать вашу!..» и пулеметом «максим» наперевес он вламывается в кусты. После длинной пулеметной очереди явственно раздается: «Трах!» Еще очередь… «Трах!» Чингачгук поворачивается к Виннету и говорит: «Только бледнолицый мог наступить на эти грабли дважды…»

Так вот! Что бы ни мололи злые языки, а я, перемещаясь от крольчатника к сараю, не задел коптилку, не наступил ни на Пушка, ни на грабли. Но, может быть, мне просто повезло…

Выглянув из-за сарая, я моментально разобрался в обстановке: на вверенную моим заботам фазенду проникла корова. Животинка эта, если рассуждать логически, принадлежала Бороде. Мы тогда коров не водили, а на острове заниматься подобным безобразием больше было некому.

Все эти умозаключения я проделал, основываясь не на всей корове целиком, а лишь разглядывая ее заднюю часть. Остальное скрывал куст сирени, но, ежели судить по положению задницы коровы в пространстве, эта тварь пила воду из бочки или же нагло пожирала огурцы.

Подняв воздушку к плечу, я тщательно прицелился. Дядя Миша пришпандорил к этому «винторезу» оптический прицел, а посему прицеливался я, не прищуривая один глаз, как какой-нибудь лох, а словно снайпер-профессионал: таращил вперед оба глаза. Один – в окуляр прицела, а второй просто так, за компанию.

Из-за всей этой оптики меня и начали посещать сомнения.

Во-первых, коровы Бороды были чистые и, по-моему, черно-белые. А эта имела огненно-рыжий окрас, подпалины и была грязная как чушка.

Во-вторых, я не обнаружил вымени, а даже совсем наоборот: в перекрестии прицела, меж ног животины, болтался парный орган, заключенный в кожаный мешок, указующий на то, что это скорее бык, нежели корова. Был ли у Бороды бычок подобного окраса, я не помнил, да и особого значения это уже не имело.

Я мягко потянул спусковой крючок… Правда, перекрестие прицела, из человеколюбия и чувства мужской солидарности, предварительно переместил на ляжку бычка.

От «щелк!» до «бац!», то есть за время полета утяжеленной, с двойной юбочкой, пули от ствола до цели, мою голову посетила мысль, что прежде чем стрелять, было бы не хило подумать и прикинуть последствия. Корова – она корова и есть, даже если это бычок, и при попадании пули в задницу обязательно прыгнет вперед всеми своими килограммами. В лучшем случае – уронит бочку, а ведь может застрять в ней башкой и потом весело бегать по двору… Или ворвется в огород, обвешанная огурцами…