Эпилог (СИ) - Хол Блэки
— Во что это они играют? — спросил Егор.
— В попинульку, — объяснила я умиленно, потому что на меня накатило знакомое воспоминание из интернатского детства.
Название показалось мужу смешным, и он рассмеялся, а Игнат сказал с сожалением:
— Лучше бы мяч гоняли, а не камни.
Мужчины курили сигареты и вели философские беседы о жизни. Дед Митяй тоже попробовал прикурить и сплюнул:
— Ну и гадость. Махорка-то получше будет.
Может, он и прав, но совместное выпускание никотинового дыма, как ни странно, во все времена объединяло мужской пол.
— Посуди сам, — сказал Игнат мужу. — Не зря это гиблое место назвали Шлаковкой. Знаешь, что такое шлак? Бесполезный отход. Не Горнянка и не Опочная, а никому ненужная Шлаковка.
— Почему же ненужная? — парировал Егор. — Коли есть название, значит нужная. Было бы хуже, если бы названия вовсе не досталось.
— Так-то оно так, — вздохнул Игнат. — И всё равно обидно. Может быть, нам переименовать Шлаковку, а? Назовем, например, Плавильней или Медянкой. Как вам? Походатайствуем перед Барабулькой, и хутор переименуют. Ведь мочи ж нет. Когда люди слышат, где я живу, смеются без удержу.
— Кто такой Барабулька? — поинтересовалась я шепотом у мамы.
— Барабец Сергей Эксандорович, наш голова. За глаза его зовут Барабашкой и Барабулькой, но не со зла. Его шибко уважают и много лет подряд доверяют руководство Магнитной. Несведущим людям покажется, что управлять округом легко. На самом деле у головы столько забот, что голова идет кругом. — Мама засмеялась, поняв, что получилась тавтология.
— А много ли в Магнитной охотников? — спросил Егор. Видимо, ему не давали покоя оброненные слова Клеща о шальных стрелах.
— Достаточно, но с Няшей не сравнить, — ответил Григорий. — В Няше с детства учат стрельбе из лука. И лучшие мастера по изготовлению луков живут там же. Вот в октябре приедут женихаться в Магнитную и навезут разного добра. Бывает, и арбалеты привозят, но с ними не каждый управится.
— А огнестрельное оружие на побережье есть?
— Огнестрелы — у катов, а нам запрещено, — сказал Игнат. — Каждый охотник обязан регистрироваться в Совете. А стрелы отличаются оперением. В Магнитной используют белые перья, а в Няше их окрашивают в красный цвет. За Березянкой закрепили "зеленохвостые", — сообщил Игнат, и мужчины поддержали шутку смехом.
— Хорошо рассказываете, — похвалил Егор. — Как настоящий охотник.
— Куда мне? — развел руками Игнат. — И я курице-то головёнку отрубить не могу. С птицей жена управляется.
Ох, что-то меня опять затошнило. А нечего мужские разговоры подслушивать. Женская болтовня гораздо полезнее для здоровья.
Мне так и не удалось поговорить с мамой о тревожащем поведении Мурены. Разговор об этом — не трехсекундное дело, когда задал вопрос и тут же получил ответ. Я чувствовала: придется вытягивать ответы чуть ли не силой.
Случай представился, когда наутро мы с мамой собрались по рани за малиной и черникой. Софья Николаевна осталась на хозяйстве, а дед Митяй должен был отвезти нас до летника, что в десяти минутах езды на телеге. Егор вознамерился ехать с нами, чтобы оглядеть окрестности, хотя я сомневалась, что он бросится собирать ягоду.
Дождь окончательно прекратился накануне вечером, но небо оставалось затянутым тучами. Висели они не низко, поэтому вероятность осадков по моим подсчетам упала до двадцати процентов. Однако Егор прихватил дождевики, а мама надела сапоги, которые дала Софья Николаевна. Подумав, муж велел и мне обуть резиновые сапоги, которые мы привезли на побережье, и сам обулся, став похожим на полноценного деревенского жителя.
— Воду с собой возьмите, — напомнил Дмитрий Ионович. — Речка идет грязная.
В бурдюк из выделанной кожи Егор залил колодезную воду через узкую горловину. Вот еще одно применение банок из-под тушёнки, — пришла я к выводу, повертев в руках жестяную воронку.
Похоже, на мужа незаметно переложили заботы о Зебре. Он запрягал, распрягал и чистил лошадку, вытаскивал репьи из хвоста, разделял колтуны, вычищал копыта, снимал клещей. Кое-что объяснил дед Митяй, а кое-что Егор знал, потому что в поместье самого старшего Мелёшина имелась конюшня. Мой мужчина не кривился и не отказывался от поручений. Всё равно скучно и заняться нечем, так почему бы не облагородить коняшку? Мне показалось, он испытал гордость, запрягши сегодня Зебру по памяти.
Туесов нам надавали тьму тьмущую. Неужели все заполним?
— Еще и не хватит, — сказала Софья Николаевна, вручая совки для сбора ягоды и наколенники. — В наших местах малина поздно спеет, наравне с черникой.
— А как обстоят дела с медведями? — спросил Егор.
Я было засмеялась, мол, какие тут могут быть медведи, но дед Митяй положил в телегу трещотки.
— Неужели попадаются? — мой голос внезапно осип.
— В мою бытность на побережье встречался я с Михайло Потапычем не единожды, но последний раз довелось столкнуться три года назад и не в этих местах, — успокоил Дмитрий Ионович. — Однако предосторожность не помешает.
Он прочитал краткую лекцию о правильном поведении, если мишутка надумает полакомиться малиной одновременно с нами. Мишутка… Хищная зверюга с когтищами и зубищами, а не ласковый и добрый мишка… Самое главное — не бежать от медведя сломя голову и не визжать одурело. Где бы набраться смелости?
На удивление дорога оказалась нетрясской, вернее, не дорога, а слабый намек на колею. Дед Митяй провел лошадь краем луга, а потом Зебра двинулась вдоль речки, и, миновав лесок, вывернула на следующий луг, тоже скошенный. Вода в Журчаве, и правда, поднялась, но незначительно, хотя "пела" громче обычного и текла мутная и коричневая. И опять наш возница проехал краем луга, сказав "тпру-у" у кромки бора. Слезши с телеги, мы углубились в лес. Не знаю, как Дмитрий Ионович определял направление. Наверное, шум Журчавы служил ориентиром. Вскоре показалась небольшая поляна на взгорке у реки и летник — домишко из круглого бруса метра два на два, похожий на избушку на курьих ножках из-за приподнятости над землей. Как в сказке у летника отсутствовали окна, зато имелась маленькая дверка. Я проверила: нужно чуть ли не ползком забираться внутрь. Зато от непогоды хорошо прятаться и переночевать, если потребуется. Тут же на поляне имелся импровизированный стол и лавка из сосновых чурбанов. В просвете деревьев виднелся луг и гора по ту сторону речки. Лепота…
— Глянь вниз, — сказала мама, и я опустила глаза. Бог мой, ноги топчутся на черничном ковре!
Дед Митяй вручил мужу топорик.
— От девок не отходи. Разведи костры, пусть хорошенько подымят. Следи, чтобы в костре постоянно тлела орясина. Перейдете на новое место, забросай огонь землей. Нам пожары не нужны.
Мама собирала чернику споро, наполняя туеса. Шуровала совком и тихонько напевала. Голос у нее приятный, без фальши. А я поняла, для чего нужны наколенники. Чтобы ползать по ягоднику, когда устанут ноги и спина.
— Сколько ты песен знаешь, — позавидовала невольно. — Но они какие-то грустные.
— Спой веселую, — предложила мама, чем поставила меня в тупик.
Как я ни морщила лоб, силясь вспомнить подходящую песню, а на ум ни одной не пришло. Разве что маршевые интернатские или современные, которые крутили в клубах, — без особого смысла, а то и откровенно пошлые. Пришлось мне признать собственную несостоятельность в песенной сфере и тоненько подтягивать, когда мама запела о невесте, которой изменил жених.
Егор принял всерьез предупреждение деда Митяя о таежных хищниках и подошел к порученной задаче со всей ответственностью. Развел два костра, подпалив их с помощью igni candi[53], и следил за задымленностью вверенной территории. Похоже, он задействовал vigili[54] и oculi certi[55], потому что периодически настораживался, прислушиваясь, и обходил черничник по периметру, держа нас с мамой в поле зрения. Муж запретил нам разделяться и велел держаться вместе.
