Игорь Губерман - О выпивке, о Боге, о любви

бывает соответствующий запах.

А кроме житейских утех,

негромко напомнит мне Бог,

ещё ты в ответе за тех,

кому хоть однажды помог.

В одном лишь уравнять Господь решил

и гения, и тёмного ублюдка:

в любом из нас гуляние души

зависит от исправности желудка.

Так как чудом Господь не гнушается,

наплевав на свои же формальности,

нечто в мире всегда совершается

вопреки очевидной реальности.

Я бы мог, на зависть многих,

сесть, не глянув, на ежа —

опекает Бог убогих,

у кого душа свежа.

Боюсь, что Божье наказание

придёт внезапно, как цунами, —

похмелье похоти познания

уже сейчас висит над нами.

Тихой жизни копошение

кратко в юдоли земной,

ибо жертвоприношение

Бог теперь берёт войной.

Не разум быть повыше мог,

но гуще – дух добра,

когда б мужчину создал Бог

из женского ребра.

Хоть на ответ ушли года,

не зря душа ответа жаждала:

Бог есть не всюду, не всегда,

и опекает Он не каждого.

Все твари зла – их жутко много —

нужны по замыслу небес,

ведь очень часто к вере в Бога

нас обращает мелкий бес.

Я вдруг понял – и замер от ужаса,

словно гнулись и ехали стены:

зря философы преют и тужатся —

в Божьих прихотях нету системы.

Покуда всё течёт и длится,

свет Божий льётся неспроста

и на высокие страницы,

и на отхожие места.

Сценарист, режиссёр и диспетчер,

Бог жестокого полон азарта,

и, лишь выдохшись жизни под вечер,

мы свободны, как битая карта.

При Творце с его замашками,

как бы милостив Он не был,

мир однажды вверх тормашками

всё равно взлетит на небо.

На всём пути моём тернистом

давно мы с Богом собеседники;

Он весь лучится светом чистым,

но как темны Его посредники!

Черты похожести типичной

есть у любви, семьи, разлуки —

Творец, лишённый жизни личной,

играет нашими со скуки.

Был создан мир Творцом, а значит,

и Божий дух огнём горит

не в тех, кто молится и плачет,

а в тех, кто мыслит и творит.

С душой у нас не всё в порядке,

подобны мы слепым и нищим,

а Бог играет с нами в прятки,

грустя, что мы Его не ищем.

Угрюмо думал я сегодня,

что в нашей грязи и предательстве

вся милость высшая Господня —

в Его безликом невмешательстве.

В одинокую дудочку дуя,

слаб душою и выпить не прочь,

ни от Бога подачек не жду я,

ни Ему я не в силах помочь.

Проснувшись в неосознанной тревоге,

я воду пью, рассеянно курю,

и вовсе я не думаю о Боге,

но с кем-то безусловно говорю.

Творец упрямо гнёт эксперимент,

весь мир деля на лагерь и бардак,

и бедствует в борделе импотент,

а в лагере блаженствует мудак.

На то, что вышел из тюрьмы,

на то, что пью не по годам, —

у Бога я беру взаймы,

и оба знаем, что отдам.

Прислушавшись к оттенкам и нюансам,

улавливаешь Божью справедливость:

мы часто терпим горести авансом

за будущую алчную блудливость.

Вновь закат разметался пожаром:

это ангел на Божьем дворе

жжёт охапку дневных наших жалоб,

а ночные он жёг на заре.

Неужели где-то в небе

с равнодушной гениальностью

сочиняется та небыль,

что становится реальностью?

Давно и в разном разуверясь,

но веря в Божью широту,

ещё сыскать надеюсь ересь,

в которой веру обрету.

И всё течёт на самом деле

по справедливости сейчас:

мы в Бога верим еле-еле,

а Бог – совсем не верит в нас.

Напрасно мы то стонем бурно,

то глянем в небо и вздохнём:

Бог создал мир весьма халтурно

и со стыда забыл о нём.

На нас, мечтательных и хилых,

не ловит кайфа Божий глаз,

а мы никак понять не в силах,

что Он в упор не видит нас.

Сегодня спросили: а что бы

ты сделал от имени Бога?

Я в мире боюсь только злобы,

и я б её снизил намного.

Творец жесток, мы зря воображаем,

что благостна земная наша тьма,

мы многое легко переживаем,

но после – выживаем из ума.

В душе моей многое стёрто,

а скепсис – остатки загваздал;

я верю и в Бога, и в чёрта,

но в чёрта – сильнее гораздо.

Творцу живётся вряд ли интересно,

от нас Ему то муторно, то дурно;

а боги древних греков, как известно, —

те трахались и сами очень бурно.

Творец отвёл глаза напрасно,

когда мы падали во тьму;

что Бога нет, сегодня ясно

и нам не меньше, чем Ему.

Подрезая на корню

жажду веры острую,

порют мутную херню

все Его апостолы.

Несчётных звёзд у Бога россыпи

и тьма кружащихся планет,

и для двуногой мелкой особи

у Бога сил душевных нет.

Повсюду нынче злобой пахнет скверно,

у Бога созревает новый план,

Его ведь консультируют, наверно,

Аттила, Чингисхан и Тамерлан.

Мечта – весьма двусмысленный росток,

и Бог, хотя сочувствует мечтам,

скорее милосерден, чем жесток,

давая расцвести не всем цветам.

В душе – лихая безнадёга,

в уме кипит пустой бульон,

а вариант поверить в Бога

давно отвергли я и Он.

Наш небольшой планетный шарик

давно живёт в гавне глубоком,

Бог по нему уже не шарит

своим давно уставшим оком.

А там и быт совсем другой —

в местах, куда Харон доставит:

то чёрт ударит кочергой,

то ангел в жопу свечку вставит.

Ты ничего не обещаешь,

но знаю: Ты меня простишь,

ведь на вранье, что Ты прощаешь,

основан Твой земной престиж.

Сыграет ангел мой на дудочке,

что мне пора пред Божье око,

и тут же я смотаю удочки,

и станет рыбкам одиноко.

Нет, зубами я голодными не клацаю,

потому что, от нужды меня храня,

Бог наладил из России эмиграцию,

чтобы слушатели были у меня.

Евреев выведя из рабства,

Творец покончил с чудесами,

и путь из пошлого похабства

должны отыскивать мы сами.

Я стандартен, обычен, вульгарен,

без надломов в изгибах души,

и весьма я Творцу благодарен,

что на мне отдохнуть Он решил.

Напичкан я различной скверной,

изрядно этим дорожа:

я ценен Богу службой верной,

собой таким Ему служа.

Проворен, ловок и сметлив,

я был рачительным старателем

и выжил, капли не пролив

из рюмки, налитой Создателем.

Вся жизнь моя – несвязный монолог,

где смех и грех текут одновременно,

и если не заметил это Бог,

то дьявол это видит непременно.

Мучась недоверием к уму

или потому, что духом нищи, —

люди ищут Бога. Но Ему

ближе те, которые не ищут.

Мы так во всём различны потому,

что Бог нас лепит в разном настроении,

а если поднесли стакан Ему —

видны следы похмелья на творении.

Я думаю о грязи, крови, тьме,

о Божьем к нашей боли невнимании;

я думаю о Боге: Он в уме?

И ум ли это в нашем понимании?

Как пастух, Господь неумолим,

но по ходу жизни очень часто

мне бывает стыдно перед Ним:

как Его наёбывает паства!

Настало духа возмужание;

на плоть пора накинуть вожжи;

пошли мне, Боже, воздержание!

Но, если можно, чуть попозже.

За всё, что делал я по жизни,

прошу я малости у Бога:

чтоб на моей нетрезвой тризне

попировал и я немного.

Хотя не атеист я с неких лет,

однако и не склонен уповать:

я верую не в то, что Бога нет,

а в то, что на меня Ему плевать.

Я всё время шлю, Творец, Тебе приветы —

смело ставь на них забвения печать:

мне вопросы интересней, чем ответы,

и Ты вовсе не обязан отвечать.

В азарте Божий мир постичь

до крайней точки и конца,

мы все несём такую дичь,

что плохо слышим смех Творца.