Игорь Губерман - Шестой иерусалимский дневник (сборник)

но это наркотик не хуже,

чем выпивка, бабы и книги.

273

Браня семейной жизни канитель,

поведал мне философ за напитком:

супружеская мягкая постель —

мечта, осуществлённая с избытком.

274

Характер наших жизненных потерь

похож у всех ровесников вокруг,

утраты наши – крупные теперь:

обычно это близкий старый друг.

275

Совсем не зная, что частушки —

весьма опасная потеха,

я их читал одной толстушке,

толстушка лопнула от смеха.

276

Хотя предчувствие дано

и для счастливых потрясений,

в нас ограничено оно

шуршаньем тёмных опасений.

277

Реальность соткана из истин

такой банальности,

что дух, который не корыстен, —

изгой реальности.

278

А пока тебе хворь не грозит,

возле денег зазря не торчи,

нынче девки берут за визит

ровно столько же, сколько врачи.

279

Натолкнувшись на рифму тугую,

подбираю к ней мысли я строго —

то одну отберу, то другую,

и от этого думаю много.

280

Любви жестокие флюиды

разят без жалости и скидок,

весною даже инвалиды

себе находят инвалидок.

281

На небо в полной неизвестности

подобно всем я попаду,

сориентируюсь на местности

и вмиг пойму, что я в аду.

282

Иллюзия, мираж и наваждение —

такое оптимизму подаяние,

такое для надежды услаждение,

что больно, когда гаснет обаяние.

283

Ручьи весенние журчат,

что даль беременна грозой,

на подрастающих внучат

старушки смотрят со слезой.

284

Самые великие открытия,

истину даруя напрямик,

делались по прихоти наития,

разум подменявшего на миг.

285

Есть люди, чьи натуры певчие —

пушинки духа в жизни мчащейся,

со всем, что есть, расстаться легче им,

чем с этой музыкой сочащейся.

286

Поблажек у стихии не просил

в местах, её безумием простроченных,

однако же всегда по мере сил

наёбывал её уполномоченных.

287

С возрастом сильней у нас терпение,

выдержан и сдержан аксакал;

просто это выдохлось кипение

и душевный снизился накал.

288

У секса очень дальняя граница,

но дух у старика – слабей, чем тело,

и тянет нас от секса уклониться,

поскольку уже просто надоело.

289

Стали нам застолья не с руки:

сердце, нету сил, отёки ног,

и звонят друг другу старики,

что ещё увидимся, даст Бог.

290

Все текущие беды и сложности

сотворяются, эка досада,

из-за полной для нас невозможности

вынуть шило и пламя из зада.

291

Мы в юности шустрили, свиристя,

дурили безоглядно и отпето,

и лишь десятилетия спустя

мы поняли, как мудро было это.

292

Сегодня почему-то без конца

я думаю о жизни в райских кущах:

как жутко одиночество Творца

среди безликих ангелов поющих!

293

Пусть ходит почва ходуном,

грохочет гром, разверзлись хляби,

но кто родился блядуном —

идёт под молниями к бабе.

294

Есть нечто умилительно-сердечное,

и просится душа из тела вон,

когда во мне разумное и вечное

пытается посеять мудозвон.

295

Всех печатных новинок ты в курсе,

и печалит меня лишь одно:

у кого заковыка во вкусе —

безошибочно любит гавно.

296

Читал во сне обрывки текста

и всей душой торжествовал;

и сон исчез; болело место,

о коем текст повествовал.

297

Люди, до глубоких тайн охочие,

знают, как устроена игра:

или будет Божье полномочие,

или не нароешь ни хера.

298

Иная жизнь вокруг течёт,

иной размах, иная норма,

нам воздаваемый почёт —

прощанья вежливая форма.

299

Не разбираюсь я во многом,

достойном острого внимания,

поскольку в разуме убогом

нет сил уже для понимания.

300

К судьбе моё доверие не слепо,

и я не фаталист в подвижной клетке,

живой душе надеяться нелепо

на милости бесчувственной рулетки.

301

Еврейский Бог весьма ревнив

и для Него – любой греховен:

ведь даже верность сохранив,

ты в тайном помысле виновен.

302

Я все утраты трезво взвесил,

прикинул риск от а до я,

и стал от дивной мысли весел:

теперь законна лень моя.

303

К России я по-прежнему привязан,

хоть ездить без охоты стал туда,

теперь я ей чувствительно обязан

за чувство непрестанного стыда.

304

Истории бурлящая вода

сметает все преграды и плотины,

а думать, что течёт она туда,

где лучше, – перестали и кретины.

305

Накопленные в доме сбережения,

привезенные мной из-за границы,

высокого достойны уважения,

поскольку разлетаются, как птицы.

306

В игре по типу биржевой

судьба не знает махинаций,

и я вполне ещё живой,

но мой пакет уже без акций.

307

Духом ощутимо, видно взглядом,

как непринуждённо и интимно

быт и бытиё здесь ходят рядом

и перекликаются взаимно.

308

Я много думал, подытожа,

что понял, чувствуя и видя;

о жизни если думать лёжа,

она светлей, чем если сидя.

309

Нас уже не манит неизвестность,

а что близко, мы переиначили:

всю свою болотистую местность —

горными вершинами назначили.

310

Свой обывательский покой

оберегая много лет,

я эту жизнь люблю такой —

с домашним запахом котлет.

311

Укрытый от азартной суеты

исконно стариковским недоверием,

я нюхаю весенние цветы

с осенним на лице высокомерием.

312

Вчера шепнуло мне сердчишко,

заставив лечь и слух напрячь:

уже ты, милый, не мальчишка,

прижми свой гонор или спрячь.

313

С годами наши дарования

ничуть не склонны к убыванию,

легко от самооплевания

склоняя к самолюбованию.

314

Я бросил распускать павлиньи перья,

держусь подобно хрупкому сосуду,

по типу красоты похож теперь я

уже на антикварную посуду.

315

Легко могу принять и допустить:

божественно Всевидящее Око,

мой ум готов немногое вместить,

но внятное мне – дьявольски жестоко.

316

А жалко мне меня с моим умишком,

до многого я им не дотянусь,

поэтому и трогает не слишком

божественных решений блеск и гнусь.

317

Пишу не чтобы насладиться,

меня томит не страсть, а мука,

и я спешу освободиться

от распирающего звука.

318

А вечером, уже под освежение,

течёт воспоминательный ручей,

и каждое былое поражение

становится достойнейшей ничьей.

319

Банально, заурядно и обыденно —

отныне это явь и это есть —

подкравшаяся тихо и невидимо

нас чёрная прихватывает весть.

320

Часть вторая

Не видя прелести в фасаде,

меня судьба словила сзади.

321

Пройдя через опасности и гнусь,

пока тянулись годы заключения, —

ужели я сломаюсь и загнусь

от горестных превратностей лечения?

322

Едва я только вышел на опушку,

ища семье для ужина грибы,

судьба меня захлопнула в ловушку,

чтоб реже я шутил насчёт судьбы.

323

После этой дурной переделки

безмятежно займусь я старением,

и часов равнодушные стрелки

мне ещё подмигнут с одобрением.

324

Ещё одно, замеченное мной

у хвори, где сюжет недуга сложен:

от жизни я невидимой стеной

всё время ощутимо отгорожен.

325

Я стойко бои оборонные

веду с наступлением сзади,

и дроги мои похоронные —

лишь доски пока что на складе.

326

Годы плавно довели

до больничной койки,

без меня друзья мои

ходят на попойки.

Жарят мясо на огне,

старость нашу хают,

вспоминая обо мне,

горестно вздыхают.

Я, однако, поднимусь

и походкой гордой

я в застолье к ним вернусь

с той же светлой мордой.

327

Засосанный болезнью, как болотом,

но выплыть не лишённый всё же шанса,

телесно я сравнялся с Дон Кихотом,

но умственно – я прежний Санчо Панса.

328

Забавен в нас, однако, дух публичный:

примерно через два десятка дней

болезнь – уже не факт интимно личный,

и хочется рассказывать о ней.

329

Закинут в медицинское верчение,

внутри я подвергаюсь и наружно,

лечение – крутое обучение

тому, что никому из нас не нужно.

330