Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1
VI
НАДО*
Надо быть свободным и холодным,Надо стиснуть зубы и смотреть,Как, топчась в труде неблагородном,Хамы ткут бессмысленную сеть.
Надо зло и гордо подыматься,Чтоб любовь и жалость сохранить,На звериный рев не откликатьсяИ упорно вить свою живую нить…
Надо гневно помнить, встав с постели,Что кроты не птицы, а кроты,Что на стоптанных, заплеванных панеляхНикогда не вырастут цветы.
Надо знать, что жизнь не вся убита,Что она пока еще моя,Что под щепками разбитого корытаСпит тоскливая, ленивая змея…
Надо помнить в дни тоски и лая,Что вовеки — то, что станет мной,Из земли не вылезет, вздыхая,Опьяняться солнцем и весной.
Разве видел мир наш от АдамаХоть один свободный, полный час?Декорации меняются, но драмаТой же плетью бьет теперь по нас.
Слишком много подло-терпеливых,Слишком много глупых, злых, чужих,Слишком мало чутко-справедливых,Слишком мало умных и живых!
Только нам еще больней, чем предкам:Мы сложней, — и жажда все растет,Города разбили нас по клеткам,Стон постыл и нарастает счет.
Кто покажет мне над этой свалкой волчьейМир и свет, сверкающий вдали?Перед ним почтительно и молчаПреклонюсь, ликуя, до земли.
Но пророки спрятались в программы…Закрываю уши и глазаИ, смеясь, карабкаюсь из ямы,А в душе холодная гроза.
Надо быть свободным и победным,Надо жадно вить живую нить…Чтоб замученным, испуганным и бледнымХоть цветную сказку подарить.
<1910>ГЕРОЙ*
(Дурак без примеси)
На ватном бюсте пуговки горят.Обтянут зад цветной диагональю,Усы, как два хвоста у жеребят,И ляжки движутся развалистой спиралью.
Рукой небрежной упираясь в талью,Вперяет вдаль надменно-плоский взгляд,И всех иных считает мелкой швалью,Несложно пыжится от головы до пят.
Галантный дух помады и ремней…Под козырьком всего четыре слова:«Pardon!», «Merci!», «Канашка» и «Мерзавец!»
Грядет, грядет! По выступам камнейСвирепо хляпает тяжелая подкова…Пар из ноздрей… Ура, ура! Красавец.
<1910>ПРОФАН*
Когда в душе все скомкано и смытоБездарной толчеей российских делИ мусором бескрасочного быта —Окрошкой глупых жестов, слов и тел,Стремишься к тем, чьи взоры так беспечноСо всей земли цветные соки пьютИ любят все, что временно и вечно…Художниками — люди их зовут.
И вот придешь. Заткнувши уши жаждойТомительной и чуткой красоты,Не слушаешь, что мелет каждый,Рассматривая свежие холсты.Глаза, в предчувствии, доверчиво раскрыты:Где пафос яркий вольных, нежных душ?Приму! Упьюсь! Все «злобы дня» забыты,И в сердце под сукном играет туш.
Галантные виньетки и заставки.Обложки модных сборников стихов.Лиловые и желтые пиявкиИ четки из манерных червяков.Редиска и омары на тарелке,Шесть штук гостиных с вазой у окна!Сусальное село. Туманные безделки…Собачка с бантиком. Лошадка из сукна…
А вот и вдохновенные заказы:Портрет полковника Бубнова в орденах,Портрет салонной дамы в шляпе с газом,Портрет фон-Курца в клетчатых штанах…Ах, Боже мой. Заказ святое дело,—Но для чего фон-Курцев выставлять?Ведь в жизни нам до смерти надоелоИх чинную бесцветность созерцать!
Идешь домой обиженный и хмурый:Долой фантазию и мысли зоркий луч!..Редиска и полковник серо-бурыйПускай журчат, как вешний вольный ключ…Но я там не нашел такой картины,К которой бы тянуло вновь и вновь —Стоять… смотреть… и уходить в глубиныПоющих красок, сильных, как любовь…
Профан? О да, заткните рот скорее!Но во Флоренции и Дрездене профан,Качаясь, уходил из галереи,Симфонией мечты заворожен и пьян.И мир природы близок каждой веткой —Земля и небо, штиль и ураган…А ваши банты, Курцы и виньеткиТак недоступны? Что же — я профан.
<1911>У ПОСТЕЛИ*
Не тоска, о нет, не тоска —Ведь, давно притупилась тоскаИ посеяла в грудах пескаБезнадежно-бесплодный ноль.Не тоска, о нет, не тоска!
И не гнев, не безумный гнев —Гнев, как пламя, взволнован и жгуч,Гнев дерется, как раненый лев,И вздымает свой голос до туч…Нет, не гнев, не безумный гнев!
Иль усталость? Сон тех, кто сражен?Малокровие нищей души,Что полезла в огне на рожонИ добыла в добычу шиши?Но ведь ты и не лезь на рожон.
Это лень! Это мутная лень,Словно плесень прилипнув к мозгам,Вяло душит сегодняшний день,Повернувшись спиною к врагам.Это лень, это грязная лень!
«Все равно!» — не ответ, берегись!«Жизнь без жизни» — опасный девиз.Кто не рвется в свободную высь,Неизбежно свергается вниз…Берегись, берегись, берегись!
Быть живым драгоценней всего…Пусть хоть гордость разбудит тебя.Если спросишь меня: для кого? Я скажу: для своих и себя.Быть живым драгоценней всего!
<1911>ЧУДО*
Помню — в годы той эпохиОн не раз мне признавался,Что приятны даже блохи,—Если блохи от нее.
Полюбив четыре пудаНежно-девичьего мяса,Он твердил мне: «Это чудо!»Я терялся и молчал.
В день прекрасный, в день весенний,В день, когда скоты, как люди,Он принес ей пук сирениИ признание в любви.
Без малейшего кокетстваЧудо просто возразило:«Петр Ильич! На ваши средстваМы вдвоем не проживем…»
И, воздержанный, как кролик,С этих пор Ромео бледныйНачал пить, как алкоголик,Утром, днем и по ночам.
Чудо в радостном волненьеМне сказало: «Как я кстатиОтклонила предложенье!Пьющий муж — страшней чумы».
Вот и все. Мой друг опился,Трафаретно слег в больницуИ пред смертью все молился:«Чудо, чудо!» Я молчал.
<1911>ДЕЖУРНОЕ БЛЮДО*
Всегда готовое голодное витийствоНашло себе вопрос очередной: Со всех столбов вопит «Самоубийство»,—Масштаб мистический, научный и смешной.
Кто чаще травится — мужчины или дамы,И что причиной — мысли иль любовь?Десятки праздных с видом Далай-ЛамыМакают перья в тепленькую кровь.
И лихачи, искрясь дождем улыбокИ не жалея ловких рук и ног,В предсмертных письмах ищут лишь ошибок:Там смерть чрез ять, — а там — комичен слог.
Последний миг подчас и глуп, и жалок,А годы скорби скрыты и темны,—И вот с апломбом опытных гадалокВедут расценку трупов болтуны.
В моря печатных праздных разговоровВливаются потоки устных слов:В салонах чай не вкусен без укоровПо адресу простреленных голов…
Одних причислят просто к сумасшедшим,Иных — к незрелым, а иных — к «смешным»…Поменьше бы внимания к ушедшим,Побольше бы чутья к еще живым!
Бессмысленно стреляться из-за двойки,—Но сами двойки — ваша ерунда,И ваш рецепт тупой головомойкиНе менее бессмыслен, господа!
И если кто из гибнущих, как волки,Выходит из больницы иль тюрьмы,—Не все ль равно вам, выпьет он карболкиИли замерзнет в поле средь зимы?
Когда утопленника тащат из канала,Бегут подростки, дамы, старички,И кто-нибудь, болтая что попало,Заглядывает мертвому в зрачки.
Считайте ж ведра уксусного зелья!Пишите! Глотка лжива и черства:«Сто тридцать отравилось от безделья,А двести сорок два — из озорства».
<1913>РАЗДАВАТЕЛЮ ВЕНКОВ*
