Феликс Кривин - Жизнь с препятствиями
История повторяется. Когда древний царь Крез заметил, что персидский монарх Кир заглядывается на его страну, он объявил ему войну. В нашем городе в положении Кира оказался начальник городской милиции. Неизвестно, заглядывался ли он на Лидию, скорее он заглядывался на ее мужа, представлявшего для него чисто служебный интерес, но, поскольку начальник милиции немного косил, взгляд его смещался с Креза на его жену, не упуская, впрочем, из поля зрения мужа.
История повторяется. Милиция обложила Креза со всех сторон, и он, подобно своему предшественнику, потерпел сокрушительное поражение. У него отобрали его несметные богатства, и жену Лидию он тоже потерял, потому что из тюрьмы ему трудно было следить за ее действиями на свободе.
Кир женился на Лидии, но при этом все время косил глазом на других женщин, раскрывая одно за другим все новые и новые преступления, пока его самого не засадили. Потому что начальник милиции Кир, как оказалось, был тесно связан с персидской мафией.
Только благодаря этой связи ему удалось сокрушить такого могущественного человека, как Крез, который столько лет преподавал историю партии, а потом, перечеркнув историю партии, стал успешно строить капитализм на месте бывшего строительства социализма.
Но мафия и начальника милиции засадила. Потому что — кто же мог еще его засадить? Только благодаря мафии наша милиция до сих пор еще на свободе.
Созвездие близнецов
Как образно выразился поэт, партия и Ленин были близнецы-братья. Не все с этим согласятся, потому что Ленин мальчик, а партия — девочка. Как же они могли быть братьями? Но и сестрами их назвать нельзя.
Они настолько были близнецы, что когда говорили Ленин, подразумевали — партия. А когда говорили партия, подразумевали — Ленин.
Но партия была девочка, и она стала делать ошибки. И столько наделала ошибок, что стало ясно: партия и Ленин — не близнецы. Скорее близнецы Ленин и демократия.
Так думали, пока не открылись архивы. А когда они открылись, о Ленине узнали такое, что сразу поняли: они с демократией не близнецы. Демократии близнец народ, только народ — и никто больше.
Но тут и демократия стала делать ошибки и такое вытворять, будто она и партия — близнецы-братья. Хотя они обе девочки. Девочки, но близнецы-братья.
И народ остался один. То есть, не то чтобы один. Народ не может быть один, потому что его всегда много.
Его так много, что где-то он и с Лениным близнецы-братья, где-то и со Сталиным близнецы-братья…
А где-то и с демократией. Хотя это ему нелегко. Ох как это ему нелегко!
Потому что народ — мальчик, а демократия — девочка.
Память о Кощее Бессмертном
Кощей Бессмертный умер, но он живет в нашей памяти.
Живет — потому и бессмертный.
Как мы пытались его забыть! Говорили себе: забудем Кощея! Забвение — это смерть, убьем Кощея забвением!
Забываем, забываем…
И вдруг кто-то вспомнит — и сразу все вспомнили.
У кого-то, допустим, Кощей прикончил дедушку. И внук хочет вспомнить дедушку, а совсем не Кощея.
Внуку приятно вспоминать, как дедушка победил Идолище поганое, освободил Василису Прекрасную, как он бесстрашно шел туда, не зная куда, — извечный путь подвижников и героев.
Вот кого хочет вспомнить дедушкин внук. Доблестного борца, а вовсе не преступника и злодея.
Но тут возникает неразрешимая ситуация: того, кого убили, нужно помнить, а того, кто убил, забыть. А как его забыть? Чтобы забыть Кощея, нужно забыть дедушку. Чтобы не помнить зла, нужно не помнить добра.
Зло потому и не умирает, что к добру привязано.
И сколько бы времени ни прошло, мы всегда будем помнить идущего по стезе героев дедушку, а впереди него Кощея с устремленной вперед рукой.
И вечно будет добро шагать туда, не зная куда, а зло, устремляясь вперед, показывать ему дорогу.
В прошлом светает
Мы исповедовали теорию марксизма, теорию коммунизма, социализма, а теперь остается исповедовать только теорию относительности.
Согласно этой теории, все хорошее существует лишь по сравнению с плохим, все большое — лишь по сравнению с маленьким. Из двух зол выбирают меньшее и меньшее считают добром. Чем больше ассортимент зла, тем больше возможностей для добра, потому что есть с чем сравнивать.
Закон убавочной стоимости, по которому цены систематически должны снижаться, у нас не работает, вместо него работает закон прибавочной стоимости, по которому цены неуклонно растут. Но теория относительности помогает примириться и с этим законом. Если цены на хлеб сравнивать с ценами на телевизор, цены на хлеб покажутся совсем маленькими.
Эта теория, приписываемая Эйнштейну, зрела еще во времена Ньютона, но была открыта не им, а его современником. И в результате возник Гулливер, великан среди лилипутов и лилипут среди великанов. Сегодня это понятно каждому человеку — с разъяснением, что нормальный человек в ненормальной стране равнозначен ненормальному в стране нормальной. И если ненормального объявить нормальным, он может сделать ненормальной всю страну, будучи поднят на высоту, на которой он, лилипут, почувствует себя Гулливером. И тогда все в его стране станут лилипутами. А для тех, кто попытается подняться над общим уровнем, будет действовать специальный аппарат принижения, чтобы в стране ненормального Гулливера каждый нормальный был лилипут.
С помощью теории относительности каждый может построить счастливую жизнь. Берется несчастье, даже не в смысле горя или беды, а в смысле простой недостаточности, серости, неинтересности жизни, и на этом фоне возводится собственная счастливая жизнь.
Очень помогает бездарная, серая, неинтересная литература. Литература, которую не хочется читать, но нужно заставлять себя читать, чтобы потом, отбросив ее, почувствовать полноту своего бесхитростного житейского счастья.
А чтоб собственная жизнь не казалась такой страшной (она иногда бывает страшной), рекомендуется читать страшную литературу. Про средневековые пытки, казни. Особенно хороша Варфоломеевская ночь. В известном романе «Ой ты, ноченька!» парень говорит девушке: «Эта ночь будет наша! Только наша!»
Но эта ночь не стала ночью влюбленных. Потому что ее поглотила другая, более темная. Варфоломеевская ночь. Именно в эту ночь они собирались любить друг друга.
Ой ты, ноченька, Варфоломеевская ноченька! Трудно было представить, что такая ночь может дождаться рассвета. Но она дождалась. В двадцатом веке в ней стало светать. Появились звезды, луна. Запели соловьи — соловьи Варфоломеевской ночи…
В прошлом светает… Как может в прошлом светать? Как может в нем вообще что-то происходить, если его больше нет, если оно — прошлое?
Представьте себе, прошлое не мертво, в нем постоянно что-то происходит. Можно даже сказать, что прошлое живет, хотя и не так, как мы с вами, по-своему.
Жизнь прошлого целиком зависит от жизни в настоящем. Когда в настоящем светает, в прошлом сгущаются сумерки, а когда ночь опускается над настоящим, в прошлом наступает рассвет. Теория относительности Свифта — Эйнштейна.
Век вандалов казался мрачным в десятом веке, но в двадцатом в нем стало светать. Оказывается, вандалы были не такие уж плохие люди, они не сжигали гуннов миллионами в газовых камерах, да и где было взять столько гуннов в те немноголюдные времена!
Сократу разрешили самому выбрать смерть. Тогда это казалось ужасным, а в наш век могло бы служить примером гуманности.
Данте жил в изгнании, это была тяжелая кара. Но во времена Достоевского в жизни Данте стало светать. А в двадцатом веке стало светать в жизни Достоевского. Для теории Свифта — Эйнштейна нет запретных или неблагоприятных времен.
Неужели и в двадцатом веке когда-нибудь наступит рассвет? В это трудно поверить. На фоне этого века даже у троглодитов, наверное, рассвело. Даже у питекантропов рассвело.
Но двадцатый век верит в свое светлое будущее. Когда-нибудь, он верит, и в нем рассветет.
Неужели рассветет? Рассветет или не рассветет?
Двадцатый век подходит к концу. Жизнь его в прошлом только начинается.
Свидетели по особо важным делам
Никто не знает, откуда берутся свидетели. Ночь. На безлюдной улице встречаются двое, и между Ними происходит нечто, предусмотренное статьей уголовного кодекса. Вокруг ни души. И вдруг — свидетель. Оказывается, ему не спалось, он встал, чтобы принять снотворное, и в этот самый момент услышал звук, похожий на удар ножом в грудь человека. Да, вот этим самым ножом.
Они тет-а-тет, а он тут как тут. Непрофессиональные показания. Надо бы свидетелей где-то готовить, обучать. Выдавать им соответствующие дипломы, удостоверения, открывающие доступ не только в государственные учреждения, но и в частные квартиры. Вы приходите и говорите: — Я свидетель, вот мое удостоверение. Посижу тут у вас на всякий случай, вдруг придется давать показания.
