Игорь Губерман - Гарики из Иерусалима. Книга странствий

В любви прекрасны и томление,

и апогей, и утомление

Природа тянет нас на ложе,судьба об этом же хлопочет,мужик без бабы жить не может,а баба — может, но не хочет.

Мы счастье в мире умножаем(а злу — позор и панихида),мы смерти дерзко возражаем,творя обряд продленья вида.

В любви на равных ум и сила,душевной требуют сноровкизатеи пластики и пыла,любви блаженные уловки.

В политике — тайфун, торнадо, вьюга,метель и ожиданье рукопашной;смотреть, как раздевается подруга,на фоне этом радостно и страшно.

Есть женщины, познавшие с печалью,что проще уступить, чем отказаться,они к себе мужчин пускают в спальнюиз жалости и чтобы отвязаться.

Люблю, с друзьями стол деля,поймать тот миг, на миг очнувшись,когда окрестная землясобралась плыть, слегка качнувшись.

Он даму держал на коленях,и тяжко дышалось ему,есть женщины в русских селеньях —не по плечу одному.

Едва смежает сон твои ресницы —ты мечешься, волнуешься, кипишь,а что тебе на самом деле снится,я знаю, ибо знаю, с кем ты спишь.

Мы пружины не знаем свои,мы не ведаем, чем дорожить,а минуты вчерашней любвипомогают нам день пережить.

И дух, и плоть у дам играют,когда, посплетничать зайдя,они подруг перебирают,гавно сиропом разводя.

Я не люблю провинциалок —жеманных жестов, постных лиц;от вялых страхов сух и жалоклюбовный их Аустерлиц.

Встречаясь с дамой тет-а-тет,теряешь к даме пиетет.

Мы заняты делом отличным,нас тешит и греет оно,и ангел на доме публичномзавистливо смотрит в окно.

Мужик тугим узлом совьется,но если пламя в нем клокочет,всегда от женщины добьетсятого, что женщина захочет.

Блажен, кому достался мудрый разум,такому все легко и задарма,а нам осталась радость, что ни разуне мучались от горя от ума.

В силу разных невнятных причин,вопреки и хуле, и насмешкеочень женщины любят мужчин,равнодушных к успеху и спешке.

Люблю величавых застольных мужей —они, как солдаты в бою,и в сабельном блеске столовых ножейвершат непреклонность свою.

С каждым годом жить мне интересней,прочно мой фундамент в почву врыт,каждый день я радуюсь, как песне,оклику, что стол уже накрыт.

Под пение прельстительных романсовкрасотки улыбаются спесиво;у женщины красивой больше шансовна счастье быть обманутой красиво.

Чисто элегическое духа опущениемы в конце недели рюмкой лечим,истинно трагическое мироощущениетребует бутылки каждый вечер.

Чтобы сделались щеки румянейи видней очертания глаз,наши женщины, как мусульмане,совершают вечерний намаз.

На закате в суете скоротечнойискра света вдруг нечаянно брызни —возникает в нас от женщины встречнойощущение непрожитой жизни.

Болит, свербит моя душа,сменяя страсти воздержанием;невинность формой хороша,а грех прекрасен содержанием.

Женившись, мы ничуть не губимсебя для радостей земных,и мы жену тем больше любим,чем больше любим дам иных.

Я прошел и закончил достаточно школ,но, переча солидным годам,за случайный и краткий азарта уколя по-прежнему много отдам.

По-моему, Господь весьма жестоки вовсе не со всеми всеблагой:порядочности крохотный ростокво мне он растоптал моей ногой.

Женщину глазами провожая,вертим головой мы неслучайно:в женщине, когда она чужая,некая загадка есть и тайна.

В сезонных циклах я всегдаценил игру из соблюдения:зима — для пьянства и труда,а лето — для грехопадения.

Что я смолоду делал в России?Я запнусь и ответа на дам,ибо много и лет, и усилийположил на покладистых дам.

Живое чувство, искры спора,игры шальные ощущения…Любовь — продленье разговораиными средствами общения.

Я устал. Надоели дети,бабы, водка и пироги.Что же держит меня на свете?Чувство юмора и долги.

Но чья она, первейшая вина,что жить мы не умеем без вина?Того, кто виноградник сочинили ягоду блаженством начинил.

Мужчина должен жить, не суетясь,а мудрому предавшись разгильдяйству,чтоб женщина, с работы возвратясь,спокойно отдыхала по хозяйству.

С неуклонностью упрямойвсе на свете своевременно;чем невинней дружба с дамой,тем быстрей она беременна.

В мечтах отныне стать серьезней,коплю серьезность я с утра,печально видя ночью поздней,что где-то есть во мне дыра.

Когда роман излишне длителен,то удручающе типичен,роман быть должен упоителени безупречно лаконичен.

Соблазнов я ничуть не избегал,был страстью обуян периодическии в пламени любви изнемогалвсе время то душевно, то физически.

Не первопроходец и не пионер,пути не нашел я из круга,по жизни вели меня разум и хер,а также душа, их подруга.

Я знаю, куда сквозь пространствонесусь на тугих парусах,а сбоку луна сладострастнолежит на спине в небесах.

Есть женщины осеннего шитья:они, пройдя свой жизненный экватор,в постели то слезливы, как дитя,то яростны, как римский гладиатор.

Непоспешно и благообразносовершая земные труды,я аскет, если нету соблазна,и пощусь от еды до еды.

Думая о бурной жизни личной,трогаю былое взглядом праздным:все, кого любил я, так различны,что, наверно, сам бывал я разным.

Мы гуляем, поем и пляшемот рожденья до самой смерти,и грешнее ангелов падших —лишь раскаявшиеся черти.

Меняя в весе и калибре,нас охлаждает жизни стужа,и погрузневшая колибрисвирепо каркает на мужа.

В очень важном и постыдном повинны,так боимся мы себя обокрасть,что все время и во всем половинны:полуправда, полуриск, полустрасть.

Я давно для себя разрешилту проблему, что ставит нам Бог:не жалею, что мог и грешил,а жалею того, кто не мог.

Азартная мальчишеская резвостькипит во мне, соблазнами дразня;похоже, что рассудочная трезвостьосталась в крайней плоти у меня.

Предпочитая быть романтикомво время тягостных решений,всегда завязывал я бантикомконцы любовных отношений.

Спалив дотла последний порох,я шлю свой пламенный приветвсем дамам, в комнатах которыхгасил я свет.

Я мыслю и порочно, и греховно,однако повторяю вновь и вновь:еда ничуть не менее духовна,чем пьянство, вдохновенье и любовь.

Люблю вино и нежных женщин,и только смерть меня остудит;одним евреем станет меньше,одной легендой больше будет.

Если я перед Богом не струшу,то скажу ему: глупое дело —осуждать мою светлую душуза блудливость истлевшего тела.

Кто понял жизни смысл и толк,