Дмитрий Быков - Новые письма счастья
Не соблазнясь экзотикою стертой и не страшась остаться на мели, берут путевки пятый и четвертый и самолетом мчатся на Бали, где кроткие туземцы и туземки, от самых молодых до пожилых, на русские забавы пялят зенки и стынут в ожиданье чаевых. Натур широких больше здесь, чем узких, здесь отрывались даже короли, – и все ж на чаевые этих русских живет, по сути дела, весь Бали. И даже гости острова, и даже иной богач, прибывший на покой, – едва завидит русского на пляже, бежит к нему с протянутой рукой. Все рыбы в бухте стонут от восторга, на чай получит даже кашалот – ведь отдых удается лишь настолько, насколько истощился кошелек.
Две особи, седьмая и шестая – мы вслед за ними лыжи навострим – плывут по рекам горного Китая: им не мейнстрим приятен, а экстрим. Подчас они спускаются в вулканы, запрыгивают в джунгли без еды, взбираются на желтые барханы, врезаются в арктические льды, – и тысячи трудящихся Востока, балдея от уплаченной цены, глядят на них, завидуя жестоко: у, русские, крутые пацаны! Без роскоши, вдвоем, вдали от дома, без спутников, страховки, опахал… Да это что! Любимец «Форбса» Рома и вовсе на Чукотке отдыхал!
Восьмой, конечно, тоже не придурок. Купив в дорогу плавки и очки, он мощно отрывается у турок. Нам Турция – республика почти, одна из отдаленных автономий, где весь народ уже, по сути, наш, где в барах никого не видно, кроме разнузданных вованов и наташ. Мы там резвимся грамотно, толково, мы рушим европейский их уют, мы задаем им шороху такого, что нас уже по звуку узнают!
Мы таковы. Мы нас любить не просим, зато бабла у нас – хоть попой ешь. Так круто разрезвились эти восемь, что ими сплошь пронизан зарубеж. И вот я мыслю: восемь – это просто. На них хватает солнца и песка. А если бы процентов девяносто, которые не ходят в отпуска, свою лечить поехали усталость, на месяц оторвавшись от труда, – за рубежом бы что-нибудь осталось?
Скажите им спасибо, господа.
ТРУДАРМИЯ
Исполняется на мотив «Последнего троллейбуса» Депутаты Свердловского областного законодательного собрания выдвинули законопроект о привлечении безработных к неквалифицированному труду вроде подметания улиц. Отказников могут лишить пособия по безработице. Скоро эту инициативу рассмотрит Госдума.
Когда-то со всех моих здешних работ, насытясь моим эпатажем, меня обязательно кто-то попрет – по возрасту, скажем. Спущусь по ступенькам в потертом пальто, пойду, озираясь бесправно... И в двадцать сегодня не нужен никто, а в сорок – подавно. Сегодня без повода может любой лишиться зарплаты и выгод, и даже теснейшие связи с трубой – не выход, не выход... Сегодня неважно, насколько ты крут, поскольку при смене расклада в мгновение ока тобой подотрут что надо, что надо... И вот побредешь неизвестно куда – маршрута потом не упомнишь, – пока не очнешься на бирже труда, в надежде на помощь.
Без нас обойдется великая Русь, на газовой базе воспрянув. Работы лишились Береза и Гусь, и даже Касьянов, десятки героев бегут за рубеж, мечтая о мести и путче, хотя всемогущими слыли допрежь, – а чем же ты лучше? Я так нас и вижу: большая орда, где каждый эпохой отторгнут… Подходят сотрудники биржи труда – и просят автограф.
Однако Госдума, в заботе о нас склонившись к придонному слою, не прочь обеспечить поверженный класс метлою, метлою! Чтоб стала гламурнее наша страна и вид обрела бы товарный, готова использовать опыт она трудармий, трудармий! Как будто вокруг не две тыщи седьмой, а бурный, допустим, двадцатый, чтоб классовый враг поработал зимой лопатой, лопатой! И вправду, пора приобщаться к труду, корячась, кряхтя при замахе – как снег расчищали в двадцатом году монахи, монахи… Подтаявший лед разбивать по весне, листву разгребать, если осень, – и чувствовать дружно, что нашей стране мы пользу приносим. Мне видится снегом присыпанный лед и наши веселые рожи: гребет Шендерович, Иртеньев гребет, Колесников тоже… Не стоят вниманья ни слезы жены, ни взгляды прохожих косые. Теперь наконец-то мы точно нужны России, России. Сурова к изгоям всеобщая мать, подобно тамбовскому волку. Зачем безработным работу давать? Им лучше метелку. Пускай они дружно ломами гремят, напрасно мечтая о чуде: ведь те, кто не впишется в новый формат, – не люди, не люди.
А что нам? Наш житель воспитан борьбой, привычен к кирке ли, к лопате ль…
Вот там мы и встретимся, верно, с тобой, читатель, читатель.
МАРШЕОБРАЗНОЕ
В предверии «Русского марша», намеченного на 4 ноября, патриотическая общественность, как обычно, раскололась.
Столпы Отечества пройтись желают маршем, но снова мучатся: кого назначить старшим? Таганку ли пройти, Васильевский ли спуск, – но главное, решить, кто по понятьям русск. Чуть замаячит марш – в перипетиях сложных дробятся русские на истинных и ложных, критерий истины ища под фонарем. «Мы этих не берем!» – «И этих не берем!» Насколько легче вам, счастливые евреи! Вам только прикажи собраться поскорее – и тут же, как один, сорвутся с якорей единым шествием. Ведь ясно, кто еврей! Насколько легче вам, счастливые грузины! Какою высылкою вам ни погрози мы – вас все еще полно, ваш стан неуязвим, и сван или мингрел – по-прежнему грузин! Насколько легче вам, любезные чеченцы! Будь вы кадыровцы иль горно-ополченцы, набит ли ваш карман деньгой или ничем, в Москве иль в Ботлихе – ты все равно чечен! А русский монолит – расколотая льдина. Им как-то не дано собраться воедино. Чуть сходку соберут, как сразу заорут – и дружно в русские друг друга не берут.
– Ты штатовский наймит! – Ты путинский опричник! – Ты молишься Христу! – Ты мерзостный язычник! – Ты любишь Ленина! – Ты требуешь царя! – Ты гнусный либерал, по чести говоря! – Ты вообще жидок: я видел паспорт теткин! – Какой-то ты брюнет. – А ты какой-то Поткин! – Возьмем ли мы скина? – Мы не возьмем скина! Быть русским, в сущности, – ощупывать слона: вот хобот, вот нога, вот пара глазок милых, но что такое слон – сказать никто не в силах. И все цепляются за органы свои: одним – эР О эС эН, другим – Дэ Пэ Нэ И.
В московской мэрии одна пресс-секретарша сказала, что пройдет четыре русских марша. Но мне-то кажется, Господь меня прости, что надо собирать не менее шести, а то и более. Не надо рамок узких! В России множество разнообразных русских, от нищих до владык, с пеленок до седин, и каждый думает, что русский он один! Была тенденция – для нас она не внове, – тех русскими считать, кто больше хочет крови; критерий, может быть, действительно хорош, но их и на один проход не наберешь. Так пусть же по Москве в российский день единства десятка два колонн, чтоб каждый убедился, как волны к берегу, как войско на прорыв, идут с хоругвями, движенье перекрыв. Одни поют псалмы, другим хватает плачей, одним поет Кобзон, другим же хор казачий; одни, советский гимн горланя в три горла, несут багряный флаг, другие же – орла; одни хотят царя, другие же – парламент, и к Родине любовь во всех очах пылает, и каждый думает, горланя русский гимн, что Родину свою не даст любить другим! Не нужно посягать на русскую свободу – но важно, чтоб они не встретились по ходу: ведь русским русские, привычно всех деля, по-русски русского навесят звездюля! Друзьям Отечества угрюмо-низколобым легко меня назвать презренным русофобом, – но, думаю, Гомер, Алкей, да и Сафо б носили бы у них отметку «русофоб».
А лучше бы всего – чтоб больше не просили – всем русским бы раздать по собственной России, чтоб каждый там рулил, не видя чуждых рож…
Но жалко, что Россий на всех не наберешь.
ОМИГАЛЕННЫЕ
Депутат от «Единой России» Владимир Воронин, инициировавший борьбу с мигалками, признался: стоит снять у себя мигалку – наутро ее прикручивают опять. Народные избранники бессильны отказаться от привилегий – их возвращают насильно с благословения Федеральной службы охраны и других организаций.
Бывает безжалостна пресса порой. Не надо смеяться, коллеги мои, что терпит фиаско народный герой в неравной борьбе с привилегиями. Какие-то триллеры в полной красе, ужаснее «Кода Да Винчиевского»: отвинтишь мигалку, чтоб ездить как все, – мигалки обратно навинчиваются! Сплотились, негодники, целым полком, подкармливают и подпаивают – буквально насильно, буквально силком борцам привилегии впаривают! Кто взялся чернить депутатскую честь? Волшба виновата, коммерция ли? Задумаешь с мерса на ВАЗ пересесть – и ВАЗы становятся мерсами! Раздашь ли имущество в пользу старух иль фонда какого-то детского – и все, от чего отрекаешься вслух, к тебе возвращается вдесятеро! Загадочный случай, что был бы нелеп в дешевой страшилке артхаусной, – но масло, которое мажешь на хлеб, икрою становится паюсной! Боишься товарищей, шорохов, стен… Воскликнешь: «Себя я не балую!» и в рубище влезешь – а это Карден, приправленный Дольче-Габаною.
Я думаю, здесь мы едины давно, хоть общество наше расколото: есть люди, которым давай хоть (ну да) – они превратят его в золото. Дилемма, какой не решил и Толстой, в бунтарстве напрасном упорствуя: им хочется жизни толстовски-простой – а жизнь получается толстая! Им хочется сеять, пахать, боронить, уча, сочиняя, печатая, – но все умудряется похоронить особенность эта проклятая! Услышав рассветное «Кукареку», забыв свое имя и отчество – о, как им хотелось бы выйти к станку (кому же к станку-то не хочется?!), – но снова попытка, и снова облом. Им хочется выглядеть лохами – а путь их тернистый усыпан баблом, как кошки усыпаны блохами. Не слиться с народом, любовью горя. Не выпить и чаю без сахару! Ужасная участь Мидаса-царя, по мифам известная всякому.
