Игорь Губерман - О выпивке, о Боге, о любви

Носишь радостную морду

и не знаешь, что позор —

при таких широких бёдрах

такой узкий кругозор.

Улетел мой ясный сокол

басурмана воевать,

а на мне ночует свёкор,

чтоб не стала блядовать.

Родясь из коконов на свет,

мы совершаем круг в природе,

и бабочки преклонных лет

опять на гусениц походят.

Ребро Адаму вырезать пришлось,

и женщину Господь из кости создал;

ребро была единственная кость,

лишённая какого-либо мозга.

Есть бабы-храмы: строг фасад,

чиста невинность красок свежих;

а позади – дремучий сад,

притон прохожих и проезжих.

Послабленье народу вредит,

ухудшаются нравы столичные:

одеваются девки в кредит,

раздеваются за наличные.

Она была собой прекрасна,

и ей владел любой подлец;

она была на всё согласна

и даже – на худой конец.

Ключ к женщине – восторг и фимиам,

ей больше ничего от нас не надо,

и стоит нам упасть к её ногам,

как женщина, вздохнув, ложится рядом.

У женщин юбки всё короче;

коленных чашечек стриптиз

напоминает ближе к ночи,

что существует весь сервиз.

Мой миленький дружок

не дует в свой рожок,

и будут у дружка

за это два рожка.

Я евреям не даю,

я в ладу с эпохою.

Я их сразу узнаю —

по носу и по хую.

Ты, подружка дорогая,

зря такая робкая;

лично я, хотя худая,

но ужасно ёбкая.

Трепещет юной девы сердце

над платьев красочными кучами:

во что одеться, чтоб раздеться

как можно счастливей при случае?

Вот женщину я обнимаю,

она ко мне льнёт, пламенея,

а Ева, я вдруг понимаю,

и яблоко съела, и змея.

Мы дарим женщине цветы,

звезду с небес, круженье бала

и переходим с ней на «ты»,

а после дарим очень мало.

В мужчине ум – решающая ценность,

и сила – чтоб играла и кипела,

а в женщине пленяют нас душевность

и многие другие части тела.

Мои позавчерашние подруги

имеют уже взрослых дочерей

и славятся в безнравственной округе

воинственной моральностью своей.

Быть бабой – трудная задача,

держись графиней и не хнычь;

чужой мужик – что пух цыплячий,

а свой привычный – что кирпич.

Будь опаслив! Извечно готово

люто сплетничать женское племя,

ибо в женщине всякое слово

прорастает не хуже, чем семя.

Есть бабы, очень строгие в девицах,

умевшие дерзить и отвечать,

и при совокуплении на лицах

лежит у них свирепости печать.

Чем сладкозвучнее напевы

и чем банальнее они,

тем легче трепетные девы

скидают платьица на пни.

Есть дамы: каменны, как мрамор,

и холодны, как зеркала, —

но чуть смягчившись, эти дамы

в дальнейшем липнут, как смола.

У целомудренных особ

путем таинственных течений

прокисший зря любовный сок

идёт в кефир нравоучений.

У женщин дух и тело слитны,

они способны к чудесам,

когда, как руки для молитвы,

подъемлют ноги к небесам.

Всё нежней и сладостней мужчины,

женщины всё твёрже и железней;

скоро в мужиках не без причины

женские объявятся болезни.

Над мужским смеётся простодушьем

трепетная живость нежных линий,

от романа делаясь воздушной,

от новеллы делаясь невинней.

Всегда мне было интересно,

как поразительно греховно

духовность женщины – телесна,

а тело – дьявольски духовно.

Блестя глазами сокровенно,

стыдясь вульгарности подруг,

девица ждёт любви смиренно,

как муху робко ждёт паук.

Бабы одеваются сейчас,

помня, что слыхали от подружек:

цель наряда женщины – показ,

что и без него она не хуже.

Процесс эмансипации не сложен

и мною наблюдался много раз:

везде, где быть мужчиной мы не можем,

подруги ускользают из-под нас.

На женщин сквозь покровы их нарядов

мы смотрим, как на свет из темноты;

увяли бы цветы от наших взглядов,

а бабы расцветают, как цветы.

Бросьте, девки, приставать —

дескать, хватит всем давать:

как я буду не давать,

если всюду есть кровать?

Умерь обильные корма,

возделывай свой сад,

и будет стройная корма

и собранный фасад.

Не тоскуй, старушка Песя,

о капризах непогоды,

лучше лейся, словно песня,

сквозь оставшиеся годы.

Боже, Боже, до чего же

стал милёнок инвалид:

сам топтать меня не может,

а соседу – не велит.

О чём ты, божия раба,

бормочешь стонами своими?

Душа строга, а плоть слаба —

верчусь и маюсь между ними.

Любви все возрасты покорны, её порывы рукотворны

Мы всякой власти бесполезны

и не сильны в карьерных трюках,

поскольку маршальские жезлы

не в рюкзаках у нас, а в брюках.

Не раз и я, в объятьях дев

легко входя во вдохновение,

от наслажденья обалдев,

остановить хотел мгновение.

А возгораясь по ошибке,

я погасал быстрее спички:

то были постные те рыбки,

то слишком шустрые те птички.

Я никак не пойму, отчего

так я к женщинам пагубно слаб:

может быть, из ребра моего

было сделано несколько баб?

Душа смиряет в теле смуты,

бродя подобно пастуху,

а в наши лучшие минуты

душа находится в паху.

Мы когда крутили шуры-муры

с девками такого же запала,

в ужасе шарахались амуры,

луки оставляя где попало.

Пока я сплю, не спит мой друг,

уходит он к одной пастушке,

чтоб навестить пастушкин луг,

покуда спят её подружки.

Всегда ланиты, перси и уста

описывали страстные поэты,

но столь же восхитительны места,

которые доселе не воспеты.

Из наук, несомненно благих

для юнцов и для старцев согбенных,

безусловно полезней других

география зон эрогенных.

Достану чистые трусы,

надену свежую рубашку,

приглажу щёточкой усы

и навещу свою милашку.

Погрязши в низких наслаждениях,

их аналитик и рапсод,

я достигал в моих падениях

весьма заоблачных высот.

Вот идеал моей идиллии:

вкусивши хмеля благодать

и лёжа возле нежной лилии,

шмелей лениво обсуждать.

Я женских слов люблю родник

и женских мыслей хороводы,

поскольку мы умны от книг,

а бабы – прямо от природы.

Без вакханалий, безобразий

и не в урон друзьям-товарищам

мои цветы не сохли в вазе,

а раздавались всем желающим.

Всем дамам нужен макияж

для торжества над мужиками:

мужчина, впавший в охуяж,

берётся голыми руками.

Я близок был с одной вдовой,

в любви достигшей совершенства,

и будь супруг её живой,

он дал бы дуба от блаженства.

Не знаю слаще я мороки

среди морок житейских прочих,

чем брать любовные уроки

у дам, к учительству охочих.

Являют умственную прыть

пускай мужчины-балагуры,

а бабе ум полезней скрыть —

он отвлекает от фигуры.

Даму обольстить не мудрено:

даме очень лестно обольщение,

даму опьяняет, как вино,

дамой этой наше восхищение.

Соблазнам не умея возражать,

я всё же твёрдой линии держусь:

греха мне всё равно не избежать,

так я им заодно и наслажусь.

Хоть не был я возвышенной натурой,

но духа своего не укрощал

и девушек, ушибленных культурой,

к живой и свежей жизни обращал.

Одна воздержанная дама

весьма сухого поведения

детей хотела так упрямо,

что родила от сновидения.

Любой альков и будуар,

имея тайны и секреты,

приносит в наш репертуар

иные па и пируэты.

Те дамы не просто сидят —

умыты, завиты, наряжены, —

а внутренним взором глядят

в чужие замочные скважины.