Феликс Кривин - Жизнь с препятствиями
Овцы и козлища
Стали отделять овец от козлищ.
— Ты кто есть?
— Овечка.
— А откуда рога?
— Честным трудом добыты.
— А борода?
— В поте лица нажита.
— Проходи, проходи, овечка!
Отделяют дальше.
— Ты кто?
— Овечка.
— Где ж твоя борода?
— Беда ободрала.
— Где ж твои рога?
— Нужда обломала.
— Проходи, проходи, овечка!
Проходят козлища, лезут, прут, нагоняют страх на честных овечек. «Ох, — трясутся овечки, — трудные времена пошли! Не знаешь, когда бороду отпускать, когда постригаться!»
Назореи
Иудейские секты — начало, становление христианства… Не забылось, не отзвучало слово древнего Экклезиаста:
— Сердце мудрого в доме плача, сердце глупого — в доме веселья…
Назореи, вот незадача: где же вам справлять новоселье?
Вас никто осуждать не станет, обижать никто не посмеет: вы и добрые христиане, вы и честные иудеи. Вы и глупыми быть перестали, вы и умными стать не успели…
Вы живете, свой дом печали называя домом веселья.
Нечистая сила
Не стало бесам житья: отовсюду их изгоняют. Только вселится бес в человека, а тут уже целая куча праведников:
— Чур тебя, нечистая сила! Изыди!
Изошли бесы кто в чем стоял и удалились в изгнание.
Бредут они по грешной земле, на судьбу свою плачутся.
— Совести у них нет, — плачется Бес Совестный.
— Черствые сердца, — плачется Бес Сердечный.
И вдруг чуют бесы — идет им навстречу праведник. В темноте не видать, но у бесов на это особое чутье.
— Наше вам почтение! — поклонился Бес Церемонный. — Позволено будет спросить, откуда путь держите?
— Из города.
— А что вы делали в городе, позволено будет спросить?
— Изгонял бесов, — говорит праведник.
Притихли бесы, опустили глаза, чтобы в темноте не так блестели.
— А это хорошее дело — бесов изгонять? — осторожно спросил Бес Совестный.
— Видно, хорошее, если за него деньги платят, — сказал праведник и пошел своей дорогой.
Призадумались бесы: вот ведь как устроился человек. Кого-то там погонял — и деньги в кармане. И сердце у него не болит, и совесть его не мучит…
— Я бы так, наверно, не смог, — вздохнул Бес Церемонный.
Бесы отводили глаза и старались не смотреть друг на друга.
— Платят, видно, на совесть, — между прочим сказал Бес Совестный. — А работа ничего. Чистая работа.
Бес Сердечный молчал. Он долго молчал, а когда заговорил, то сразу высказал общее мнение:
— Хватит! Айда в город, бесов гонять!
По дороге запаслись одежонкой, чтоб принять человеческий вид, подзубрили кой-какие молитвы. И — закипела работа.
Поначалу было трудно: известно, дело непривычное. Но потом изловчились, во вкус вошли. Иного беса можно б и не изгонять, а они и того изгоняют.
— Нечего с ними церемониться! — говорит Бес Церемонный.
— У нас работа на совесть! — заявляет Бес Совестный.
А Бес Сердечный только сплюнет в сердцах да еще на руки поплюет для надежности.
Раздобрели бесы, остригли хвосты, животы отпустили — такие тебе стали праведники!
— Чур тебя! — говорят. — Изыди, нечистая сила!
Раз, два сказал — и деньги в кармане, так почему б не сказать?
Любит нечистая сила чистую работу!
Последний Ромул
Все началось при Ромуле и кончилось при Ромуле, будто и не было этих двенадцати веков триумфов и побед, будто не было величия Римской республики и могущества Римской империи, и славы, славы, немеркнущей славы ее полководцев, консулов, императоров и рабов.
Последний Ромул — Ромул Августул Момилл (что отличает его от первого — просто Ромула) — живет на вилле, построенной еще знаменитым римлянином Лукуллом, которого, возможно, тоже не было, как и его современников — Цезаря и Суллы. А было — что?
Последний Ромул, Августул Момилл, пытается вспомнить — что было…
Сначала семь холмов и посреди них — волчица, кормящая мать, воспитавшая основателя вечного города (ничего нет вечного на земле — поздняя мудрость, неизвестная основателям). Первый Ромул построил город, и с этого, собственно, все началось… а быть может, совсем и не с этого, потому что первый Ромул давно уже стал легендой.
Легенды, легенды… Много их накопилось за тысячу двести лет. Самнитские войны. Пунические войны. Дакийские войны. И в результате — владычество Рима на юге и севере, западе и востоке… Легенды говорят, что было такое владычество.
Варвар Одоакр, которому Ромул отдал престол в обмен на роскошную виллу Лукулла, называет все это римскими сказками.
— Чепуха! — смеется варвар Одоакр. — Каждый себе что-то придумывает. И если хотите знать, ваш Цезарь ничего не смыслил в политике, а Цицерон был никудышный оратор.
А похищение сабинянок? А мудрые законы Нумы Помпилия?
— Чепуха!
Одоакр сейчас в Риме король, поэтому он разбирается в римской истории. И может быть, действительно Цезарь был не того… Цицерон был не того?..
Последний Ромул, Августул Момилл, готов с этим согласиться. В конце концов, не он делал эту римскую историю, и если в ней что-то не так, — пусть спрашивают с других. С Помпилиев. С Клавдиев. С братьев Гракхов. Ведь не он, Ромул, основал этот Рим — его основал тот, другой Ромул.
Выкормыш волчицы. Смешно сказать! И придумают же такое!
Последний Ромул смеется. Он представляет, как тот, первый строил город без лопаты и топора, без всякого нужного инструмента. С одной волчицей, смеется последний Ромул.
Без инструмента, смеется он, даже эту виллу не построишь. Правда, вилла построена хорошо, этот Лукулл, был он там или не был, видно, любил пожить. А кто не любит? Все любят. Да, чего там говорить, вилла неплохо построена. Сам Одоакр, король, останавливается здесь во время охоты.
Король Одоакр останавливается здесь, и Августулл Момилл принимает его, как настоящий хозяин, и даже сидит с ним за одним столом. И тогда Одоакр называет его императором — в шутку, конечно, но не без основания, потому что Ромул ведь и вправду был императором…
Был или не был? Кажется, все-таки был.
Тарквиний Гордый, Помпеи Великий, Антонин Благочестивый… Доблестный Марий, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: «Возвести своему господину, что ты видел Мария сидящим на развалинах Карфагена». Непокорный Катилина, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: «Я затушу развалинами пожар, который хочет уничтожить меня». Последний Ромул смеется: от всей истории остались одни знаменитые фразы. А может быть, и их тоже не было?
Трубят рога. Входит варвар Одоакр. Король Одоакр. Он хлопает Ромула по плечу, он опирается на его плечо и так проходит к столу, где для него уже все приготовлено. Он садится, он пьет («Твое здоровье, Ромул!»). Он рассказывает что-то смешное — и сам смеется, и Ромул смеется. Он разрывает мясо руками и глотает его, и заливает вином…
— Погляди, — говорит Одоакр, — какую я приволок волчицу.
Удачная охота. Сегодня хороший день. И вечер будет хороший.
Сколько лет Рим воевал с варварами, а все так просто — посадить варвара на престол…
Последний Ромул стоит над телом мертвой волчицы.
Праздник на улице Варфоломея
В жизни каждого Варфоломея есть своя Варфоломеевская ночь. Была такая ночь и у святого Варфоломея.
Она пришла с большим опозданием, где-то в середине средних веков, когда о самом апостоле уже почти забыли. Но он не унывал, он знал, что и на его улице будет когда-нибудь праздник.
И вот наконец…
Варфоломей побрился, надел свой лучший костюм, доставшийся ему в наследство от распятого учителя, и вышел на улицу.
На улице была ночь. Варфоломеевская ночь.
— Спасибо, родные, порадовали старика, — бормотал апостол, глядя, как братья во Христе уничтожают друг друга, — господь не забудет ваше святое дело!
Варфоломей прослезился. Потом выпрямился и крикнул громко, впервые за всю свою безответную жизнь:
— Так их! Истинно так! А теперь — этих!
К нему подошли двое.
— Именем Варфоломея! — сказали они и взяли святого за шиворот…
Была ночь. Варфоломеевская ночь. Варфоломеевская ночь, но уже без Варфоломея.
Простая старушка
Старушка подошла к костру, на котором сгорал Ян Гус, и сунула в него вязанку хвороста.
— О святая простота! — воскликнул Ян Гус.
Старушка была растрогана.
— Спасибо на добром слове, — сказала она и сунула в костер еще вязанку.
Ян Гус молчал. Старушка стояла в ожидании. Потом она спросила:
— Что ж ты молчишь? Почему не скажешь: «О святая простота»?
Ян Гус поднял глаза. Перед ним стояла старушка. Простая старушка.
