Игорь Губерман - Шестой иерусалимский дневник (сборник)

и тянется к заветному теплу,

как выжившие в нас росточки духа.

920

И столь же мне до лампочки

возможные хулители,

как порванные тапочки

в помоечной обители.

921

Всё, что сбылось и состоялось,

а не ушло в песок обманчиво,

совсем иным в мечтах казалось

и было более заманчиво.

922

Про то, что нет прямой кишки

у пожилой и грустной личности,

я напишу ещё стишки

весьма высокой элегичности.

923

Я сам обманываться рад

по поводу людей

и вижу чистый маскарад

в лихой толпе блядей.

924

Этот малый убог, но не просто,

в голове его что-то испорчено,

он какой-то идеи апостол,

но гнусавит о ней неразборчиво.

925

Меня уже не бередит

мечтаний пылкая надежда

и грусть, что я не эрудит,

а много знающий невежда.

926

Курортный кончился сезон,

и дует ветер в очи,

а женских юбочек фасон

теперь ещё короче.

927

Живу сегодня крайне дохло:

вчера пил водку на траве,

и всё во рту к утру засохло,

и сумрак в жухлой голове.

928

Ещё когда я числился в подростках

и только намечал по жизни путь,

уже я тайно думал о подмостках,

с которых я читаю что-нибудь.

929

Мы сволочи. Зато по воскресеньям —

и ценят это бдительные женщины —

мы время посвящаем нашим семьям,

замазывая будничные трещины.

930

Покуда мы по прихотям течения

плывём к далёким пристаням конечным,

меняются и смыслы, и значения

у многого, что выглядело вечным.

931

Что столько я грешу – ничуть не жаль,

на днях мне откровение явилось:

я свято соблюдаю ту скрижаль,

которая, как помнится, разбилась.

932

Я снова над пустым сижу листом —

никак не сочиню благую весть,

уж лучше спать по пьяни под кустом

или херню какую изобресть.

933

Сегодня очевидно и понятно,

что будущее зыбко и во мгле:

некрозом угрожающие пятна

ползут, меняя место, по земле.

934

Порой наш ум, с душою ссорясь

(хотя друзья они до гроба),

напоминает ей про совесть —

и горестно смеются оба.

935

«Поспал бы ты, —

шепнуло мне сознание, —

здоровьем надо очень дорожить»,

и подлое, родное мироздание

на время без меня осталось жить.

936

Мне хорошо, что стал я тощий

и спало пухлое брюшко,

теперь и в рай попасть мне проще

через игольное ушко.

937

Везде проникнуть дано евреям,

везя двойную свою посуду,

по всей Европе наш прах развеян,

и вновь евреи живут повсюду.

938

Как мало надо человеку

для воздаянья по труду:

лишь куд-кудах и кукареку

в бульон и на сковороду.

939

Гомон, дым и чад застолий

я не мог не полюбить,

там я слышал тьму историй,

и не все успел забыть.

940

Привыкший к мерзости и снегу,

я б так и отбыл срок земной —

благословляю зов к побегу,

который был услышан мной.

941

Я думаю: сколько могло бы

зажечься огней в темноте,

когда бы энергия злобы

могла послужить доброте.

942

Уже тому немало лет,

с поры, что грешный жар лелею,

в раю был порван мой билет,

о чём ничуть не сожалею.

943

Такие дни стоят весенние,

так солнце греет сквозь одежду,

что впору верить в воскресение

и теплить хлипкую надежду.

944

Я полностью в моих сужденьях волен,

хотя порой болтаю что не надо,

однако же с поры, что стал я болен,

умеренней коптит моя лампада.

945

Когда крепчает дух изгойства,

клубясь по душам и окрест,

еврея мучит беспокойство

и тяга к перемене мест.

946

Забавная во мне сидит заноза,

фортуной мне подложена свинья:

пишу я без надрывного серьёза,

и стыдно, что не стал серьёзен я.

947

Легко свою повадку мы меняем,

недаром по планете мы рассеяны

и местные заветы исполняем

охотней, чем сухие Моисеевы.

948

Я был дурак и всюду лез,

и мне мой труд был мил:

дрова таскать любил я в лес

и воду в реки лил.

949

Если спор идёт победы ради,

всё тогда легко и просто нам,

ибо факты – опытные бляди

и дают обеим сторонам.

950

Меня куда-то вынесло за рамки,

и лучше меня знать издалека:

любя мои стихи, не выйти в дамки

и козырем не стать наверняка.

951

Изгой большого коллектива,

я всё же врос в его игру

и говорю весьма правдиво,

когда на самом деле вру.

952

В гончарню Бога я не вхож

и перестал с годами злиться

на то, что истина и ложь

имеют родственные лица.

953

Из дел – безусловно доходные

еврею милей и желаннее,

слагает он песни народные

по месту его проживания.

954

Идеи наши, мысли и суждения,

которым нет начала и конца,

разнятся только видом заблуждения

по поводу способностей Творца.

955

Причаливая к чуждым берегам,

еврей на них меняется стремительно,

умение молиться всем богам

еврею животворно и губительно.

956

Не нужно вовсе мне пророков,

пока они херню несут,

что я – вместилище пороков

и низкой мерзости сосуд.

957

Глухому ночному пространству

весной сообщаю я вновь,

что близок весьма к христианству

надеждой на веру в любовь.

958

Знание мы пьём из общей чаши,

а другой источник нам неведом;

мысли, непохожие на наши,

кажутся нам дикостью и бредом.

959

Земной благодати отведав,

не тянет в небесный уют:

там долгих не будет обедов

и выпить навряд ли дают.

960

Творец весьма по сути нам подобен,

и власть его простёрта не везде —

так вовсе Он, похоже, неспособен

держать мои наклонности в узде.

961

От мыслей, что утешны для кастрата,

приятно даже мне, слепой тетере:

есть в каждом обретении утрата,

и есть приобретение в потере.

962

Памятью не хвастаясь могучей,

я учу цитаты с неких пор,

мне они нужны на редкий случай,

если встряну в умный разговор.

963

Потёмки влекут к авантюре,

о чём я всё время толкую:

невежество – мать нашей дури,

но мать надо чтить и такую.

964

Я медленно влачу судьбу свою,

а время – быстрокрыло, как кино;

от века я заметно отстаю,

хотя опередил его давно.

965

Мы все живём, надежды множа,

готовясь к будущим победам,

надежда дьявольски похожа

на сытость завтрашним обедом.

966

Горячей страсти извержение,

привычной тверди колебание,

святых основ ниспровержение —

волнуют наше прозябание.

967

Сегодня я подумал снова:

от Бога жду я всепрощения,

а если Он не враг спиртного,

то я созрел бы для общения.

968

Есть аккуратно и культурно

меня учила мать когда-то,

но после жил я так сумбурно,

что ем порою зверовато.

969

Когда мы в жажде испытания

и чтобы мир постичь превратный,

пускались в шалые скитания,

то был у нас билет обратный.

970

Где же тот подвижный горлопан?

Тих и семенит едва-едва.

Стал я грациозен, как тюльпан,

и висит на стебле голова.

971

Вижу я коллег лишь невзначай,

а живи меж ними, я б зачах:

экзистенциальная печаль

спит у них на лицах и в речах.

972

Дневная – не слабей вечерней грусть,

она под сердцем ноет безотлучно,

а я рукой машу: пришла и пусть,

сама уйдёт, со мной мерзавке скучно.

973

Казалось мне всегда, что я вполне —

откуда и куда ни посмотри —

достаточно хорош собой извне,

хирург меня улучшил и внутри.

974

Плывущие по небу облака

не знают о людской безмерной низости;

я многое люблю издалека,

что очень помогает нашей близости.

975

По сути, существует очень хрупко

любой, кто беззаботно свиристит,

покоя ненадёжная скорлупка

всё время подозрительно хрустит.

976

Заметным личным качеством отмечена,

беспечна и проста моя натура,

меня Творец ваял от делать нечего,

и вылепилась редкая халтура.

977

Мой дух не из породы монолитов

и робок на высокое парение,

а белые халаты айболитов

рождают в нём покорство и смирение.

978

Пленительность случайных впечатлений,

возможно, происходит от того,

что мы в палитру внешних наслоений