Феликс Кривин - Жизнь с препятствиями
— Да так, ничего, — замялась Трясогузка. — Я его видела сегодня. Разговорились — то да се… Ты, говорит, зря топчешь тротуар. — Трясогузка смешалась, не зная, что еще можно сказать. — А сейчас я, наверно, пойду, а?
Проводив гостью, Соловей сел за стол и задумался. Теперь, когда ему не с кем было шутить, Соловей был очень серьезным, таким серьезным, каким можно быть только наедине с собой.
— Дверь отворилась, и на пороге появилась Пеночка. — Я к вам от Жаворонка, сказала она.
Дятел и Марабу
— У меня двое детей, — сказал Дятел и дружески подмигнул Марабу: — Сообщники. Старший по дереву долбит, младший стихи декламирует. П-потешные ребята!
— А как насчет другие сообщники? — напомнил Марабу. Например, Пустельга?
Это был тонкий вопрос. О том, что Дятел и Пустельга сообщники, можно было предположить по тому, как упорно она его выгораживала. На все вопросы о Дятле она твердила одно;
— Ко мне как к женщине он не имел никаких претензий.
И теперь, назвав Пустельгу, Марабу рассчитывал застать Дятла врасплох. Но тот почему-то глупо хихикнул.
— Пустельга! Вы, наверное, смеетесь!
— Хорошо смеется тот, кто смеется в последний раз, — сказал Марабу. И, подумав, добавил: Если можно так выразиться.
— Д-да нет же, я такими вещами не занимаюсь! У меня семья, дети, не з-забывайте, что я люблю свою жену.
— Любовь не картошка, ею сыт не будешь, — определил свою точку зрения Марабу.
— Да и вообще… Мне бы жена не п-позволила… Моя жена терпеть не может эту П-пустельгу. «Не п-понимаю, что в ней находят некоторые», — говорит моя жена.
— Кто находит? — немедленно уточнил Марабу.
— Ну, я не знаю. Сам я ничего не нахожу.
— Мне нравится ваша физиономия, — сказал Марабу. Если вам Пустельга не нужен, так он и нам не нужен. Пустельга можно освободить, — сказал Марабу, повернувшись к Филину, и, повернувшись обратно к Дятлу, добавил: — Раз вы советуете.
— П-пустельга! — все еще не мог успокоиться Дятел. — и к-как вам могло прийти такое в голову?
— Нам разное приходит в голову, — спокойно возразил Марабу. — Вот сейчас нам пришло в голову помочь ваша семья. Как вы на это смотрите?
Дятел перестал заикаться. А почему бы нет? Ведь могли же Синицу назначить начальником королевской почты и телеграфа. Еще вчера там был Журавль, но Марабу сказал: «Лучше Синица, который у нас в руках, чем Журавль, который у нас в небе».
Окрыленный Дятел, волнуясь, заговорил:
— Я вас прошу, сделайте одолжение… Жена, двое детей… Один по дереву долбит, другой стихи…
— А стучать ты умеешь?
— Кого вы спрашиваете! Столько лет у ворот младшим привратником… Это мой долг.[7]
— Ну вот и отлично, — подытожил Марабу разговор. — Думаю, мы с вами сработаемся. Как умный Дятел вы должны понимать, что, если мы не летаем, значит, мы знаем, что мы делаем. Небо — это туда-сюда, вверх-вниз, шиворот-выворот — разве это порядки?
Дятенок и другие
— Прибыл в ваше распоряжение! — доложил Дятенок.
— Ну что ж, докладывай, — улыбнулся солдат Канарей.
— Есть докладывать! Я тут еще двоих привел, они за дверью ждут. Надежные ребята!
— Ох ты, господи, — засуетился дворник Орел. — Чего же им под дверью стоять? Проси, пускай заходят.
Дятенок подал знак, позволявший зайти его компании.
Простите за беспокойство… Чрезвычайно счастливы… Не имеем чести… Имеем честь… Дятенок, представьте же нас!
В дверях стояли надежные ребята Зяблик и Сорокопут.
— Мы, кажется, где-то виделись, — сказал Зяблик и смутился: он вспомнил, что виделся с Канареем тогда, когда сидел у Сорокопута в шкафу и подглядывал в щелочку.
— Мне кажется тоже, что я вас где-то видел. Только где — не помню, — сказал и Сорокопут.
— Это когда я письмо приносил.
— Письмо? — спохватился Сорокопут. — Нет, значит, я видел не вас… Верней, не я вас видел…
— Ты пока займи гостей, — сказал солдату Орел, — а я пойду, у меня еще два переулка не метено.
Канарею не пришлось никого занимать: сегодня всех занимал Дятенок.
— Секретный пакет доставлен по назначению, — доложил он и, видя, что Канарей будто бы ничего не понимает, и по-своему истолковывая это непонимание, кивнул в сторону Зяблика и Сорокопута: — Они уже в курсе.
— Да, да, мы в курсе… Не то, чтобы в курсе, а вообще, — заверил солдата Сорокопут. — Но скажите, меня тогда точно возьмут на работу? Сейчас меня не берут, но это не почему-то потому, а потому что почему-то…
Канарей, который всегда отличался солдатской смекалкой, на этот раз туго соображал. Что за игру затеял этот Дятенок? И почему в ней участвуют такие солидные птицы, как Зяблик и Сорокопут?
Дятенок предложил план операции:
— Сначала надо усыпить бдительность Сплюшки.
— Не совсем усыпить, а на определенное время, — внес свою поправку Сорокопут. — Зяблик мастер на такие дела.
— Уж и мастер! — решительно запротестовал Зяблик. — Не скромничайте, Сорокопут, вы сами кого хочешь усыпите.
— Потом надо проникнуть в клетку, — продолжал Дятенок докладывать план операции.
— В клетку проникнет Сорокопут, — незамедлительно отозвался Зяблик.
— Я проникну? — Сорокопут вспомнил, как проникли в клетку Голубь, Дятел и прочие, и ему стало не по себе. — Кстати, мне еще не сказали, буду ли я работать… Пусть мне скажут это сейчас, чтоб я знал, что я знаю.
Солдат Канарей изо всех сил напрягал свою смекалку. О чем они говорят? Вот Дятенок упомянул о полночи, а Зяблик на это возразил, что время, может быть, выбрано не совсем удачно, потому что он, Зяблик, привык рано ложиться, потому что ему, Зяблику, рано вставать. А Сорокопут сказал, что он тоже рано вставал, когда ходил на работу, но, если понадобится, он может рано вставать и сейчас. Дятенок сказал, что в полночь легче усыпить бдительность Сплюшки, без чего в клетку проникнуть нельзя.
— Что-то я озяб, — поежился Зяблик. — Подумайте, весна, а так холодно.
— Если говорить о погоде, то это действительно, резюмировал Сорокопут.
— Может, печку растопим, а? — предложил Зяблик. — Посидим, погреемся.
Он положил в печку несколько щепочек, отодвинул заслонку, и — ветер хлынул в трубу:
Эй вы, птицы-пешеходы, что ж сидите вы на месте?Выдвигайте прочь заслонки, чтоб послушать наши песни!Широко раскройте уши, если души ваши слепы,Ведь не зря зовут вас трубы, ваши трубы — двери в небо!
— Кажется, стало теплей, не будем топить, правда? — сказал Зяблик и задвинул заслонку.
Сорокопут был занят своими мыслями.
— Я много проработал, у меня это в крови. Я могу каждый день ходить на работу.
— Хорошо бы сейчас пойти на работу, — вздохнул Зяблик.
— А? У каждого столько дел…
— В точку сказано, — ответил солдат Канарей, имея в виду не слова Зяблика и тем более не слова Сорокопута. — Трубы двери в небо!
— Мне кажется, я уже слышал что-то подобное, — отозвался Сорокопут. — Во всяком случае, о том, что трубы — двери в небо, я уже откуда-то знал. Не может быть, чтоб я это слышал впервые, а если и слышал, то не впервые, во всяком случае. Зяблик, вы мне такого не говорили?
Зяблик внимательно посмотрел на Сорокопута.
— Что-то не помню.
«Опять он так на меня посмотрел, — забеспокоился Сорокопут. — Может, лучше не связываться? Правда, получить работу вроде бы хорошо, но сидеть в клетке — это тоже не работа».
— Что ж это я сижу? — заторопился Сорокопут. — Зашел на минутку… — Он с необычайным для гостя проворством нашел двери дворницкой. — Всего хорошего, я побежал!
Ох, этот Сорокопут! Зяблик всегда знал, что в трудную минуту на него нечего рассчитывать. Вот сейчас он побежал, и кто Зяблику поручится, что побежал он в том, а не в другом направлении? Нет, конечно, они друзья. Сорокопут ничего плохого не скажет о Зяблике. Не скажет сам. А если спросят? Если спросят, как не сказать? Дружба дружбой, но если спросят…
— Сорокопут, куда же вы? — крикнул Зяблик. — Погодите, я его сейчас догоню!
Зяблик не только догнал, но и перегнал своего друга. Он пробежал мимо, делая вид, что очень спешит, и даже отвернул голову, как будто не заметил Сорокопута. Впрочем, при виде Зяблика Сорокопут тоже отвернул голову. Впервые за много лет они встретились и расстались, как чужие.
Пустельга и солдат Канарей
Дятенок блестяще разрабатывал план операции, но за последние полчаса ему не дали сказать ни слова. Исчезновение Зяблика и Сорокопута, которому он из-за торжественности момента не придал большого значения, позволило ему раскрыть рот, чтобы перейти к третьему пункту, но тут распахнулась дверь, и на пороге возникла Пустельга.
