Семен Нариньяни - Со спичкой вокруг солнца
— К становлению молодого газетчика.
— Как фельетониста?
— Сначала как человека, потом как фельетониста. И если вы разрешите…
— Разрешим, — говорит наша председательница Вал. Одинцова, — но только не сегодня. Наше время уже подошло к концу. А вот завтра…
И на следующий день, последний день семинара, когда мы вновь собрались в гостеприимном кафе Дома журналистов, Ст. Садырин начал свой рассказ так:
ПОСЛУШАНИЕ
На Магнитку в самый разгар стройки приехал наркомтяж Орджоникидзе. Господи, как давно это было. Без чего-то лет сорок назад.
Через день после приезда наркома меня вызывают чуть свет к междугородному телефону. Замредактора (главный лежал в больнице) дает срочное задание:
— Готовь полосу. Тема: «Весь комсомол строит Магнитку». В центре полосы должна быть статья Орджоникидзе. Задание ясно?
— Ясно.
— Ты — за?
— Я-то «за», а вот как товарищ Орджоникидзе?
— Объясни, уговори!
— Н-да!
— Пусть статья Орджоникидзе будет твоим экзаменом на зрелость.
— Н- да! — второй раз крякнул я
— Срок выполнения два дня. Действуй, не теряй времени, — сказал замредактора и повесил трубку.
Мне было восемнадцать. Без месяца девятнадцать. Работал я корреспондентом всего год, и мне хотелось как можно скорее сдать экзамен на зрелость. Правда, журналистского мастерства у меня было маловато, зато послушания черпай хоть ведрами. Зам говорит «давай выполняй». И я даю, выполняю. Не сообразуясь ни с местом, ни с временем действия.
Зам позвонил в шесть утра. Зам сказал «не тяни», и, несмотря на невероятную рань, я тут же из молодежного городка звоню в гостиницу к Орджоникидзе.
Не в «Центральную», которая была рядом с заводоуправлением и в которой останавливались все прибывающие в Магнитку командированные, а в ту, которая три месяца назад была построена в Березках. Там всегда был не занятый номер на случай приезда экстраординарного гостя.
— Лиза, соедини меня с гостиницей! — всезнающая Лиза, даже не спрашивая, с какой гостиницей, с каким номером, с ходу соединяет с тем, на всякий случай всегда не занятым номером, который мне нужен, и на том конце провода раздается женский голос:
— Слушаю.
— Барышня, — прошу я, — позовите к телефону товарища Орджоникидзе.
И «барышня» обиженно отвечает:
— Какая я барышня? Почему я барышня? У телефона Орджоникидзе.
От неожиданности я застыл, замер.
— Слушаю…
Продолжаю молчать.
— Кто говорит?
Мне стыдно сказать кто, и я медленно опускаю трубку на рычажки телефона.
Так опростоволоситься! Назвать мужчину, народного комиссара, барышней. Вот тебе и экзамен на зрелость. Теперь лучше и не показываться на глаза наркому. Он не то что статью, на порог меня к себе не пустит.
Барышня! Ну почему барышня! Оговорился? Сорвалось с языка? Ничего подобного. Могу поклясться, что слышал женский голос.
Прежде мне никогда не приходилось видеть наркома, говорить с ним. Я знал его только по газетным портретам. Гадаю, какой нарком в жизни. Какой у него голос? Бас? Баритон? Пусть на крайний случай. лирический тенор, только никак не сопрано. А я ясно слышал сопрано. Неужели меня подвело мое ухо?
Но кто бы ни был виноват, я должен был повременить со вторым звонком к наркому. Пусть Орджоникидзе сначала забудет голос человека, который назвал его барышней, и тогда я снова смогу соединиться с ним. Как будто в первый раз. А тот был не я. Не знаю кто.
Шесть часов. Пробежался от молодежного городка до райкома комсомола. Посмотрел еще раз на часы. 6 часов 20 минут. Интересно, успел ли нарком за эти двадцать минут забыть мой голос? А что, если мне положить за щеку кусок сахару? А где взять? Вот уже два месяца как орс не завозит в Магнитку сахар. Мы пьем чай с кишмишом или со слипшимися в ком конфетами «подушечка». Можно бы заменить сахар двумя подушечками, но их тоже нет под рукой. Тогда я поднимаю с земли небольшой камешек-голыш, обтираю его о штаны и кладу за щеку.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты», — говорю я, прислушиваясь к собственному голосу.
Голос изменился, стал ниже, но не очень. Я перекладываю голыш из-за щеки под язык.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты».
Теперь голос стал еще ниже. Я хожу по райкому и тренируюсь.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты»…
«Молодежной газеты» корреспондент у телефона.
Еще очень рано. Райком пуст. Только на большом старом диване спит месяц назад приехавший из Златоуста новый секретарь райкома комсомола. Но вот он проснулся и с удивлением смотрит на меня. Никак не поймет, что случилось с человеком. Ходит от стены к стене, разговаривает сам с собой и притом не своим голосом.
А я не замечаю секретаря райкома и увлеченно репетирую предстоящий разговор с Орджоникидзе.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты». Простите, что беспокою…
На часах 6 часов 25 минут. Нарком, по-видимому, уже забыл голос человека, который так опозорился перед ним. Нащупав под языком голыш, поднимаю телефонную трубку.
— Телефонная станция? Дайте гостиницу в Березках.
А телефонная станция голосом все той же Лизы испрашивает:
— Ты что, охрип?
Голыш под языком не помог. Лиза Завалишина сразу опознала меня:
— Что с тобой, Степан?
— У меня под языком камешек.
— Зачем?
— Сделал глупость. Назвал наркома… Ну, мне показалось, что у товарища Орджоникидзе женский голос.
— А ты свой собственный голос слышал по телефону?
— Нет.
— Если будешь говорить из Березок или из постройкома строителей — послушай. Он и у тебя будет женский. Это не от голоса, а из-за мембраны. У нас на площадке осталось несколько старых, эриксоновских кофейных мельниц, они и путают людей.
— Вот глупость какая!
— Ты будешь говорить с Орджоникидзе?
— Совестно.
— Тогда не говори.
— Должен.
— Соединить тебя?
Я думаю, не знаю, как быть. А Лизе не до моих раздумий. Дежурная телефонистка не может тратить так много времени на одного клиента, пусть даже этот клиент приходится ей соседом по бараку.
— Ну как?
А я все думаю, не перенести ли разговор с наркомом на вечер. Лизе надоедает такая нерешительность, и она подключает меня к Березкам. На том конце телефонного провода неожиданно раздается знакомый уже мне женский голос.
— Слушаю.
У меня снова паралич языка.
— Слушаю.
А я все никак не решусь открыть рот.
— Кто у телефона?
И вот так долго катавшаяся на голыше фраза с трудом проталкивается в трубку.
— У телефона корреспондент «Молодежной газеты».
— Это вы десять минут назад звонили мне?
Узнал!
— Я спрашиваю, кто говорит. А вы молчите. Почему?
Мне нужно бы ответить «звонил не я». Но врать стыдно. Сказать: «Простите, меня подвела мембрана» — тоже было неудобно, и мне пришлось перевести разговор на другую тему.
— Я получил срочное задание из Москвы.
— Ваше задание касается и меня?
— Зам главного редактора просил принять, поговорить со мной.
— Когда?
— Сейчас.
— А сейчас сколько времени?
— Шесть часов тридцать минут.
— Вы уже оделись, умылись?
— Меня междугородная подняла в пять часов. Вызов из Москвы.
— Ну раз вам так не повезло, приходите.
— Бегу.
Секретарь райкома ловит меня у двери.
— Ты к Орджоникидзе? Давай вместе. Мне только одеться, побриться.
— Зам сказал, чтобы полоса была через два дня в Москве. Прости, некогда.
Я бегу по центральному поселку. Улица пуста. Рабочие утренней смены потянутся на свои участки только минут через двадцать. Служащие еще позже. От райкома комсомола до Березок километров пять-шесть, но Магнитка приучила меня к бегу на длинные дистанции. Стройка у нас дай бог. Шестьдесят километров в окружности.
На траверзе гостиницы, не той, куда я бегу, а Центральной, меня нагоняет большой, старинного профиля автомобиль начальника строительства. Трофейный. Говорят, на этом автомобиле ездил еще «правитель омский» Колчак. Грузовиков на Магнитке завались. Уже не то тридцать, не то тридцать пять! А легковых всего одна, поэтому в дни приезда экстраординарных особ начальник строительства пересаживается на дрожки. В Магнитогорске их называют по-уральски — ходком, а трофейную — колчаковскую — начальник строительства уступает гостю.
Нагнав меня, трофейная останавливается. Шофер Артюша говорит:
— Здравствуй, Степа.
— Здравствуй, Артюша.
— Садись, подвезу.
Я сажусь.
— Вижу, топаешь в Березки? К кому?
— К нему.
— Что так рано?
— Он сам назначил это время.
