Андрей Шляхов - Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)
– Так, может, я тебе помешаю?
– Ну что ты! Приходи обязательно! Если принесешь каких-нибудь новых боевичков и комедий – буду просто счастлив. Все, что было дома, я давно пересмотрел...
– А что, разве не снабжает Катя тебя фильмами? – удивился Данилов.
– Катя кроме мелодрам ничего не смотрит, а меня, если честно, от этих сусей-пусей-утутусей уже тошнит. Ты же знаешь мои вкусы.
– Cусей-пусей-утутусей не принесу, – пообещал Данилов. – Из сладкого чего хочешь?
– Сладкого не надо! – испугался Полянский. – Я за время болезни ужасно поправился.
– Гипс снимешь – сразу все растрясешь! – уверенно заявил Данилов. – Долго ли умеючи...
Тем не менее вместо тортов и пирожных он купил Полянскому яблок, абрикосов и винограда. Не забыл и про диски, набрал гангстерский «интернационал» – один американский боевик, один британский, один французский и для разнообразия добавил к ним парочку комедий. Комедии Полянскому нравились любые, хоть из школьной жизни, хоть про вампиров.
Позвонив в дверь, Данилов приготовился к долгому ожиданию, пока Полянский встанет, пока допрыгает до двери, но тот открыл почти сразу.
– Ты что, под дверью меня ждал?
– Нет, просто мимо проходил, – ответил Полянский и ушел, точнее – ускакал на костылях в комнату, давая Данилову возможность войти в прихожую.
– Резв ты, сокол ясный, – оценил скорость передвижения Данилов.
– На трех ногах-то сподручней, чем на двух! – парировал Полянский и утрированно-капризным тоном спросил: – А что ты мне принес в таком большом пакете?
– Фрукты и фильмы.
– Фильмы давай сюда, а фрукты положи в холодильник!
– Слушаюсь, сэр! – гаркнул Данилов, отдал Полянскому диски и пошел на кухню.
Холодильник у Полянского был под завязку забит продуктами. «Это что-то новое», – подумал Данилов. В былые времена холодильник был полон едва ли наполовину, и основную часть содержимого составляли колбасы и пиво. Теперь же – йогурты и творожки. На таком питании сильно не растолстеешь.
В квартире без труда угадывалось Катино присутствие. Коллекция кокетливых фартучков на кухонной стене, магниты с кошечками на холодильнике, клетчатая клеенка на кухонном столе, какие-то вазочки в комнате... Про ванну вообще говорить было нечего, она напоминала парфюмерный магазин.
«Да-а, – моя руки и одновременно оглядываясь по сторонам, подумал Данилов. – Кажется, Игорька крепко взяли за жабры...»
От предложения «попить чайку» Данилов наотрез отказался.
– Я проведать тебя пришел, а не чаи распивать.
– Тогда возьми хотя бы яблоко. – Полянский кивнул на большую вазу с яблоками, стоявшую на журнальном столе.
– Спасибо. – Данилов взял яблоко, подбросил его в руке и спросил: – Помнишь, как мы на втором курсе жонглировать учились?
– Помню, я три предмета освоил. А года два назад попробовал – ничего не получилось.
– Поупражняемся? – предложил Данилов. – Яблок хватит. Заодно и будет повод люстру сменить...
– Люстру меня и без повода уговаривают сменить, – проворчал Полянский. – Нормальная ведь люстра, десять лет служит верой и правдой...
– Если тебя уговаривают сменить люстру, это серьезно!
– Ну, у нас с Катей вообще все серьезно, – подтвердил Полянский.
– Неужели к свадьбе дело идет? – Данилов надкусил яблоко и стал ждать ответа.
– Насчет свадьбы это ты поторопился. Женитьба очень серьезный шаг. Нам надо получше знать друг друга, присмотреться, притереться...
– И разбежаться! Что вылупился, разве я не прав?
– А я-то заждался! – Полянский изменил сидячее положение на полулежащее. Диван жалобно скрипнул. – Думаю, что это с Вовой творится? Пришел в гости и не ляпнул с порога какую-нибудь гадость. Давай продолжай... Вспомни моих прежних подружек, скажи, что я никогда не женюсь, и так далее...
– Слушай, отвали? – попросил Данилов. – Я тихо-спокойно сижу, никому не мешаю, яблоко ем, очень вкусное... Что ты кипятишься? Эмоции от лежачей жизни зашкаливают?
– И я же еще виноват! – Полянский схватился за голову, изображая отчаяние.
– Конечно, виноват, – согласился Данилов. – Кто же еще виноват, если не ты? Ладно, хватит пререкаться, лучше расскажи, как ты себя чувствуешь и скоро ли с тебя снимут гипс и достанут оттуда золото и бриллианты?
– Максимум дней через десять, а то и раньше. В понедельник поеду к доктору, сделаю снимок...
– Недолго уже.
– Это ты так думаешь. Когда дома сиднем сидишь, время тянется очень медленно. Иногда вообще кажется, что оно остановилось.
– В неспешном ритме жизни есть свои прелести, – заметил Данилов. – У нас в Склифе...
– У вас в Склифе ужасно!
– С чего это ты так? Я чуть яблоком не подавился от удивления. Почему у нас ужасно?
– Да потому что место такое! Каждая больница имеет плохую ауру, но аура Склифа – это нечто! Пока я лежал в первой травме, на меня все время что-то давило...
– Тоска? – предположил Данилов.
– Больше чем тоска. Ужас какой-то, жуть... Словами это не объяснишь, но я находился в угнетенном состоянии.
– Все больные в той или иной мере находятся в угнетенном состоянии. Болеть вообще плохо. А тут еще – госпитализация, сутки в коридоре... Да в травме два часа полежишь в коридоре, потом две недели в себя приходить будешь! Я тебя понимаю...
– Ты меня совсем не понимаешь, Вова. – Полянский выпятил нижнюю губу и покачал головой, изображая одновременно и недоумение, и сожаление. – Дело не во мне, а в этом месте. Месте, которое буквально пропитано страданием. Месте, которое не пахнет смертью, а дышит ею...
– Игорь, а почему бы тебе не попробовать писать книги в духе Стивена Кинга или Дина Кунца? – Данилов, не понимавший, с чего это Полянский так взъелся на Склиф, попытался обратить разговор в шутку, а то и увести в сторону. – В тебе проглядывается недюжинный литературный талант. Все равно дома скучаешь, попробовал бы, вдруг получится.
– Я говорю серьезно, – обиделся Полянский. – И не надо со мной, как с идиотом. Просто хотел сказать, что Склиф – очень мрачное, даже зловещее место. Неприятное. Попадаешь туда, и сердце сразу сжимается. Ты не поверишь, когда домой возвращался, как только отъехал от Склифа на сто метров, так сразу все вокруг изменилось. Мир стал другим, обычным, а не мрачно серым. Ты не обижайся, Вова, может, ты там стал уже патриотом своего Склифа... Я просто делюсь впечатлениями. Понимаю, что приятных больниц в природе не существует, но из всех, где мне доводилось бывать, Склиф – самое гнусное место. Вспоминаю сейчас, он ведь и в студенческие годы меня угнетал, точно так же, как институт онкологии...
Пока Полянский разглагольствовал, Данилов успел съесть еще одно яблоко. Он съел бы и третье, яблоки были сладкими и вкусными, но сравнение института имени Склифосовского с институтом онкологии показалось ему некорректным. Захотелось аргументированно возразить, что Данилов и сделал:
– Ты передергиваешь, Игорь! Институт онкологии – мрачное место, в этом я с тобой полностью согласен. Специфика онкологии как таковой накладывает свой отпечаток. Но в Склифе все не так, у нас по-другому! К нам привозят битых, обожженных, резаных, отравленных, простреленных, умирающих, а мы их лечим и большинство, подавляющее большинство возвращается к жизни! К прежней, более-менее полноценной жизни. Ты пойми, Игорь, в Склифе нет безысходности...
– У кого-то есть, у кого-то нет, речь не об этом. Я имел в виду то впечатление, которое Склиф произвел на меня. Не хотел тебя обидеть...
– Да об этом и речи нет!
– ...просто поделился впечатлением. Несмотря на то, что лежал я в условиях, близких к идеальным. Маленькая палата, приятный сосед, чудесная доктор Ольга Николаевна. Увидишь – привет от меня передавай. Но хватит о впечатлениях, давай лучше поговорим о тебе. Сам-то ты доволен? Какие у тебя перспективы? Как тебе работается? А то в прошлый раз мы толком не поговорили...
«Прошлый раз» был тогда, когда Данилов после дежурства привозил Полянскому больничный лист и выписку. Данилов был устал и сердит, Полянский плохо выспался (надо же – отвык человек спать дома, в уютной тишине, кому расскажешь – не поверят), и потому общение было сведено к сорокаминутному минимуму, и то большую часть этого времени тараторила, не умолкая, Катя.
– Я доволен, – ответил Данилов, – пока все нормально, а когда перейду в отделение, будет еще лучше...
Глава шестнадцатая ПРЕВРАТНОСТИ ЛЮБВИ, ИЛИ ЛИБИДО И МОРТИДО
Служебные романы обычно хорошо заканчиваются только в кино. В жизни они заканчиваются не совсем хорошо. В подавляющем большинстве случаев. Или служебный роман угасает сам собой. А когда рвутся нити, связывавшие два любящих сердца, это, согласитесь, весьма и весьма печально. Или же он обернется огромными неприятностями. Глобальными, так сказать, геморроями.
Это в единственном числе геморрой – болезнь, во множественном – крупные, подчас неразрешимые проблемы. Из личных они переходят в разряд рабочих, а могут зайти совсем далеко. Это уж как фишка ляжет...
