Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

Венцом его деятельности явилось введение в распорядок жизни объединения норм ПОССУ — полевых организационно-стрелковых систематических учений, для чего весь наличный состав работников забрасывали на вертолетах в глушь и заставляли передвигаться с полной выкладкой по пересеченной, чаще всего болотистой местности. Ни засилье кусающего гнуса, ни травмы, неизбежные при таком режиме нагрузок, не смущали фанатика.

Я не мог не обратить внимания: столь напряженный и все более интенсифицирующийся спортивный график и бешеные затраты энергии и времени отрицательно сказывались на результатах основной деятельности. Но ни Шпионович, ни Маркофьев с моими наблюдениями не соглашались и даже слушать меня не хотели. Маркофьеву нравилась увлеченность Шпионовича, мой с детства неравнодушный к спортивным треволнениям друг всемерно поддерживал идеи и инициативы бравого отставника. Советовал лишь не забывать про домино и карты — эти игры, по его мнению, также способствовали сплочению команды. На почве футбольного прошлого Маркофьева Шпионович настолько втерся к нему в доверие и пользовался таким безраздельным авторитетом, что на все мои жалобы и докладные записки Маркофьев отвечал одинаково:

— Это твоя кандидатура. Ты его привел.

И был прав!

Под влиянием Шпионовича-Балдухина, который мало-помалу прибрал к рукам финансовые вопросы и стал определять суммы окладов и премий сотрудникам, Маркофьев тоже начал жаться, скупердяйничать, экономить на ерунде. Это было так на него не похоже! Если кто-то из подчиненных приходил и просил прибавки жалованья, он, поинтересовавшись, сколько посетитель хочет, говорил:

— За такие деньги я, извини меня, сам четыре раза обегу вокруг избирательного участка! Нет и еще раз нет!

Потом, когда худшее случилось, у меня многие допытывались:

— Как ты мог предвидеть крах?

Я отвечал:

— Почему в России все хотят заниматься чем угодно, только не делом? Не прямыми своими обязанностями?

Маркофьев, поощряя кроссы и заплывы, старты и финиши, лыжные марафоны и велосипедные эстафеты, не раз наедине громогласно мне заявлял:

— Россия — страна формы, а не содержания. Ты можешь представить французов, которые (вспомнив, что Наполеон проиграл битву при Ватерлоо), начнут кампанию по переименованию коньяка "Наполеон" — в бренди "Ришелье"? Или англичан, которые устроят в знак протеста (из-за того, что королевская семья плохо относилась к принцессе Диане) переименование башни Биг Бен — в Смолл Бенджамин? В России такое реально! Лишь бы найти повод побузить и побазланить. Лишь бы не заниматься ничем серьезно. Не трудиться. Лишь бы гнать фуфло. (Просьба не путать с ФУФЛООс.)

Маркофьев в конфедециальной обстановке повстречался с лидером левых сил. Я присутствовал на той тайной маевке в гольф-клубе одного из закрытых загородных ночных клубов. Катая клюшками шары по зеленой траве и попыхивая сигарами, два колосса обменивались мнениями о политической ситуации.

— Нас может спасти только коммунизм, — говорил Маркофьев. — Вспоминаю, как мне, в торжественной обстановке, вручали партбилет… Жал руку сам товарищ первый секретарь…

Лицо лидера фракции сияло.

— Какие были времена, — подхватывал он. — Какие приемы и банкеты… Какие песни… "Если бы парни всей земли… Вместе собраться однажды могли…" Вот это был бы гром… Вот это была бы компания… Если бы все хором запели…

Не страдавший гигантоманией Маркофьев заверял:

— Обещаю проводить нужную и правильную линию. Под вашим руководством мы далеко пойдем…

— Именно такие депутаты нам нужны, — говорил партийный гольфист.

Их беседа напоминала свидание двух заклинателей змей. Пока один расточал приятное, то есть извлекал из дудки чарующую мелодию, второй, внимая грубой лести, расправлял плечи и лоснился довольством, потом он сам принимался сладко петь, и тогда воспарял его партнер.

После встречи оба колосса сели в свои черные "Мерсы" и разъехались весьма довольные друг другом.

Следующим утром, в бассейне спортивно-оздоровительного элитарного комплекса Маркофьев встречался с представителями правых движений.

— Надо добить, додавить коммунистическую гадину, — говорил он. — Обещаю приложить для этого все силы… Гидра будет повергнута… Или повержена… Я — не я, если не уконтрапуплю ее!

Правые морщились, слушая его не слишком грамотную речь. Но по существу он говорил правильные с их точки зрения вещи.

— Сбросим проклятое иго тоталитаризма, — вещал мой друг, — и пойдем, широко шагая, дорогой развития крупного и мелкого бизнеса…

А когда он заявил, что обяжет всех чиновников (а, может, и рядовых граждан) ездить на отечественных автомобилях, его кинулись качать на руках.

— Зря говорят, что нельзя устоять на двух расплывающихся в разные стороны льдинах, — ликовал Маркофьев, когда мы возвращались в нашу загородную резиденцию.

Для следующих переговоров Маркофьев раздобыл вышитую косоворотку. Крест с гимнастом, парящим при помощи рук, продетых в звенья золотой цепи, выпустил поверх одежды.

На крыльце расписного (в хохломском стиле) с узорчатыми наличниками терема его ждала ватага бородатых молодцов в черных мундирах с аксельбантами. Бородачи выглядели серьезно и смотрели на моего друга (уж не говорю про то, какими взглядами награждали меня) исподлобья и мрачновато. Но Маркофьев сумел их обворожить.

— Засилье инородцев всюду… Во всех сферах, — горевал он и, кручинясь, дымил махорочной самокруткой. — В то время, как братья-славяне отринуты на задворки. Ничего, скоро все изменится, — вдохновлялся он. — Стоит мне получить депутатский мандат… Я костьми лягу за чистоту родного языка… Повыведу всех черненьких! Ядренать… Все, как один, будут носить лапти! Эту экологически здоровую и истинно посконную обувь!

Разговор после подобных заверений, естественно, затянулся. И длился всю ночь. Когда на рассвете мы вышли из бревенчатого банного сруба, стены которого сплошь покрывали иконы и портреты убиенного Николая Второго, Маркофьев бухнулся лицом в пшеничное поле и омыл лицо утренней росой.

— Боже, какие идиоты, — только и мог вымолвить он.

А потом прибавил очень серьезно:

— Не люблю ограниченность. Национальную и любую другую. Она сковывает и мешает. Поверь, эти ребята только проигрывают от своей зашоренности. Не могут общаться с азерами, которые держат все овощные рынки, с иудеями, которые всегда были и остаются дрожжами бизнеса.

Он восклицал:

— Трогательная наивность славян! Медведи и львы в гербах городов и государств, на территории которых гривастые хищники никогда не водились? Кого хотели и хотят впечатлить этими гербами? А сами ходят в мешковатых платьях и костюмах, скрипучих сапогах и рассказывают миру о своем славном прошлом… Кого это волнует? Все живут настоящей минутой…

Он твердил:

— Национальностей нет. Их попросту не существует. Никаких таких особенностей, которые бы отличали одну нацию от другой… Вспомни любого своего знакомого русского, еврея, армянина. Разве у них у всех не один и тот же набор положительных и отрицательных качеств, отталкивающих и завораживающих черт? На нации человечество разбили негодяи, — резюмировал он. — Чтобы сбить нас всех с толку…

— Хотя, конечно, — соглашался он. — Отвратительные черты не так заметны в человеке одной с тобой национальности, как в инородце.

И прибавлял:

— Есть нации престижные и влиятельные в мире. А есть, согласимся с этим, заплеванные, заброшенные, оттесненные на обочину истории. Некоторые их них тщатся выбиться в лидеры, встать вровень с элитой, тужатся и раздуваются, другие тихо и покорно уступают, сдают позиции, спиваются, сходят на нет. Нищают и вымирают. Закон выживания сильнейшего срабатывает и здесь.

Он заключал:

— Что касается умных же наций, то их, если судить по совокупности поступков отдельных членов или групп людей данной национальности, вовсе не существует.

Не откладывая дела в долгий ящик, а лишь заехав домой, чтобы сменить косоворотку на строгий черный сюртук и широкополую шляпу, Маркофьев отправился в ближайшее отделение сахнута, над входом в которое сияла шестиконечная звезда. Нас ждали. Маркофьева приветствовал толстяк в кипе и с длинными пейсами. Мой друг, подчеркнуто картавя, заявил:

— Обещаю обеспечить увеличение иммиграции из России в Израиль. Как раз в эти минуты чернорубашечники совершают налет на синагогу, затем они разобьют пару плит на еврейском кладбище и пройдут демонстрацией по центральной площади. Я с ними обо всем договорился. Подстрекал их как мог. Ваши напуганные соплеменники и другие слабонервные тут же ринутся оформлять визы.