Djonny - Сказки темного леса

Здесь была тушенка говяжья и свиная, сгущенное молоко «простое» и «с какао и сахаром», несколько палок колбасы и целая куча разнообразной сдобы. Это не считая крупы, макарон и прочей съедобной мелочи. Под конец я — ко всеобщему ликованию — вытащил на свет две литровые бутылки водки. Любовно обернув их какими-то тряпками, я спрятал эти бутылки поглубже в приятно округлившийся и заметно потяжелевший мешок.

Люди у костра, самонадеянно полагавшие себя хозяевами всех этих вещей, поначалу даже не заметили нашего присутствия. Но когда братья увидели водку, они принялись так радоваться и кричать, что обитатели стоянки враз переполошились. Они повскакивали со своих мест и направили в нашу сторону лучи нескольких крошечных фонарей. В их неверном свете перед ними предстала устрашающая картина.

Вместо палаток на подпорках болтались теперь рваные остовы, в желтом свете хорошо видны были свободно свисающие куски ткани. Между палатками все было завалено распоротыми рюкзаками, а какой-то человек в шинели и штурмовой маске орудовал здоровенным ножом, сидя на корточках возле одного из них. Неподалеку стоял огромный, раздувшийся от награбленного мешок. В него, прямо на глазах у бывших хозяев, словно сами по себе прыгали консервы и водка, сгущенка и сдоба, макароны и крупа.

— Продовольственные взносы! — орал я. — Сдайте продовольственные взносы! Не выдержав этого зрелища, один из обитателей стоянки отбросил в сторону гитару, на которой до этого музицировал, и бросился на меня. Я меланхолично наблюдал, как он приближается, опережаемый собственным криком:

— Мой рюкзак! Стой, сука, ну что же ты делаешь!

Подбежав ближе, менестрель занес руку для удара — но я не особенно беспокоился на его счет. Не добежав до меня примерно полутора метров, он словно зацепился за что-то верхней третью своего тела. Ноги его все еще продолжали двигаться вперед, а вот голова и плечи остановились. Из-за этого менестрель потерял равновесие, нелепо взмахнул руками и шумно запрокинулся на спину. Та вышло потому, что какой-то ловкач, выступив из темноты, накинул бегущему менестрелю удавку на шею и с силой рванул концы веревки назад.

За что я люблю ролевые игры — так это за праздники посреди захваченных деревушек. Они получаются особенно хороши, когда удается взять в плен кого-нибудь из местных селян. Двадцатый век стер различия между хорошими и плохими людьми, общественная мораль все перевернула с ног на голову. Но лес и темнота умеют живо расставить все по своим местам. В современном обществе под хорошим человеком неизвестно что понимается, а в лесу да в темноте все сразу становится ясно. Там хорошие люди сразу же берут всю власть и начинают править плохими людьми.

Когда все было готово, объявили большой, праздничный Круг Игр. Он был посвящен официальному присоединению к нашему коллективу Дональда Маклауда и его жены — отвергших ради жизни иной трезвость, воздержание от наркотиков и службу у Морадана. На их примере я убедился, что даже попы иногда говорят правду — дескать, водку и наркотики изобрел Сатана. Минуло не так уж много времени, и из воина Христова Маклауд превратился в такого лютого нехристя, что даже опытные безбожники удивлялись.

Из посвященного этому событию Круга Игр моё сердце до сих пор ласкает вот какой случай. Под сопливое, протяжное пение менестреля в круг света вытолкнули обоих беглых предателей — Ссана и Обоссана. Плач по Боромиру лился над поляной, тревожные ноты взлетали вверх — но бывшие проводники его совершенно не слушали.

Через Рохан, по болотам и полям —Где растет трава, как серебро.Мчится ветер, приносящий лишь печаль,Мчится ветер, отвергающий добро.

Не слушали потому, что были заняты — должны были по очереди бить друг другу крепких «лосей».[140] Но они с самого начала принялись филонить — бить вполсилы, уворачиваться и юлить. Тогда Фери встал и вышел в круг света.

— Встань в позицию, — сурово велел он Обоссану, только что намеренно задержавшему свой удар. — Я покажу тебе, как надо бить! Несколько нервничая, Обоссан прижал руки ко лбу, уперся ногами и зажмурился изо всех сил.

— Так, — пробормотал Фери. Несколько осоловев от выпитого и съеденного, он был не в силах должным образом сосредоточиться. — Сейчас…

Фери размахнулся, шагнул вперед и со всей силы залепил Обоссану кулаком. Видно было, что хоть Фери и целился по ладоням, но попал значительно ниже, в переносицу. Удар был хороший, Обоссана этим ударом враз опрокинуло с копыт.

— Ура! — закричали мы. — Фери, еще! Еще!

На основании этого Маклауд впоследствии разработал собственный оригинальный прием — «ложный удар в душу». Выполняется этот прием так.

— Выдержишь удар в душу? — спрашивают человека строго определенного типа, обычно лжевоеннослужащего, которых на ролевых играх полным-полно.

Такие люди не в курсе, что настоящие военнослужащие уже получили «в душу» у себя в части и лупцевать себя снова не дадут. Так что если кто-нибудь соглашается попробовать, то ему делают следующее предложение:

— С закрытыми глазами! Ну что, ссышь? — а если он все еще сомневается, то добавляют. — Сначала я бью, а потом ты!

— Давай, — отвечает человек, а потом закрывает глаза и встает, приготовившись выдержать жестокий удар в область грудины. Именно там, по мнению наших военных, у человека располагается его душа. Тут-то ему и бьют изо всей силы в шнопак, навсегда отучая от совершения подобных глупостей.

Пока мы развлекались подобным образом, утро вступило в свои права, а на рассветное небо выкатилось юное солнце. Его свет менял все, к чему прикасался — с лесного чертога исчез полог темноты, расцвели в улыбках сумрачные лица, зловещая тишина сменилась звонкими трелями проснувшихся птиц. Выйдя на мост, я уселся на самый краешек, пристально наблюдая, как проносятся прямо у моих ног призрачные, невесомые речные струи. Звук бегущей воды зачаровывал, постепенно унося с собою все переживания минувшей ночи — оставляя нетронутыми только легкую усталость да спокойную радость содеянного. Мне стало так хорошо, что я надолго запомнил это утро — тихое пение струй и первые лучи солнца, косо падающие на деревянный настил.

В погоне за Оукеншильдом (часть 1)

Богородичные ниндзя

«Подонок — как урановая руда. Если не знаешь, как выглядит — ни за что не отличишь».

— Алло, Джонни? — голос Панаева ворвался из трубки прямо ко мне в голову, разбудив мысли и стряхнув оцепенение недавнего сна. — Есть сигнал — богородичные ниндзя засветились в районе Каннельярви!

— А? — мое сознание не сразу справилось с предложенной формулировкой. — Кто?

— Торин Оукеншильд, — терпеливо продолжил Тень. — Он устраивает в Каннельярви Толкиеновский Фестиваль. Досадно будет, если мы на этом мероприятии не побываем.

— Оукеншильд! — услыхав это имя, я враз проснулся и мгновенно скатился с кровати. Мозг еще не полностью ухватил окружающую действительность, но руки уже так и летали — напяливали штаны, прикуривали сигарету и шарили за кроватью в поисках недопитой с вечера бутылки «Милона». Господь мой злой, думал я, наконец-то ты отвернул своё лицо от меня и повернул его к Оукеншильду! Как же долго мы этого ждали!

Торин Оукеншильд числился в наших списках достаточно давно, хотя вживую мы его еще ни разу не видели. Он прославился в Питере тем, что организовал средних размеров секту, ориентированную на изучение искусства «ниндзютсу». Не имея при этом о самом «ниндзютсу» ни малейшего представления. Я не взялся бы, правда, утверждать, будто бы я сам его имею, или что подобным опытом обладает кто-либо из моих друзей. Всю свою критику Оукеншильдовского мастерства мы основывали исключительно на следующем утверждении: «Искусство ниндзя и Торин Оукеншильд — вещи несовместимые».

Как показало время, мы оказались правы. Каждый из вас наверняка видел фильмы про ниндзя, из которых легко можно понять: будь это снято про Торина и его людей, мы бы уже очень давно были бы мертвы.

На тот момент Торину служило что-то около двадцати человек. По его приказу они пошили себе робы из старых мешков, замотали лица отрезами черной материи и вооружились деревянными катанами и мечами «шото». Два раза в неделю они собирались во дворе у Оукеншильда, где рос раскидистый вяз, и садились в кружок возле этого дерева.

Тогда из парадной к ним выходил аналогичным образом одетый и снаряженный Оукеншильд. Он забирался на горизонтально растущий сук и принимался расхаживать взад-вперед — словно сказочный кот. Разгуливая по суку, Торин размахивал мечом «шото» и рассуждал на две особенно занимавшие его темы. Первой из них было мастерство ниндзя, которому Оукеншильд обучал остальных, и из-за которого с его последователями даже в городе приключались немалые беды. Например, Оукеншильд требовал от своих учеников, чтобы они сдали своеобразный зачет. Спрятались в дневное время на переполненной людьми троллейбусной остановке. В предложенной Оукеншильдом одежде (в робе из мешка и с лицом, замотанным черным) это было бы непросто проделать даже настоящему ниндзя, не то что слабосильным Ториновским ученикам. Кроме того, Торину нравилось выводить своё войско на улицу по ночам. На корточках, гусиным шагом (которым передвигаются, по мнению Торина, настоящие ниндзя) они преследовали по ночным улицам припозднившихся прохожих. Крались за ними, судорожно сжав в поднятых над головами руках замотанные изолентой рукоятки своих мечей.