Семен Альтов - Из книги «Карусель»
— Завтра будете выступать в австрийском посольстве!
— Слава богу! Я уж подумала, что-то серьезное! — обрадовалась Ниночка.
— Нина Васильевна! Не понимаю, чему вы радуетесь?! — Елена Александровна навела на нее двустволку близко посаженных глаз. — Можно подумать, ваш хор по вечерам распевает в посольствах! Вы понимаете, какая это ответственность?!
— Так, может, не выступать? — упавшим голосом сказала Ниночка.
— Сказали: надо выступить! И предупредили: в случае чего… понятно? Соберите хор после уроков. Я буду говорить.
Когда Елена Александровна вошла в класс, крики чуть поутихли, а когда директриса трагическим голосом произнесла: «Товарищи!» — наступила гробовая тишина.
— Товарищи! Завтра у вас ответственнейшее мероприятие! Вам предстоит выступить в австрийском посольстве! Надеюсь, не надо объяснять, какая это честь и чем она может для вас кончиться? Я повторяю, Сигаев, не в грузинском посольстве, а в австрийском! Это не одно и то же. Другими словами, вы как бы отправляетесь за границу. Заграница — это местность, где проявляются лучшие качества человека!
Как в разведке! Ни на минуту не забывайте, что у вас самое счастливое детство из всех детств! Обувь почистить, уши вымыть! В туалет сходить заблаговременно, дома. Сигаеву подстричься, как нравится мне, а не твоему папе. Челка полтора пальца моих, а не его! Австрийцы говорят по-немецки, у вас — английский! Что бы ни предлагали, отвечать «данке шен», то есть спасибо! У наших австрийских друзей ничего не брать! Они должны понять, что у вас все есть! Вы поняли? — повторила директриса. — У вас все есть! Сигаев, и у тебя тоже! Руки в карманах не держать, матери пусть зашьют. Будут задавать вопросы — пойте! Будут угощать — не ешьте! И вообще держитесь как можно раскованней! Почитайте газеты, выясните, где эта Австрия, кто глава государства, чем занимается население…
Кто сказал: «Земледелием и бандитизмом»? Сигаев, не путай со своими родителями!
Желаю отлично выступить и вернуться с победой.
Директриса пошла к дверям улыбаясь и так приветливо помахивая рукой, что всем стало жутко. Расходились молча, по одному.
Всю ночь родители гладили, подшивали, мыли, стригли. Утром хористы появились в школе чистенькие, страшненькие, как привидения на выпускном балу.
Ровно в десять утра директрисе сообщили, что концерт отменяется. Хористы обрадовались так, как могут радоваться только дети, узнав, что учитель тяжело заболел и уроков не будет. Сама Елена Александровна улыбнулась четыре раза и прямо помолодела. Но оказалось, что помолодела она преждевременно. В половине двенадцатого ночи позвонили и сообщили, что принято решение выступать завтра в десять утра. После чего сказали «спокойной ночи» и повесили трубку.
За ночь каким-то чудом удалось оповестить всех участников. Снова родители стирали, гладили, пришивали, и утром дети, отутюженные до неузнаваемости, еле стояли на ногах. Пять человек предусмотрительно заболели.
Ровно в десять к школе подкатил иностранный автобус с темными, как пляжные очки, стеклами. Елена Александровна, по такому поводу в парадном кожаном пиджаке и юбке, надетой на левую сторону, проверила у всех ногти, уши, обняла крепко Ниночку, и траурная цепочка исчезла в автобусе с темными стеклами.
Минут через сорок автобус подъехал к трехэтажному особняку. Ворота с чугунными кружевами распахнулись, и автобус мягко въехал во двор, другими словами, за границу.
Навстречу вышла загорелая женщина в голубом платье и непонятно с какой стати заговорила по-русски. Наверно, приглашала идти за собой?.. Иностранная территория угнетала неестественной чистотой, и подозрительно пахло чем-то вкусным, очевидно, международным скандалом. Хористы подымались по лестнице, обходя расстеленный ковер, прижимаясь к стенам, но не касаясь их чистыми руками. У Потемкина оборвалась пуговица, которую он нервно тискал свободной от Кирилловой рукой. Он хотел бросить пуговицу в урну, но, подумав, решил не рисковать, а просто сунуть пуговицу в карман. Карманы оказались зашитыми! Тогда Потемкин принял единственно верное решение: незаметно для себя сунул пуговицу в рот и языком пристроил ее к щеке слева.
В зальчике, где предстояло петь, около небольшой эстрады в креслах сидели пять взрослых и человек десять иностранных детей, одетых так аккуратно, будто они тоже должны были петь. Хористы парами стали взбираться на сцену, отчего возникла заминка, поскольку мальчики, как учили, пропускали девочек вперед, при этом продолжая крепко держать каждую за руку. Блеснуть хорошими манерами в таком положении оказалось непростым делом.
Наконец хор выстроился. Ниночка вышла вперед и, с трудом подбирая русские слова, увязая в прилипшем к гортани «данке шен», выговорила, что они рады присутствовать в этом зале у своих австрийских друзей. «Мы любим и знаем вашу страну, — бормотала Ниночка. — Особенно любим красавицу Вену, подарившую миру короля вальсов Штрауса и канцлера Крайского!» Переводчица с трудом перевела, и, как бы поправляя прическу, наклонившись к Ниночке, шепнула: «Это не австрийское посольство, а венгерское!» Ниночка качнулась от ужаса, лихорадочно соображая: что хуже, австрийское или венгерское? И еще: международный это скандал или пока нет?!
Зрители ждали. Надо было что-то петь.
Ниночка отчаянно всплеснула руками, и хор, стиснув зубы, запел «День рожденья только раз в году». Ребята пели, стоя плечом к плечу, мужественно вскинув головы, не мигая глядя в зал. Не знающему русский язык могло показаться, что это осужденные на казнь поют последнюю песню.
Согласно утвержденному репертуару вторым шел «Светит месяц». Солировать с третьего такта должна была Чистякова, но когда Ниночка сквозь взмах руки глянула на Иру, то поняла, что соло не будет! Чистякова стояла, закатив глаза, уронив набок голову, и не падала лишь потому, что с двух сторон ее подперли плечами Сигаев и Фокин. Ниночку обожгло: «Вот он, международный скандал!» Она продолжала машинально размахивать руками, и вдруг на двенадцатом такте песню повела Муханова, староста хора. В другой тональности, не тем голосом, но кто тут считает!
«Господи, миленькая моя!» — подумала Ниночка, — непроизвольно загоняя темп.
Еще три песни — и, слава богу, концерт кончился. Раздались аплодисменты. На сцену поднялся австро-венгерский посол, вручил Ниночке вымпел и тяжелый альбом, на котором было написано «Будапешт».
— Выходит, все-таки Швеция! — мелькнуло у Ниночки в голове. Она с ужасом смотрела, как дети спускаются со сцены и, зчачит, вот-вот рухнет потерявшая сознание Чистякова. Но со сцены спустились все! Сигаев и Фокин, зажав неживую Чистякову плечами, бодро снесли ее вниз и зашагали дальше с таким видом, будто с детства так и ходили втроем плечом к плечу.
— Фу! Обошлось! — имея в виду международный скандал, вздохнула Ниночка. Но оказалось, самое страшное — впереди. Гостей завели в зал, где был накрыт стол.
Но какой! Разноцветные бутылки с лимонадом, кока-колой, вазочки с пирожными, конфетами, жвачками! И все пахло так вкусно, что сводило челюсти! Потемкин чуть не проглотил свою пуговицу. Посол сделал широкий жест рукой. Мол, угощайтесь.
Провокатор!
Ребят тянуло к столу, но они устояли на месте. Так как смотреть на стол не было сил, все завели глаза к потолку и, сглатывая слюну, с интересом принялись разглядывать роспись потолка, где упитанные амуры целились из луков в полуголых бессовестных женщин. Посол, в это время рассказывая что-то смешное, налил Ниночке шампанского и предложил сигарету. Учительница пения не курила, но ухватилась за сигарету и начала торопливо ее посасывать, тревожно обегая глазами маленьких сограждан, при этом улыбаясь послу и непринужденно стряхивая пепел в карман его светлого пиджака.
В это время Сигаев (ох, этот Сигаев, что значит «неблагополучная семья»!) схватил бокал с лимонадом и опрокинул в рот. Это оказалось Ниночкино шампанское. Наступила жуткая пауза. Все ждали последствий. И они последовали буквально через две минуты. Алкоголь быстро впитался в кору детского головного мозга, и пьяный Сигаев устроил дебош! Он развязно взял из вазы пирожное и съел его! Потом взял второе и съел! Третье! Съел! Сунул в рот четыре конфеты разом!
Под влиянием алкоголя, очевидно, забыв, что у него все это есть, Сигаев выпил два фужера шипяшей кока-колы и, потянув посла за рукав, спросил: «А где игрушки? Витька говорил, у вас игрушки здоровские!» Посол улыбнулся и распахнул дверь в соседнюю комнату. Да, игрушки были, действительно, здоровские! Полкомнаты занимала настоящая железная дорога.
Поезда, вагончики, светофоры! Кто-то что-то включил, и красный паровозик, присвистнув, припустил по узким рельсам. При виде этого чуда Сигаев едва не протрезвел.
А в это время иностранные девочки показывали нарядных, словно живых кукол.
