Джером Джером - Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри.

— Больше всего страдаю оттого, — продолжал жаловаться приятель, — что приходится наблюдать, как любимая женщина выставляет себя на посмешище. Но что же делать? Если попытаться объяснить все, как есть, бедняжка сгорит со стыда, а ее искренность, пожалуй, главная составляющая очарования, окажется безжалостно растоптанной. Проблема зашла далеко. Например, Клер не слушает моих советов относительно нарядов. Только смеется и повторяет ту ложь, которой дамы обычно потчуют молодую неопытную особу, уродующую себя нелепой одеждой, особенно если девушка хороша собой и вызывает откровенную зависть. На прошлой неделе, стоило мне отпустить жену одну в город, как она сразу купила шляпку. Да еще какую! Стоит лишь добавить свечи, и получится самая настоящая рождественская елка. Так вот, лицемерки потребовали немедленно снять головой убор и принялись рассматривать, якобы для того, чтобы заказать себе точно такие же. Ну а глупышка сидела в полном восторге и с удовольствием объясняла секреты фасона. На все рауты мы приезжаем на полчаса раньше назначенного срока, потому что жена боится опоздать хотя бы на минуту. Видите ли, однажды ей сказали, что без нее вечер не начнется, только присутствие главной гостьи придает собранию смысл. А уезжаем всегда последними: остальные дамы могут делать что угодно, но, как только супруга покинет гостиную, воздух наполняется неизбывной печалью. Она уже едва не падает с ног от усталости, да и хозяевам все давно надоело, однако стоит мне посмотреть на часы, как начинаются жалобные просьбы посидеть еще немного. Супруга верит и называет меня жестоким и бессердечным предателем, готовым оставить в беде преданных друзей. Ну почему, почему все мы упорно продолжаем эту нелепую игру? В чем заключается смысл вечного лицедейства? — с горестным недоумением воскликнул приятель.

Достойного ответа я не нашел.

V

Непонятные люди эти иностранцы. Порой, в моменты отчаяния, я почти готов бросить непредсказуемых эксцентриков на произвол судьбы: мне безразлично, что стрясется спустя полчаса. Признаюсь, согласен даже позволить им совершать бесконечные глупости, иными словами, готов умыть руки и заняться собственными делами. Что и говорить, порой все мы подвержены слабости. Неразумные обитатели Европейского континента вполне способны сидеть холодным вечером на продуваемой восточным ветром террасе кафе и беспечно резаться в домино. Могут стоять на открытой площадке трамвая, рассекающего ледяной воздух с бешеной скоростью пятнадцать миль в час, и отказываться войти внутрь, даже если просит леди. Но в то же время в железнодорожном вагоне, где можно поджарить рыбу, положив ее под сиденье, не позволяют открыть окошко, зажигают сигары, чтобы согреть носы, и даже не расстегивают воротники шуб.

В их домах двойные окна герметично заклеены в течение трех, а то и четырех месяцев в году. Если вы осмелитесь подойти к печке ближе чем на ярд, то рискуете обжечь лицо — раскаленный воздух опасен. Путешествия способствуют расширению кругозора. Кроме того, за границей британец постепенно начинает понимать, что в некоторых отношениях его соотечественники далеко не настолько глупы, как принято считать. Было время, когда я сидел, вытянув ноги, перед английским камином, который издавна топят углем, и с почтительным вниманием слушал, как знающие люди доказывают неразумность и неэкономичность наших методов.

Все тепло от огня, объясняли умники, вылетает в трубу. Я не осмеливался возразить, что, даже несмотря на предательскую трубу, возле камина тепло и уютно. Не осмеливался потому, что опасался: вдруг греет вовсе не огонь, а всего лишь британская глупость? Как может греть огонь? Ведь тепло вылетает в трубу. Должно быть, согревал меня жар невежества. Кроме того, если, сидя возле камина и пристально глядя в огонь, не удалось бы, пусть даже посредством самовнушения, ощутить тепло, то что же в таком случае делать в противоположном конце комнаты?

Оставалось надеяться на утешительный ответ. Например, такой.

Никто не заставляет сидеть вдали от камина, на холоде. Делать там нечего. Здесь, возле семейного очага, вполне достаточно места для тех, кто по-настоящему дорог. Сидеть всем вместе у огня не менее разумно, чем прятаться по дальним углам. Тепло и свет способны собрать родных и друзей, Именно родные и друзья напомнили мне, как занимающая середину комнаты печка с длинной уродливой трубой позволяла сидеть вдоль стен, подобно пациентам в приемной доктора, время от времени подбрасывая в топку кокс и картофельные очистки.

С тех пор я успел приобрести богатый опыт общения с печкой, сконструированной по законам современной науки. И что же? Теперь мечтаю о старомодном, антисанитарном, расточительном, нелогичном открытом источнике тепла. Хочу, чтобы дым улетал в трубу, а не оставался в комнате, отзываясь болью в висках и противным головокружением. Входя в дом с заснеженной улицы, хочу видеть живой огонь и слышать, как пламя, весело потрескивая, спрашивает:

— Ну что, старик, холодно? Ничего. Проходи, садись. Не бойся, протяни руки. Правильно, не стесняйся, отодвинь этого лежебоку-кота на пару ярдов в сторону. Он здесь уже целый час жарится, лентяй. Того и гляди, кости размякнут. Ну, поставь ноги на решетку. Через пару минут подадут чай.

Люблю остановиться возле огня и погреть спину: да, просто приподнять полы сюртука, засунуть руки в карманы и постоять несколько минут. Мне не мила безликая, равнодушная белая печь где-нибудь в углу, за диваном: уж очень она похожа на фамильный склеп. Возможно, эта штука греет и соответствует требованиям гигиены, но все равно доверия не вызывает. Согласен, у нее есть объективные достоинства, например шкаф, куда можно положить вещи на просушку. Можно даже о них забыть. В этом случае через некоторое время окружающие начнут жаловаться на запах гари и неуверенно высказывать надежду на отсутствие в доме пожара. Вам останется лишь успокоить гостей, сказав, что скорее всего горят ваши собственные ботинки, и ничего больше. Порой сложными домашними агрегатами управляют при помощи специального рычага. Если загрузить слишком много топлива и неправильно повернуть ручку, опасная штука взорвется. А если угля совсем не положить, а огонь вдруг внезапно вспыхнет, то тоже взорвется. Просто система не умеет привлекать к себе внимание другим способом. На континенте легко определить, когда огонь вышел из-под контроля. То и дело можно услышать примерно следующие разговоры.

— Кажется, взорвалось в столовой, — замечает кто-нибудь из домашних.

— Нет, не похоже, — возражает другой. — Хлопок раздался сзади. Наверное, это в моей спальне.

Вскоре начинают отваливаться куски потолка, а потом вы замечаете, что прямо на вас медленно падает зеркало.

— Нет, все-таки это здесь, в гостиной. Странно, как трудно понять, откуда доносится звук.

Вы хватаете в охапку детей и стремглав выскакиваете из комнаты. Спустя некоторое время, когда паника отступает, возвращаетесь и с опаской осматриваетесь. Кажется, взрыв оказался легким. Банкнота достоинством в десять фунтов и пара водопроводчиков за неделю приведут дом в порядок. Говорят, немецкие печи весьма экономичны, однако необходимо научиться их понимать. Тешу себя надеждой, что в конце концов постиг тайну. Познание стоило не дороже пятидесяти фунтов. Теперь пытаюсь обучить членов семьи. Жаль только, что лодыри не хотят учиться.

— Делай сам, — заявляют они и суют мне в руку совок для угля. — Мы боимся.

До чего же уютная, патриархальная картина: глава семьи гордо стоит между восхищенными, полными трогательного доверия к его могуществу домочадцами и вселяющей ужас, готовой в любую минуту взорваться печью. Родные собираются вокруг всезнающего мастера и с надеждой взирают на смельчака, которого не пугают даже заграничные устройства. Но случаются дни, когда даже я устаю от сложной и ответственной процедуры растопки.

Дело в том, что недостаточно ознакомиться с каким-то одним конкретным экземпляром. Практично настроенный иностранец гордится обладанием различных аппаратов, каждый из которых требует особого тонкого подхода. До сих пор я рассказывал лишь о печах, применяемых в гостиных и спальнях. Холл требует устройства совсем другого рода: здесь должна стоять гордая железная особа, склонная презрительно воротить нос от кокса и картофельных очистков. Если вы предложите ей что-нибудь помимо лучшего угля, она немедленно возмутится, то есть взорвется. Жизнь в окружении множества упрямых, своевольных отопительных систем чем-то напоминает попытку приятно провести вечер в компании раздражительных, сварливых, вспыльчивых старых полковников. В кухне стоит печь, которую следует использовать исключительно для жарки: она не согласится принять ничего, кроме дров. Если, от чистого сердца желая добра, накормить её углем, она сделает то же самое, что и все остальные, — взорвется.