Борис Шапиро-Тулин - Происшествие исключительной важности, или Из Бобруйска с приветом

Глава четвертая,

1

Если вмешательство Провидения в личную историю Мони по фамилии Карась до сих пор остается под вопросом, то остальные хитроумные ходы операции «Квашеная капуста» без участия Высших Сил, конечно же, не обошлись. В спецотделе Небесной Канцелярии, спланировавшем всю последовательность событий, были уверены, что кто-кто, а тетя Бася, без сомнения, будет квасить капусту по самому классическому из всех классических рецептов. В состав рецепта входили: Моня Карась, специальная доска, которая посередине имела косую прорезь, оснащенную острым лезвием, а кроме того, морковка, соль, несколько слоев заранее припасенной марли, дубовая бочка, круглая деревянная крышка и (самое важное!) – некий предмет под названием «гнет».

Моне, естественно, поручалась черновая работа. Он должен был методично двигать принесенные с рынка кочаны по острому лезвию так, чтобы их хрустящая плоть, нарезанная на тонкие ломтики, проваливалась через прорезь в подставленную снизу посудину. Называлась эта процедура «шинковка», и, казалось бы, начитанному Моне, любившему отыскивать ассоциации в близких по звучанию словах, задуматься: не произошло ли от этой самой «шинковки» название «шинок», обозначавшее заведение, которое подвыпившие посетители частенько крошили точно так же, как он крошил сейчас капусту. Но мысли Мони были заняты совсем другим. Он продолжал сохранять на своем лице ощущение руки молодой женщины, которое, однако, менялось в своем качестве тем существеннее, чем дольше по времени отодвигалось потрясшее его событие. В конце концов ему начало казаться, что случившееся у газетного киоска было не презрительной пощечиной, да и не пощечиной вовсе, а просто взмахом легких женских пальцев, нежно коснувшихся его небритой физиономии.

Эта метаморфоза его испугала, и Моня с таким остервенением принялся шинковать капусту, словно не кочаны стругал острым лезвием, а старался срезать под корень ростки нового, непонятного чувства, начавшего пробиваться из потаенных глубин его души. Тетя Бася, наблюдавшая за ходом технологического процесса с апломбом лучшего в мире капустоведа, не могла нарадоваться такому трудовому энтузиазму. И только Провидение скучало в сторонке, поскольку его не интересовало ни душевное состояние Мони, ни амбиции тети Баси. Ему было важно, чтобы все скопившееся в посуде под шинковочной доской как можно скорее перетерли бы с нужным количеством соли, чтобы тетя Бася, не мешкая, удостоверилась в том, что капуста дала вожделенный сок, чтобы после этого ее сразу же перемешали с натертой морковкой, дно бочки выложили бы капустными листьями, наполнили до самого верха, накрыли несколькими слоями чистой марли и увенчали крышкой.

И вот тут произошло бы главное – тетя Бася должна была наконец обнаружить отсутствие гнета, которому вменялось в обязанность находиться поверх крышки, и не просто находиться, а давить на нее всем своим весом для того, чтобы смесь из тщательно выверенных ингредиентов через несколько недель обрела славу лучшей квашеной капусты в городе Бобруйске.

2

На самом деле именно из-за этого так называемого гнета сотрудники спецотдела и спланировали весьма изящную, по их мнению, комбинацию, а ее участниками, не ведая о том, стали ранние заморозки, солнечное утро, лошади, цокающие по влажному от растаявшего инея булыжнику, притихшие колхозники, восседающие на телегах с отборными кочанами, горожане, вопреки своим привычкам штурмующие рынок, и, возможно, даже Лидия Васильевна Жмых по прозвищу Кидивониха, не говоря уже о тете Басе и Моне по фамилии Карась, которым во всей этой истории была отведена особая роль.

Поначалу все шло именно так, как было прописано в сценарии, заверенном Руководящими Инстанциями. В расчетный момент тетя Бася обнаружила отсутствие гнета, без которого завершение всей цепочки стройного процесса было таким же невозможным, как, например, речь товарища Сталина без бурных, продолжительных аплодисментов. Слов, выражающих по этому поводу всю гамму ее чувств, в богатом лексиконе тети Баси на сей раз не нашлось. Надо отметить, правда, что незадача эта случилась вовсе не из-за пробелов в ее лингвистических познаниях, а исключительно потому, что подобных слов в природе просто не существовало. Зато взгляд тети Баси, брошенный на Моню, сумел выразить все и даже больше. Этот взгляд напрочь лишал его какой-либо надежды на помилование и означал только одно – расстрел, который должен был состояться при любой погоде и при любых условиях, даже если у расстрельной команды кончились бы патроны, пропали ружья или каждый член этой команды оказался бы инвалидом по зрению, причем сразу на оба глаза.

Моня понял, что его ждет, поэтому из всех имеющихся у него мыслимых и немыслимых вариантов выбрал тот, который мог бы опередить прибытие расстрельной команды, пока та одалживала патроны, искала ружья и договаривалась с поводырем. Вариант этот находился буквально в двух шагах от дома тети Баси и был спрятан рядом со старинным фолиантом в погребе уцелевшего сарая.

Согласно инструкции, полученной Провидением, в качестве гнета должен был предстать некий предмет – дискообразный излучатель – сделанный из тяжелого, но неизвестного сплава. Предмет содержал на своей поверхности информацию, предназначенную одному-единственному человеку, выбранному из множества землян в силу причин, которые содержались в строжайшей тайне. Незадолго до Великого Капустного Дня этому человеку полагалось обнаружить неожиданный «гостинец», спрятанный среди кучи металлического хлама под окном фанерной конторы «Вторчермет», притащить его к себе домой, поместить на видном месте, то есть на самом верху бочки с квашеной капустой, расшифровать надпись на его поверхности (на это предусмотрительные сотрудники спецотдела отвели немалый срок), а затем – самое главное: выполнить в точности те действия, на которые указывал текст послания.

3

Увы, но в какой-то непредсказуемый момент все пошло не так гладко, как планировалось. Началось с того, что способ, каким внимание Мони впервые было обращено на загадочный диск, оказался весьма рискованным. Похоже, Провидение не учло некоторые особенности биографии своего подопечного, а это едва не поставило всю операцию на грань провала.

Истории известно множество способов, какими Высшие Силы передавали свои требования простым смертным. К Аврааму, чтобы сообщить о беременности девяностолетней жены и тем самым укрепить его веру, Они явились лично, с Моисеем говорили из воспламенившегося куста, к семье Лота, дабы вывести ее из обреченного на уничтожение города Содома, приходили в образе странствующих молодых людей, а вот зачем к Моне по фамилии Карась решили послать обычную собаку, неизвестной к тому же породы, – эту загадку до сей поры так никто и не разгадал.

Дело в том, что собака, претендующая на роль вестника, была заведомо наихудшим вариантом. Моня на всю жизнь запомнил, как в детстве его укусил приблудный пес и отец, напуганный нередкими в ту пору случаями бешенства, сорок дней водил упирающегося сына в специальный медпункт, где Моня вынужден был терпеть неприятные уколы в живот. С тех пор он старался с представителями этой части «братьев наших меньших» не общаться и по возможности обходил их стороной. Не сложились у него отношения и с двумя собаками, жившими у тети Баси. Хмурый Рекс постоянно ворчал на сутулого постояльца, подозревая Моню в желании отобрать любимую кость, которую он обычно обгладывал у входа в будку. Такса же Анорексия, выказывая свою полную солидарность с бдительным Рексом, время от времени норовила помочиться в Монины тапочки, которые чистоплотная тетя Бася выставляла на крыльцо, чтобы ее квартирант перед тем, как войти в дом, отверз (так она выражалась) от своих ног вторчерметовский прах. Из всей живности, обитавшей рядом с ним, один только хряк Фомка проявлял к Моне явную симпатию. Когда Моня пробирался мимо его загона в тесное, покосившееся от времени сооружение, которое тетя Бася на старинный, как ей казалось, манер элегантно называла «сортириус», Фомка приветливо похрюкивал, и, если бы Моня понимал, на каком языке разговаривают эти животные, он непременно бы ему ответил.

Как бы там ни было, но насчет собаки, участвовавшей в деле со странным диском, у Провидения вышел очевидный проколол. Вместо того чтобы досконально изучить прошлое своего подопечного, Оно выбрало наиболее простой вариант, решив использовать для своих целей большую рыжую дворнягу, объявившуюся незадолго до того в окрестностях Бобруйска.

Собака стала появляться около приемного пункта «Вторчермет», как правило, в конце рабочего дня, когда последняя машина с металлоломом уходила на железнодорожную станцию, а грузчики, отмечавшие проводы каждой машины очередной порцией самогона, ласково называемого «Борбулька», с трудом начинали свое движение к домашнему очагу. Движение это было петляющим, порой прерывистым, но с непременным оглашением нелестных характеристик по поводу нагло лезущего под ноги хлама, которым пустырь, отгороженный от Бахаревской улицы хлипким забором, пополнялся практически ежедневно.