Андрей Шляхов - Из морга в дурдом и обратно
Не как преподаватель с учеником, а как коллега с коллегой. Вы это заслужили.
Профессор Батенский был изысканно вежлив, но крайне злопамятен. В переводе с иносказательного на обычный его слова звучали так: «Посмотрим, как ты, умник, станешь у меня на экзамене тройку вымаливать. Раньше чем с третьей пересдачи не получится…»
Меж студентов не первый год ходила история о том, как некий острослов, сказавший на лекции Батенского, что «психиатр» и «психопат» не только однокоренные слова, но и синонимы, спасся от неминуемого отчисления лишь при помощи публичного покаяния с многочисленными, неоднократно повторенными извинениями…
«Значит, я не шизофреник, — слегка успокоившись, подумал Данилов. — Налицо депрессия и слезы — я всего лишь психопат».
Грань между этими двумя понятиями была зыбкой и расплывчатой, так же, впрочем, как и грань между нормой и патологией в психиатрии. Даже сами преподаватели признавались в том, что далеко не всегда могли отличить здорового от больного. Колебались, совещались, подстраховывались, но ответить самому себе на вопрос, болен пациент или здоров, так и не могли.
— Самый памятный случай в моей практике, — разоткровенничался однажды перед студентами заведующий кафедрой психиатрии, академик и автор множества учебников, — случился с одним пациентом, которого суд направил на психиатрическую экспертизу. Это был очень способный мошенник, занимавшийся организацией каких-то крупных дел. Такой представительный, высокий мужчина, еще довольно молодой (ему и тридцати не было), крепкий на вид, но имевший некоторые симптомы, которые и насторожили судью. Мы нашли с ним контакт практически с первых же минут его пребывания в отделении. Он активно, с охотой, шел на контакт, рассказывал о своей жизни, о том, что мать его была женщиной со странностями, хотя на учете у психиатра не состояла. Ну, анамнез — это в принципе самое легкое для заучивания и изложения. Выдать правильную симптоматику, да еще убедить врачей в ее достоверности — гораздо сложнее. В разы, если не в десятки. Так вот, этот пациент выдал нам такую классическую галлюцинаторно-бредовую симптоматику, что прямо хоть диссертацию на нем защищай. Месяц наблюдения в отделении не дал ни одного повода заподозрить симуляцию…
Если симулянта не разоблачили во время допросов, деликатно называющихся «беседами со врачом», то скорее всего разоблачат во время наблюдения за ним. Персонал в отделениях, где проводится экспертиза, приучен постоянно обращать внимание на то, что и как делают больные. Надзор можно назвать круглосуточным, кое-где он проводится и с применением современных технических средств — подслушивающих и подсматривающих.
Очень трудно притворяться постоянно, играть свою роль сутки напролет. Порой так и тянет расслабиться, например насвистеть в душе веселенький мотивчик. Услышит медсестра, как веселится за закрытой дверью «депрессивный» пациент, скажет врачу — и вот еще один симулянт вместо больничной койки отправляется на солдатскую, а то и на нары.
Проколоться можно по-разному, ну а те, кто ни разу не прокололся, получают диагноз. Окончательный диагноз, бесповоротный, на всю оставшуюся жизнь. Ярлык «психа» снять гораздо труднее, чем получить.
— …и в итоге был выставлен диагноз «Шизофрения, параноидная форма, непрерывное течение, галлюцинаторно-бредовой синдром». Но как при таком заболевании он мог придумывать и проводить свои грандиозные аферы, для всех нас осталось загадкой. Да, конечно, вы мне сейчас напомните, что многие гении были шизофрениками, но тут ситуация особая, ведь мы имели дело с талантливым преступником. А преступник должен правильно оценивать обстановку, делать правильные выводы, правильно планировать, правильно подбирать людей. А поймали его случайно — столкнулся на Тверской с одной из своих жертв. Та его узнала, вцепилась мертвой хваткой и так далее. Вот вам пример из жизни…
Предусмотрительная Елена привезла гамбургеры в термосумке, не совсем верно называемой в обиходе «сумкой-холодильником».
— Зачем восемь штук? — изумился Данилов, заглянув в коричневый бумажный пакет с логотипом. — Я же столько не съем, а холодильника в отделении нет!
Он не лгал — холодильника, предназначенного для хранения продуктов, принадлежащих пациентам, в отделении действительно не было, так как все скоропортящееся находилось под строгим запретом и в передачах не принималось. Печенье, пряники, сухарики, леденцы — другое дело.
— Я тебе помогу. — Елена достала из пакета один чизбургер, развернула и откусила небольшой кусочек. — Ой, как вкусно!
— Чем вреднее еда — тем вкуснее. — Данилов последовал ее примеру. — У нас тут кормят так, что никакого атеросклероза с ожирением не дождешься, но невкусно.
Говорить с набитым ртом было неудобно, поэтому на некоторое время беседу пришлось прервать.
Разумеется, через пять с небольшим минут пакет опустел.
— Запивать будешь? — Елена достала из пластикового пакета литровую бутыль с квасом.
— Похвальная предусмотрительность! — оценил Данилов и, не отрываясь, прямо из горла выдул половину.
Квас был хорош, из настоящих, не «химических», приготовленных смешиванием ряда вредных ингредиентов. К месту вспомнилась одна из любимых поговорок матери: «Квасок для инока дороже причастия».
— Оголодал, отощал, — покачала головой Елена. — Бедный Вова…
— Зато ты все хорошеешь. — Данилов сказал правду: Елена выглядела прекрасно. — И этот новый свитер тебе так идет…
— Розовый цвет к лицу всем женщинам, — улыбнулась Елена.
— Не скажи, далеко не всем.
— И еще я поправилась на три килограмма. Но что мы обо мне заговорили — давай рассказывай, как ты?
— Нормально. — Данилов коснулся рукой щеки. — Вот, бороду отращиваю.
Как же приятно было сидеть вот так на старом, потертом, прикрученном к полу диване рядом с Еленой, смотреть на нее, разговаривать с ней, вдыхать запах ее духов… Опять же повезло — в комнате, кроме них, никого больше не было. Свидание проходило, можно сказать, в интимной обстановке.
— Борода тебе идет, — сказала Елена.
— Она скрывает мой безвольный подбородок и придает лицу некоторую округлость.
— Какая там округлость, Вова, — вздохнула Елена. — Ты когда в зеркало последний раз смотрелся?
— Дай бог памяти, в каком это году… Дома еще смотрелся. Здесь нет зеркал.
— Тогда держи! — Елена достала из сумочки маленькое квадратное зеркальце и протянула его Данилову.
Из зеркала на Данилова смотрел дедок с всклокоченными волосами и неопрятной жидкой бороденкой. Глаза и нос у дедка были знакомые, даниловские.
— Закусай меня корова, забодай меня комар… — Данилов вернул зеркальце Елене.
— Ты расстроился? — участливо спросила она, пряча зеркальце в сумочку. — Зря я, наверное…
— В этой жизни ничего не бывает зря. — Данилов ободряюще подмигнул Елене, но его показная веселость не обманула ее.
— Все хорохоришься, Вова…
— Ага! — весело подтвердил Данилов. — Не хорохорился, так уже, наверное, помер бы.
— Все так плохо? — Красивые глаза Елены моментально увлажнились, а голос задрожал. — Может быть, тебя перевести?
— Куда? — скривился Данилов. — Вспомни любимую поговорку доктора Жгутикова — «Хрен на хрен менять — только время терять». Везде одно и то же. Вот если домой…
Закинутую удочку сразу же сломали.
— Не сейчас, Вова. Я боюсь… — Елена судорожно всхлипнула, и Данилов поспешил сменить тему:
— У меня все хорошо и будет еще лучше. Вот, отлежу свое и начну жить в полную силу…
— Палата большая? — перебила Елена.
— Четырехкоечная.
Про отсутствие занавесок на окнах Данилов упоминать не стал.
— Соседи не буйные?
— Милейшие люди. Спят целыми днями. Буйных здесь не бывает — не успеешь разбуяниться, как тебя «погасят». Прямо богадельня какая-то.
— Тамара Александровна говорит, что прогноз у тебя в целом благоприятный, но вообще-то все не так просто, как тебе кажется.
— А какой у меня диагноз?
— Она не говорит. Сказала, что диагноз — это личное дело врача и больного, и больше ничье, с чем я вообще-то согласна, и что диагноз еще будет уточняться и, возможно, пересматриваться, что кажется мне странным. Пора бы уже ей представлять, от чего тебя лечить!
— А зачем? — искренне удивился Данилов. — Лечение ведь у всех одно и то же. За исключением каких-то нюансов типа индивидуальной непереносимости того или иного препарата. Ты что — забыла, что учила на пятом курсе?
— Нет, не забыла, но…
— Короче — все путем. Вот гулять разрешили, свидания, значит, дело идет на поправку. Лежу, высыпаюсь, думаю о жизни. Самое примечательное то, что нет желания выпить чего-нибудь покрепче местного чая. А вот квасу — с удовольствием, спасибо тебе.
Данилов отвинтил крышечку, сделал два глотка, завинтил крышечку и сказал:
