Светлана Багдерина - Весёлый лес
Да и не до них сельчанам было, если признаться. С того дня, как угасший от ран телесных и душевных дю Буа сошел в землю, в его лесных владениях начались события странные и пугающие: незнакомые завывания и рык, жуткие следы, исчезновение людей, ночные набеги неведомых тварей на дома и амбары… Старосты запросили помощи короля, но отряд пикинеров, вошедший в лес, обратно не вышел. Такая же судьба постигла и два десятка отважных рыцарей и егерей. После этого процесс массового исхода жителей деревень, обескровленных атаками чудовищ, стал необратимым: за две недели опустело пять из шести деревень, прилегавших к Веселому некогда лесу.
И тогда появился Гавар.
На дороге жителей последней деревни, собравших в телеги и тачки пожитки, какие можно было унести на себе или верной коняге и вышедших в путь в никуда, встал человек.
Кто-то говорил, что ему было лет пятьдесят, не больше. Кто-то спорил, что двадцать. Некоторые утверждали, что это был глубокий старик. Иные – что мужчина в расцвете сил. Но все, кто обсуждал произошедшее потом, сходились на одном: человек, преградивший им путь, вышел из леса. И рядом с ним, как друзья, как добрые соседи, шли четыре зеленых монстра с оружием и в одежде.
Окинув беженцев холодным взглядом, колдун заявил, что с этого дня бояться добрым жителям Бобровой Учи нечего, что они могут оставаться, где жили, и даже заходить как раньше на окраины леса, собирая грибы, ягоды и травы, и даже рубить деревья на дрова – но при условии, что ни соваться вглубь, ни охотиться они не будут. Нарушителя ждет смерть. Послушных – спокойная мирная жизнь. За доброту свою и защиту он, Гавар, теперь каждую неделю будет требовать дань – продуктами и припасами, самого лучшего качества. Которую добрые селяне будут оставлять на окраине деревни каждое воскресенье, если и впрямь хотят, чтобы жизнь их текла спокойно и мирно. Список необходимого к следующему разу они будут находить на том же месте.
С тех пор прошел век, а, может, и век с четвертью. Колдун не обманул: хоть холодящие кровь звуки и впредь долетали из Веселого леса, и пугающие следы то и дело появлялись у деревни, иногда вместе с теми, кто их оставляет, крестьян никто не трогал. Чего нельзя было сказать о пришлых искателях славы, репутации или возмездия – волшебниках, рыцарях, воинах, авантюристах и просто безумцах.
На этом страшная сказка Бобровой Учи заканчивалась, и начиналась иная.
На третьем рыцаре селяне опомнились, вдумались, что пропускают, и дружно взялись за дело: четвертый искатель приключений уже заплатил за право войти в их лес, выдал чаевые проводнику – естественно, авансом, и выложил денежки за то, чтобы имя его было увековечено на стеле Отваги.
Посмертно, если возникнет необходимость.
С уведомлением родственников.
За отдельную плату.
«Нет такой стелы? Так будет!» – отвергли его робкие возражения крестьяне, и слово сдержали: за две недели посреди деревни воздвиглась стела, выложилась плитами площадь, установилась ограда, скамейки и лавочки с сувенирами: глиняными фигурками монстров, шляпами, платками и рубахами с их изображениями и портретами Гавара и тех, кто решился бросить ему вызов, а заодно и шкурами подохших или убитых храбрецами чудовищ.
Для самых разумных из пришлецов оборотистые крестьяне проводили экскурсию по безопасной опушке с показом следов, прослушиванием жутчайших рыков и завываний[7] и запечатлением специально выписанным из Монплезира художником на фоне заранее нарисованного монстра по выбору.
После того, как об открывшемся аттракционе узнала широкая шантоньская публика, зеваки, жадные до острых ощущений, повалили в Бобровую Учу толпами – вытаптывать окраины леса, заказывать свои портреты с чудищами и покупать для спален коврики из шкур и кож семируков, змееконей, грабастиков и прочей живности, давно и надежно сменившей привычных и милых медведей, змей и лисиц. А поскольку желающих приобрести такую безделицу очень скоро стало гораздо больше, чем вожделенных кожных покровов, то в ход пошла и традиционная фауна – подстриженная, подкрашенная, утыканная шипами, перьями, оклеенная пластинами и награжденная когтями из коровьих рогов и прочими элементами чудовищного тюнинга. А поскольку человеческая фантазия скромную труженицу-природу всегда опережала, то и количество видов монстров, обитающих в Веселом лесу, стало увеличиваться с каждым новым шорником.
Больше видов – больше туристов, охотников и прочих исследователей.
Больше пришлых – больше потребность в сувенирах.
Больше потребность…
А уж когда еще кому-то пришла в голову мысль изображать в лицах и костюмах самые драматические сцены из истории овладения лесом монстрами и колдуном…
Конечно, время от времени правящая династия страны вспоминала про отбившийся от ее цепких рук лес, посылала экспедицию-другую на усмирение и устранение… и больше ее не видела. На том пыл возмездия короля охладевал – до следующего года. Но годы шли, сменяя друг друга, менялись крестьяне и короли, и лишь один Гавар оставался неизменным, как небо, как вода, как камни…
Как Веселый лес.
Через тридцать лет после пришествия чудовищ сельчане искренне не понимали, как они когда-то могли зарабатывать себе на жизнь гроши тяжким трудом дровосеков или хлеборобов, а между королями Шантони и Гаваром был достигнут негласный уговор: короли правят Шантонью, колдун правит лесом, и в дела друг друга обе стороны не лезут. И вдруг – да еще как! – всё переменилось… Зачем? Отчего? Почему?…
Ответов, увы, было гораздо меньше, чем вопросов, чтобы не сказать, что их не было совсем.
– Н-нам туда, – де Шене решил, наконец, прервать затянувшееся молчание и высказать очевидное.
– Ч-чего? – еле слышно выдавила Грета, словно ветерок в листве прошуршал, и шевалье смущенно понял, что и его сообщение прозвучало немногим громче.
Все перевели вопросительные взоры на чародея.
– Нам… туда?… – тихо-претихо шепнула принцесса, растерявшая годовые запасы спеси.
Понимая, что больше всего ему сейчас хочется сказать «Нет, обратно, и чем скорее, тем лучше, и ну ее к снытям болотным, эту тетку», чародей сглотнул пересохшим горлом, откашлялся – словно наждаком по кирпичу пошаркали, и целенаправленно не глядя на замок затаившийся, словно в засаде, угрюмо проговорил:
– Если хотите успеть до утра – то да.
Ни вопросов, ни обсуждений в кои-то веки не последовало, и весь отряд, кучно и безмолвно, двинулся вперед: Лесли в авангарде с топором наперевес, Люсьен рядом, глаза шныряют по земле в поисках хоть чего-нибудь, подходящего на роль оружия, дамы, позабыв на время классовую и прочую рознь, сгрудились подле Агафона, истерично зыркающего по сторонам, палочка наготове.
– Хорошо еще, что место ровное… – для ободрения соратников ли, себя ли[8] пробормотал дровосек.
– Из замка лучше видно… – Грета внесла свою долю бодрости в настроение команды.
– На таком расстоянии оттуда человека не разглядеть, – то ли спросил, то ли сообщил свое мнение чародей и, захваченный новой мыслью, снова замедлил шаг до минимума.
Одновременно, как по команде, свое вИдение проблемы попытался высказать и давешний источник унылого зычного воя – и, как почудилось магу, гораздо ближе, чем раньше.
– Если мы вообще доберемся до самого Гавара, – непроизвольно вырвалась у школяра мысль, последние несколько минут большой зеленой мухой зудевшая в его окованном страхом мозгу.
– Я чувствую, как на меня из темноты кто-то так и смотрит, так и смотрит, будто взглядом пожирает, – неуютно поежилась дочка бондаря, жалобно оглянулась по сторонам, и в скудном свете провалившейся в тучи луны ее лицо показалось белесым, как саван.
– Молись, чтобы только взглядом, – буркнул Лесли.
Студент остановился.
– Трусы! Никто на вас не смотрит! – прорычала принцесса и отважно бросилась вперед, обгоняя даже лесоруба. – Ни в одном окне даже свет не горит!
Оба рыцаря, отталкивая друг друга локтями и обжигая неприязненными взглядами как кислотой, кинулись за ней.
– Во-первых, из неосвещенного помещения лучше видно, что делается на улице. Во-вторых, магу такого уровня, как Гавар, чтобы видеть ночью, свечки не нужны, – исполненный дурных предчувствий школяр дотошно стал перечислять контраргументы, и ноги его как-то сами по себе из положения «стоя на месте» перешли в режим «задний ход с ускорением». – А в-третьих, при такой лунище да на ровном месте нас обнаружит даже слепой!
По мягкой земле глухо застучали уносящиеся прочь шаги.
– Эй, волшебник, ты куда?!
– Я не «куда», я – «откуда»! – выкрикнул через плечо Агафон, проворно ретируясь в сторону подземного тоннеля.
– Стой, ты не имеешь права!..
Де Шене бросил кипящий ревностью и темными подозрениями взгляд на дровосека и метнулся догонять их единственную, но быстро исчезающую надежду на магическую поддержку.[9]
