Михаил Мишин - 224 избранные страницы

– Извините, – сказала девчонка. – Мы сейчас выключим.

– А в другой раз милицию вызову, – пообещал Шляпников. – Пусть она вас культуре поучит!

И Шляпников вернулся к себе.

– Смотри, какую я книжку купила, – сказала ему жена, когда он уже лежал в кровати. Она дала в руки Шляпникову брошюрку под названием «Становление гармоничной личности».

Шляпников открыл книжку и стал читать.

Уже за полночь он перевернул последнюю страницу и заснул.

Проснулся он другим человеком. Теперь он был уже гармоничной личностью.

1975

Под музыку Вивальди

Я его столько раз предупреждал: «Коль, ты своего организма не уважаешь. Ты против организма пойдешь – он против тебя пойдет. Вот ты в завязке был, так? Потом помаленьку развязал, так? Ну так вот: обратно завязать захочешь – тоже помаленьку давай. А резко затормозишь – организм сбесится от неожиданности».

Как в воду глядел.

В прошлую субботу это было. Нет, в воскресенье даже. Потому что в ту субботу мы как раз у Коли на квартире гуляли. Провожали его брата назад в деревню. Мы брата Колиного на вокзал свезли, а потом вернулись – отметить, что свезли его на вокзал. Сперва у нас там еще было, потом Юра сходил, принес, а потом Коля сам уже сбегал, принес, а ту бутылку мою – это уже мы с Юрой вдвоем, когда от него ушли, потому что он уже не мог. Ну да, в субботу. Ну и в воскресенье, конечно, нормально все. Только, конечно, голова. Ну, освежиться пошел к ларьку. А Юра уже там был. Видимо, с ночи. Мы сперва с ним по большой взяли, потом уже еще по большой. Потом взяли по большой, Юра и говорит:

– Давай еще по большой, что ли? Я говорю:

– Ну не по маленькой же! Стоим так, разговариваем. И тут как раз из-за угла Коля выгребает. Юра говорит:

– Пришел, да, Коль? Давай полечись. С утра-то после вечера.

А Коля стоит, не отвечает ничего и так задумчиво на нас с Юрой смотрит. Мне его вид сразу не понравился – больно задумчивый был.

Ну, пьем помаленьку с Юрой, и Юра говорит:

– Ну, чего делать будем? Я говорю:

– А чего ты будешь делать? У меня вон двадцать семь копеек. Вот тут Коля и начал.

– А давай, – говорит, – мужики, сходим куда.

Я говорю:

– Куда сходим-то, Коль? Я ж говорю: у меня двадцать семь копеек. А у Юры вообще ничего.

А Коля и говорит голосом таким нездоровым:

– Нет, – говорит, – я не про это. Давайте, – говорит, – для интереса куда сходим. Юра говорит:

– Куда, Коль? В общежитие, что ли? Так как ты пойдешь? У него же вон двадцать семь копеек, а я вообще пустой, а если у тебя есть, так чего ты выламываешься? Доставай, сейчас возьмем и к этим сходим, ну в общежитие.

А Коля глаза в небо уставил и говорит:

– Вы, – говорит, – мужики, меня не поняли. Я не это предлагаю, а я предлагаю вам сходить в какое место.

Я говорю:

– Ты чего, Коль, тупой? В какое место? Когда у нас двадцать семь копеек? Вон, гляди, двугривенный, пятак и по одной – вот одна, вот две. Куда ты хочешь сходить-то?

А он так это сплюнул и говорит.

– Хотя бы, – говорит, – в музей.

Юра как стоял, так кружку и выронил. Я говорю:

– Повтори, Коль, чего сказал?

А Коля так чуток отодвинулся и говорит:

– Да нет, в музей – это я для примера. Лучше, – говорит, – в филармонию.

Тут уже я кружку разбил.

А Коля стоит, как памятник «Гибель „Варяга“», и говорит:

– Я, – говорит, – сегодня, мужики, рано проснулся и телевизор включил. И там, – говорит, – как раз один выступал профессор. И он сказал, мужики, что, если только пить и ничего больше, так и будешь все только пить и ничего больше вообще. А надо, он сказал, так жить, чтоб в библиотеку ходить, чтоб сокровища культуры, и также регулярно в филармонию.

Юра мне говорит:

– Ты чего ему вчера наливал? – И гово­рит: – Коль, ты чего, первый раз профессора по телевизору видал? Мало ли какой дурак по телевизору чего скажет? Так всех и слушать, а, Коль?

И мне говорит:

– Я понял. Я понял, Мишань, чего он по телевизору смотрел. Там такая передача есть, когда от этого дела гипнозом лечат. Там точно, профессор выходит и говорит: «Водка – гадость! Я с водкой рву! Все рвем! Рвать!» И они там все рвут и отучаются. Слышь, Коль, ты эту смотрел передачу, да?

А Коля говорит:

– Я на мелкие подначки не отвечаю. Я, – говорит, – без балды вас приглашаю. Я в кассу сходил и на дневной концерт три билета взял. Как раз, – говорит, – у меня последняя была пятерка.

– Видал, Юр, – говорю. – Я ж помню, у него еще должна быть пятерка. Вон он, гад, на что ее пустил.

А Коля говорит:

– Идете или нет?

И стоит, подбородок задрал – ну точно как в кино разведчик, которого в тыл врага засы­лают. Только вместо парашюта у него фонарь под глазом. Ему этот фонарь его родной брат поставил, который из деревни к нему приезжал погостить. Потому что они с Колей поспорили, кто за меньше глотков бутылку портвейна выпьет. И Коля выпил за один. И думал, что выиграл. А брат его вообще без глотков – влил всю бутылку в себя, и все. А Коля сказал: «Без глотков не считается». А брат его сказал: «Нет, гад, считается» – и навесил ему под глаз фонарь. А Коля ему нос подправил. А потом они помирились, и мы это дело отметили, что помирились они.

Юра говорит:

– Видал? Во, гады, гипноз дают, а? Я говорю:

– Его одного сегодня бросать нельзя – видишь, он поврежденный.

Ну, пошли – Колька впереди, мы сзади с Юрой.

Юра говорит:

– Хочешь, Коль, мы тебе мороженого купим? На все двадцать семь копеек. Хочешь крем-брюле, а, Бетховен?

А Коля на нас только поглядел, будто он правда Бетховен, а мы с Юрой два ведра му­сорных…

Ну ладно, подходим, значит, к этой филармонии. У входа толпища, как в торговом центре перед праздником. Ну, показались мы там, и я так скажу, что по глазам ихним было видно: нас они вовсе не ожидали.

Коля так это небрежно свой фонарь ладонью прикрыл – вроде бы у него там чешется. И Юра, гляжу, как-то загрустил, как-то пропало настроение у него.

Говорит:

– Лучше бы в общагу сходили, там тоже музыка!

– Не бэ, – говорю. – Прорвемся! Он говорит:

– Глянь-ка, у меня везде застегнуто? Я говорю:

– Вроде везде. А у меня? Он говорит:

– У тебя на рукаве пятно жирное. Я говорю:

– Это у меня с пирожка капнуло. Вчера на вокзале. Я ж не знал, что у меня сегодня филармония.

И ладонью пятно закрыл, чтоб не видно было.

Тут Коля, значит, и говорит гадким голосом:

– Идемте, товарищи, а то можем опоздать.

Ну, на «товарищей» мы ничего ему не сказали, встали плечом к плечу, как на картине «Три богатыря», только без лошадей, и пошли. Ну, Коля одной рукой глаз защищает, второй билеты сует. Старушка долго на нас глядела – тоже, видать, не ждала.

А внутри – свет сверкает, колонны везде, паркет фигурный. Культурное место, что ты! Ну а мы так и стоим плечо к плечу возле стеночки. А эти мимо нас парами гуляют, один на меня поглядел, чего-то своей бабе сказал, та тоже поглядела, и засмеялись оба. Я думаю: «Ты бы у нас во дворе на меня засмеялся. Ты бы у меня посмеялся!..»

Тут к нам еще одна старушка подъюливает.

– Не желаете, – говорит, – молодые люди, программку?

Ну, Коля глаз рукой еще плотнее прикрыл и отвернулся – вроде бы ему ни к чему никакая программка, мол, он тут и так все знает. Бетховен, ну.

А Юра мне на ухо говорит:

– Это чего за программка? Навроде меню, что ли? Мишань, спроси ее, чего у них тут на горячее?

Он когда на нерве, из него всегда юмор прет.

Ну, купил эту программку за десять копеек, но поглядеть не успел – звонок дали. Коля от стенки отлепился.

– Пора, – говорит, – в зал, товарищи.

Ладно, пошли в зал. Бетховен впереди, мы с Юрой за ним. Так и сели, потому что билеты у нас оказались: два вместе – мы с Юрой сели, а Коля прямо передо мной. Юра у меня программку взял, зачитывает:

– «Музыка Возрождения, Антонио Вивальди. Концерт для двух скрипок, альта и виолончели». Слышь, Мишань, «Возрождение» – это как?

– Я что, доктор? – говорю. – На Рождество ее играли, наверное. На Новый год.

– Понятно, – Юра говорит. – С Новым годом, значит. Квартет, понял. Значит, четверо их будет. Как бременские музыканты. Видел по телеку? Осел там классно наяривал.

А вокруг, между прочим, народ рассаживается. И ко мне с левого бока молодая такая садится, вся в бусах, в очках и спина голая. И духами от нее пахнет – такой запах! А у меня пятно как раз с ее стороны на рубашке, ну, я сижу и рукой зажимаю его, как Колька свой фингал. И дышать стараюсь в сторону Юры.

И тут она вдруг ко мне:

– Простите, – говорит, – вы слышали? Говорят, Лифшиц в Париже взял первую премию?

Ну, я ей, конечно, не сразу ответил. С мыслями собирался. Потом говорю:

– Ну.

Она говорит:

– А ведь его сначала даже посылать не хотели. Представляете? Я говорю:

– Ну.

Она говорит:

– А вы не в курсе, что он играл на третьем туре?

Я думаю: «Ну, Коля!» – и ей говорю:

– На третьем именно как-то я не уследил, замотался…