Владимир Санин - Безвыходных положений не бывает
А когда я через Николая передал Коке, что в случае успеха дам ему сломать еще и бинокль, Кока начал истребительную войну. Таня капитулировала, и через неделю Кока был уже признанным вожаком целой армии проказников.
И все сразу стало на свое место. Главный механик, которому мы купили новую шляпу, снова посетил Таню, и теперь она работает на заводе. Девице с ястребиным носом она сказала, что я ее недостоин.
Коку в детском саду обуздали, и страшная жажда разрушения сменилась у него обычной любознательностью.
А мы с Николаем работаем, курим, спорим, станок скоро будет готов. Будильник и бинокль Кока сломал давно. Но, честное слово, мне их не жаль. Совсем не жаль!
ЗНАМЕНИТЫЙ ЗЕМЛЯК
Самая непринужденная, откровенная и содержательная беседа начинается тогда, когда собираются бывшие однокашники. Здесь ни у кого нет отчества, есть только имена — Мишка, Гришка, Витька, Галка. Здесь нет званий, должностей, заслуг и регалий — все равны, как в бане. Упаси бог кому-нибудь в такой компании зазнаться! Засмеют, ударят по носу морально и прижмут его физически.
Итак, собрались однокашники. С того времени как они в последний раз тряслись на экзаменах, прошло всего несколько лет, и сегодня самой солидной должностью может похвастаться Гришка Федоров — он председатель сельсовета; самым большим чином — Женька Буркин, лейтенант милиции, и самой почетной наградой — хирург Петька Захаркин, награжденный медалью «За спасение утопающих» (он спас во время ледохода корову).
— Ребята, — сказал председатель Гришка, — наша честь поставлена на карту. Жителям нашего населенного пункта вообще и нам в частности нанесена увесистая пощечина. Как работник выборного органа, готов заверить свое заявление государственной печатью.
— Кто же это сделал? — подскочив на стуле, воскликнул милиционер Женька.
— Да, да, кто? — возмущенно загалдели остальные.
— Спокойствие, — поднимая руку, сказал председатель Гришка, — сейчас все будет ясно, как говорит наш коновал Петька, вскрывая больного, словно консервную банку. Я не буду томить высокое собрание. Сегодня утром останавливает меня соседка, бывшая учительница Прасковья Ивановна, и просит прочитать ей письмо от племянника, так как она разбила очки. Помните Костю Ежевикина? Так он приезжает.
— Ну и что? — недоуменно спросил милиционер Женька. — Прикажешь по этому поводу организовать почетный караул?
Завклубом Симка-Серафимка пожала плечами, давая понять, что она разделяет недоумение предыдущего оратора. И лишь хирург Петька более или менее живо реагировал на эту новость.
— Будет любопытно взглянуть на его левую руку, — сказал он, морща лоб. — Помнится, лет пять назад у него был прелестный вывих локтевого сустава с ограничением подвижности… Кстати, Костя окончил свое театральное училище, кто знает?
— Да, да, — обрадовалась Симка-Серафимка, — ведь он артист! Он даже снимался, мне кто-то рассказывал. Вот здорово, нужно будет пригласить его в наш клуб!
— Артист? — с уважением переспросил Женька. — О, смотри ты!
— Погодите, — председатель Гришка — поморщился. — Что за восторги? Можно подумать, что в село Кашурино приезжает на гастроли миланский театр «Ла Скала». Могу вас огорчить: миланцев у нас кто-то по дороге перехватил. Кажется, Париж. А приезжает к нам киноартист Костя Ежевикин, известный по картине… По какой картине? Никто не знает? Плохо. Впрочем, я тоже не знаю. Вроде бы в каком-то фильме Костя играл толпу. Однако вот что пишет наш приятель, эту цитату я запомнил дословно: «…поэтому возникла возможность на недельку приехать. Приеду уже не как студент, тетушка Прасковья, а как артист, известный в широких кинокругах, со своим творческим почерком. Впрочем, я не удивлюсь, если в вашей глухомани о моем творчестве никто и не слыхивал: свиноферма, несмотря на свою полезность, очень далека от искусства. Однако устал от столичной суеты и хочу отдохнуть. Боюсь только, что бывшие однокашники уж очень будут досаждать своей компанией: ведь каждому хочется погреться в лучах чужой славы…»
— Ну и дворняга же! — возмутился милиционер Женька. — Всех облаял! Он всегда был хвастун, но чтобы так…
— Прошу занести в протокол, — обратился председатель Гришка к Симке-Серафимке, — что кинозвезда Константин Сидорович Ежевикин, обладающий творческим почерком, квалифицирован как дворняга. Товарищи, прошу понять, нам оказывают честь. Устав от суеты, к нам приезжает гость, известный в кинокругах. Не как Чаплин или Брижит Бардо, но все-таки известный. Он справедливо обеспокоен тем обстоятельством, что хрюканье поросят в нашей деревенской глуши помешало нам как следует изучить его творчество. Дорогого гостя нужно успокоить. Он должен увидеть, что кашуринцы любят киноискусство и ценят лучших его представителей. Костя приезжает послезавтра, и нам необходимо…
Не успел Костя Ежевикин, выйдя из вагона, удивиться небывалой толпе на полустанке, как у него вырвали чемоданы и в освободившиеся руки сунули огромный букет цветов. Затем на Костю обрушилась десятибалльная волна земляков. Его обнимали, тискали, мяли, жали, давили, что-то кричали в уши и дружески били под ребра, причем все Костины попытки освободиться были тщетны. Наконец, задыхающегося и полуживого, его выдернули из клубка встречающих и довольно бесцеремонно втащили на деревянный помост. Здесь ему помогли стащить с головы намертво продавленную шляпу, переправили со спины на грудь галстук, взяли из рук охапку прутьев, пять минут назад бывших цветами, и потрясенный Костя увидел над толпой огромный транспарант:
Оглушенный и ошеломленный оказанной ему честью, Костя все же быстро сориентировался — сказались профессиональные навыки. Он принял позу народного трибуна и только раскрыл рот, чтобы произнести простое и величественное «спасибо, земляки», как подлетел какой-то шустрый пацан и сунул ему в зубы огромный кусок сотового меда, знаменитого кащуринского меда, который по традиции подносили почетным гостям. Костя поперхнулся, задохнулся, вытаращил глаза, и тут его потрясло громоподобное:
— Знаменитому земляку — урра!
Оторвав от зубов мед, Костя оглянулся. Рядом с ним, не сводя с него влюбленных глаз, стояли старые друзья — Гришка, Петька, Женька и Симка-Серафимка. Полным достоинства кивком Костя поздоровался с ними, подумал немного и сказал:
— Подходите сюда, ребята, поближе. Ну, не стесняйтесь!
— Урра! — дурным голосом вдруг завопил Петька. — Урра Константину Ежевикину!
Костя широко улыбнулся и только успел вновь принять позу трибуна, как его неожиданно дернули за ногу и он, взвизгнув, полетел вниз с помоста. Но упасть ему не дали. Десятки рук мгновенно превратились в живую пружину, и под приветственные клики толпы Костя полетел в воздух. Здесь он быстро сообразил, что это древнее выражение человеческой признательности — весьма сомнительное удовольствие. Так, вероятно, может, чувствовала себя одинокая картофелина, попавшая в центрифугу, где ее болтает во все стороны и избивает обо все стенки. Сначала Костя вежливо просил, потом начал умолять, а когда ему показалось, что с него сползают брюки, — завопил. Его спас Женька, который подхватил Костю за ворот пиджака и, как мешок с отрубями, втащил на помост.
— Ребята, — задыхаясь, начал Костя, — я очень благодарен, я счастлив, но…
— Товарищи! — закричал в микрофон Гришка. — Только что наш знаменитый гость сказал, что он счастлив ступить на родную землю! Урра Ежевикину!
— Не надо! — пискнул Костя, но было поздно. Его снова дернули за ногу, и со сдавленным криком он по летел вниз…
Когда дорогого гостя повели домой, он был совершенно выпотрошен и внешне походил не столько на знаменитую кинозвезду, сколько на захудалое воронье пугало. Обеими руками он цепко держался за свои брюки и как-то странно переступал левой ногой.
— Спасибо, товарищи, спасибо, ребята, — бормотал он, — но у меня не осталось ни одной пуговицы!
— Молодежь! — преданно рявкнул Женька. — Оторвали на сувениры!
— А пола пиджака? — огрызнулся артист. — А манжеты брюк? Их тоже оторвали на сувениры? И подошву от туфли оттяпали — тоже на сувенир? Что это такое?
К дому Костиной тетки Прасковьи Ивановны тянулась стометровая очередь мальчишек и девчонок. Несколько дружинников наводили порядок.
— Это за автографами, — разъяснил Гришка. — Сегодня по графику получает только наше село. А с шести утра придут из соседних деревень, все расписано на неделю вперед.
— Но ведь я, — возмутился Костя, — должен буду давать автографы с утра до ночи!
— Ни в коем случае! — возразила Симка-Серафимка. — Мы будем делать перерывы на твои выступления в клубе.
