Екатерина Кариди - Переспать на спор
— Это моя жена, Анна.
Рты, конечно, пооткрывались. Тишина в комнате стояла гробовая.
Михаил старался ни на что не обращать внимания, ему и так тяжело все давалось, злость кипела внутри. Разведется она! Разведется!
Аня несколько секунд сидела, опустив голову, но взяла себя в руки, надо же со всеми познакомиться, оглядела присутствующих и выдавила вымученную улыбку:
— Здравствуйте, я Аня Зацепина…
— Кольцова, — его голос был холоден и резок, и пробирал до дрожи, — Это Дарья Максимовна, наша экономка, она представит тебе всех остальных, а мне пора.
Брови экономки поднялись еще выше, но она просто кивнула, сохраняя нейтральное выражение лица. Михаил, словно выдохся, глухим голосом попросил:
— Тетя Даша…
— Миша, все в порядке, занимайся своими делами, мы прекрасно справимся.
Ее муж сумрачно кивнул всем головой и куда-то ушел. Аня обратила внимание на то, что между собой они общаются как близкие люди, а с ней — подчеркнуто официально. Что ж, так даже лучше. Она ведь в чужом доме. Принесли ее коляску. Не сядет она больше в эту коляску, в конце концов, она не инвалид, вот только бы до постели добраться, усталость навалилась. Осторожно встала с дивана:
— Дарья Максимовна, давайте знакомиться, — и протянула руку.
Та взглянула на странную «жену» проницательным взглядом, официально пожала протянутую руку и официальным тоном представила ей присутствующих. Голова у Ани снова разболелась, она почти никого не запомнила, потом разберется, как-нибудь…
— Дарья Максимовна, не могли бы вы проводить меня в мою комнату.
Экономка величественно кивнула и пошла к лестнице на второй этаж. Там она удивленно остановилась, так как Аня не поспевала, двигалась слишком медленно.
— Простите, я после аварии, не могу ходить быстро, — Улыбка Ани выглядела жалко.
Дама тут же переменилась в лице и занервничала:
— Что же вы…
— Ничего, все в порядке. Мне бы прилечь.
— Конечно. Федор давай сюда коляску!
— Не надо коляску, я не хочу. Я же не инвалид.
С помощью Федора, под недовольное бормотание Дарьи Максимовны, что мол, некоторые не хотят беречь здоровье, они кое-как добрались. Комната была большая, светлая, прекрасный вид из окна, но Ане уже ничего не хотелось, только прилечь. Дарья Максимовна послала одного из парней принести сюда поднос с едой, спросила, не нужно ли чего. Ане ничего не было нужно, и есть тоже не хотелось, прилечь бы только. Когда ее оставили одну, она заползла в постель и, свернувшись калачиком, моментально уснула.
* * *Проснулась резко, от ощущения чьего-то присутствия. Когда открыла глаза и увидела, как он раздевается, чуть не подскочила в панике.
— Не дергайся.
— Что ты здесь делаешь?
— Что я делаю в своей спальне? Спать ложиться собираюсь.
— Где? — она все еще не проснулась толком.
— Не смеши меня, — опять холодный цинизм, — в своей постели.
Аня стала выбираться из постели, хорошо, что спать ложилась не раздеваясь.
— Ты куда это собралась?
— Найдутся же в этом доме пустые комнаты, там лягу.
Он просто взбесился, и так весь день на нервах, а теперь еще ее фокусы!
— Ты никуда не пойдешь. — он цедил слова, обжигая холодными глазами, давя на нее каким-то внутренним ледяным огнем — Ты моя жена и будешь спать в моей спальне.
— Нет. Я не буду с тобой спать, — не пройдет у него давить на нее!
— Не надо меня бесить, — тон стал обманчиво спокоен, — Никто на тебя набрасываться не собирается. Ты и здоровая-то мне не была нужна. А тем более больная. Но спать будешь здесь!
Эта дура так и норовит опозорить его перед всеми, черт бы ее побрал! Было ужасно обидно, он весь день с нетерпением ждал, когда окажется с ней наедине в одной постели. Прикоснуться к ней, почувствовать, как она откликается, как будет дрожать от желания. Он знал, что она будет гореть, плавиться, кричать от страсти в его руках, и эта мысль пополам с собственным желанием мутила ему разум. И что?! Не будет с ним спать!
Аня отвернулась, из всех ее чувств остался лишь дух противоречия и возмущение. Здесь так здесь. Она стащила с кровати подушку и покрывало, и собиралась лечь на пол. Но он рванулся к ней, повалил на постель, придавил своим телом, прижав руки над головой. Сначала был испуг, а потом вдруг ее охватила злость, протест и, под всем этим, дикое желание:
— Что, опять изнасилуешь?! По-другому не можешь?!
А он вдруг понял, что никогда больше не сможет ничего сделать с ней насильно. Словно встал в мозгу какой-то блок. Желание клокотало в нем, подхлестываемое яростью, хотелось вдавиться в это хрупкое тело, вдавить его в себя, пока они не станут неразделимы, погрузиться в нее целиком, забыть обо всем, забыть себя и просто двигаться, двигаться, двигаться… пока не наступит это смертельное блаженство, и мир не разлетится на части сверкающими осколками…
Но после таких слов жены он пришел в себя и зло прошипел, отбросив ее руки:
— Делать нечего! Я и в прошлый-то раз через силу заставил себя это сделать, только чтобы тебя научить уму-разуму, — говоря эти слова, он сощурившись смотрел ей в глаза и видел разливающуюся там боль.
Ей больно, отлично! Потому что ему тоже больно! Он решил повернуть нож в ране:
— Но тебе, помнится, понравилось, — голос стал вкрадчивым и ядовитым, — Так понравилось, что ты орала на весь отель.
Аня отвернулась, не желая слушать, видеть, хотелось провалиться сквозь землю от стыда, злости и бессилия, но он не закончил.
— Не волнуйся, я не собирался тебя даже пальцем касаться. Нужна ты мне… — он встал и начал одеваться, умолк на какое-то время застегивая брюки, потом словно припечатал, глядя на нее с холодным презрением, — Молить будешь, и то не трону. Оставайся в этой спальне! Это теперь твоя комната, я сам уйду. Невозможно с тобой не то что спать, вообще рядом находиться.
И ушел, обдав ее холодом и хлопнув дверью на прощание. Аня снова залезла в постель, забилась под одеяло и, дрожа от обиды и боли, заплакала навзрыд. Какая же она идиотка, кто просил ее в тот вечер обращать на этого урода внимание? Как могла прийти ей в голову эта глупость, подойти и снять его на спор?! Зачем?! Наказание за одну маленькую глупость показалось ей просто чудовищным. Но обиднее всего было то, что он ушел.
* * *Михаил вылетел из спальни, сбежал вниз по лестнице. Его трясло от разочарования, от злости, смешанной с неутоленным желанием и обидой. Мужчина чувствовал себя как ребенок, которому обещали конфетку, дали даже попробовать, а потом отобрали. Запустив обе руки в волосы на затылке и сжав их посильнее, он мерил шагами гостиную. На шум вышла экономка:
— Миша, что случилось?
— Ничего, тетя Даша, все в порядке, — он как-то сразу сник, голос был усталый, — просто не могу спать, устал, а спать не могу.
— Пойдем, я тебя чаем напою, у меня плюшки сеть. Твои любимые. Сегодня испекла. Пойдем.
Дарья Максимовна видела то, что он сам не хотел ни признавать, ни показывать. Ну да ничего, сам расскажет. Она повела его в кухню, не переставая тихонько уговаривать, что травный чаек поможет заснуть, а плюшки вкусные, такие как он любит. Она знала, что мальчик нуждается в любви и заботе, должен же хоть кто-то о нем заботиться. Понятно, что он давно уже не мальчик, но для нее-то он всегда будет ребенком. История с женитьбой не давала ей покоя, что-то там не так с этой женитьбой, Да что там, все не так!
— А чаек действительно успокаивает, тетя Даша. Ой, а плюшки какие… мммм, люблю я твои плюшки, — все-таки сладкие вкусности неизменно поднимают людям настроение, независимо от пола и возраста.
После второй чашки травного чая он смог, наконец, расслабиться и, откинувшись на спинку стула, закурил, прикрыв глаза.
— Миша ты ничего не…
Он покачал головой и пробормотал:
— Тетя Даша, не спрашивай.
— Миша, расскажи, в чем дело, как это случилось, самому легче станет.
— А что говорить. Я дурак. И так мне и надо, — он зло задавил сигарету.
— Миша, ты же давно бросил курить…
— Закуришь тут, когда такие дела.
Тетя Даша смотрела на него и выразительно молчала. Так умеют молчать только женщины, которые нас воспитали, они знают, что нам тяжело носить все в себе, что надо излить кому-то душу, и тогда станет легче.
И он не выдержал.
— Тетя Даша, ты только ничего не говори, ладно, ты просто слушай.
Она шевельнула рукой и утвердительно моргнула. А мужчина все собирался с духом, чтобы как-то начать, вертел в руках чашку, потом, словно в пропасть прыгнул, выдал:
— Я ее изнасиловал.
У женщины глаза на лоб полезли. Не может такого быть! Не мог ее мальчик, которого она с десяти лет практически воспитывала, такое сделать. Он же такой уважительный… Или мог… Что с ним случилось?
— Не верите?
Та покачала головой, повертела кистями рук и выжидательно на него посмотрела. Пусть объяснит.
