Андрей Рябов - Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только
— Двадцать долларов? — обречённо спросил Хамасюк.
— Во-во! Я и говорю — бешеные деньжищи! — старушка осуждающе покачала головой.
— Никита Антонович, — подобрался сзади Коромыслов. — Самурайский!
Действительно, в зале, претендуя на свою порцию славы, появился начальник таможни.
— Ну, показывай, что тут у тебя за контрабанда века! — Евгений Робертович довольно потирал руки. — Кстати, только что разговаривал с начальником управления. Ипполит Аристархович в восторге. Уже отдал поручение связаться с Интерполом, с газетчиками. Сверли дырку для ордена, Никита Антонович!
— Не надо, — слабо просипел Никита Антонович. — Не надо газетчиков.
— Ну-ну, не смущайся! Скромность в данном случае неуместна!
Признав в Самурайском самого главного, к нему подскочил Чарли Блэк:
— Извинить, сэр, кто компенсировать потерю денег за билет мистер Слаун?
— Прокуратура компенсирует! — пошутил Самурайский и громко засмеялся. Его смех прозвучал в тишине одиноко. Он с удивлением уставился на притихшего Хамасюка.
— В чём дело, Никита Антонович?
— Видите ли, Евгений Робертович, — Хамасюк боялся поднять глаза на начальника. — Произошло, так сказать, недоразумение. Ошибка, в некотором роде, произошла.
— Какая ошибка? — севшим от гнева голосом протянул Самурайский. — Лучше тебе сейчас сказать, что ты меня разыгрываешь! Ипполит Аристархович в Москву доложил. Ты это понимаешь?
— Я не виноват! — вдруг завизжал Хамасюк. — Это всё Коромыслов! Коромыслов! Сволочь!
Коромыслов побелел лицом и попятился к выходу. Не заметив Казлаускаса, стоявшего посреди зала с открытым ртом, Крутой Уопер запнулся о его ногу, нелепо замахал руками, а затем обречённо рухнул спиной на забытую всеми «Джоконду» пера Гоши Ляхницкого. «Джоконда», побалансировав на досмотровом столе, медленно повалилась на пол. В пути она задела острый угол и с противным треском порвалась в районе знаменитой улыбки.
— О-о! — слегка огорчился мистер Слаун. — My painting!
— Ничего, ничего! — засуетился Самурайский. — Вам новую нарисуют!
Он сурово воззрился на Хамасюка:
— Ведь нарисуешь, Никита Антонович? Международный скандал нам ни к чему!
Хамасюк с готовностью кивнул. В своей жизни он нарисовал один-единственный рисунок. В детстве. И тот на заборе. Рисунок представлял собой неровный круг с точками-глазами и прямой линией-носом. Посвящён он был местному хулигану Жорке Молчанову, который часом раньше нанёс маленькому толстому Никитке Хамасюку ощутимые побои. Под портретом Жорки двоечник Никитка изобразил поясняющую надпись: «Жорка — пидарас».
— Ладно, — подвёл неутешительный итог Евгений Робертович. — Пойдём ко мне в кабинет, Никита Антонович. Сейчас придётся докладывать Ипполиту Аристарховичу. Мне бы хотелось, чтобы ты вместе со мной выслушал то, что он скажет по этому поводу. Думается, слова будут сплошь нецензурные. Про оргвыводы я даже заикнуться боюсь…
Никита Антонович вдруг вспомнил эффектные фрикции Евгения Робертовича.
«Вот так, вот так меня поимели!» — приговаривал тот, играя широким тазом.
Неожиданно всё ниже пояса заныло.
«Ну, блин! — подумал Никита Антонович. — Опять простатит разыгрался! Или не простатит? Или предчувствие? Что ж, авось выкручусь. Но то, что потом я сделаю с Коромысловым…»
Хамасюк, плотоядно хмыкнув, представил то, что он сделает с Коромысловым и его настроение значительно улучшилось. Он бросил последний взгляд на валявшуюся в грязи «Джоконду». Итальянская девушка, несмотря на причинённые ей увечья, продолжала таинственно улыбаться Никите Антоновичу разорванным ртом.
ДЕНЬ ЗДОРОВЬЯ
— Как появится Близнецова — сразу ко мне! — распорядился начальник Краснобубенской таможни Евгений Робертович Самурайский, проходя утром через приёмную.
— Поняла, Евгений Робертович! — взмахнула ресничками секретарша Леночка.
Начальница отдела кадров таможни Светлана Ильинична Близнецова на два дня уезжала в краевой центр для того, чтобы принять участие в семинаре для руководящего состава кадровых служб региона. На семинаре планировалась масштабная речь самого Петра Константиновича Дуплоноженко, заместителя начальника управления по работе с кадрами. Вот о его-то выступлении Самурайский желал послушать в первую очередь. Вся остальная болтовня выживших из ума кадровиков из других таможен региона интереса не представляла.
— Евгений Робертович? — по селектору прошелестел слегка искажённый голос Леночки. — К вам Светлана Ильинична.
— Запускай! — нетерпеливо распорядился Самурайский и откинулся в своём любимом вращающемся кресле.
В кабинет, быстро переставляя короткие кривые ножки, вбежала Светлана Ильинична.
— Здравия желаю, Евгений Робертович, — изображая этакую немолодую амазонку в погонах, пропела Близнецова. — Разрешите доложить?
«А у неё действительно очень противный голос!» — с лёгкой неприязнью подумал начальник таможни. — «И прав, конечно, Яанус. Похожа Света Близнецова на крысу. Ох, как похожа!»
— Семинар оказался очень продуктивным, — бубнила в это время Светлана Ильинична. — Начальник отдела кадров Белореченской таможни Пескоструев предложил…
— Меня не интересует Пескоструев и вся его Белореченская таможня! — отрезал Евгений Робертович. Близнецова испуганно затихла. — О чём говорил Дуплоноженко?
— Дуплоноженко? Пётр Константинович посвятил часть своего доклада борьбе с коррупцией…
«Как меня достала борьба с коррупцией! — тоскливо подумал Евгений Робертович. — Хорошо, что у нас хотя бы имитация этой борьбы имеется. Спасибо Близнецовой! Хоть и крыса, да не простая помоечная! По отчётам-то у нас всё тип-топ».
Взгляд Евгения Робертовича потеплел.
— Но основной мотив доклада — это повышение внимания руководства таможенных органов к укреплению здоровья личного состава, а шире, к здоровью нации! — продолжала Близнецова. — В этой связи предложено в ближайшее время организовать на каждой таможне региона так называемые Дни здоровья. На Дне здоровья проводить спортивные состязания, весёлые конкурсы, эстафеты и так далее. Пётр Константинович взял дело под свой личный контроль.
— Ну, если Пётр Константинович лично… — Самурайский выпрямился в кресле. — Значит, времени у тебя, Светлана Ильинична, кот наплакал! Срочно — план Дня здоровья, список мероприятий, участников… Чего сидим? Время пошло!
— Так я и хотела! — заторопилась Близнецова. — Пескоструев предложил объединиться с белореченскими. У них под городом база прикормленная. Бывший пионерский лагерь имени Павлика Морозова. Удобства, конечно, не ахти, но поле футбольное есть, домики для ночёвки. Можно даже соревнование устроить! Краснобубенская таможня вызывает Белореченскую. А?
— Можно-то можно, — поразмыслил Самурайский. — Только мы должны победить! За это тоже ты будешь отвечать. Свободна!
Мозг Евгения Робертовича принялся лихорадочно скрипеть. Победа над белореченскими ему была необходима как воздух. В других областях краснобубенцы последнее время не блистали, так хотя бы здесь урвать скупую похвалу, благосклонный взгляд начальства, а там, глядишь, и до генеральского звания недалеко! Правда, о генеральском звании думать пока рановато. Особенно после истории с «Джокондой». Евгений Робертович с содроганием вспомнил тяжёлую беседу у начальника управления, самого Ипполита Аристарховича Гуся. А всё этот Хамасюк со своими дебилами! Надо же было перепутать мировой шедевр живописи с жалкой подделкой спившегося городского мазилы Ляхницкого! И ладно бы просто перепутал! Так ведь раззвонить успел по всей стране! Говорят, что когда в Москве узнали все подробности этой замечательной операции, хохотали так, что даже забыли наказать Ипполита Аристарховича. Зато Ипполит Аристархович всепрощением не страдал. Он вызвал к себе Евгения Робертовича и в течение часа смачно, со вкусом рассказывал Самурайскому всё, что он о нём думает. Причём в выражениях, самым печатным из которых было «тупой вислозадый кретин», начальник управления по понятным причинам не стеснялся. Евгений Робертович, впитав критику руководителя, не преминул поделиться ею со своим многострадальным заместителем по оперработе. Никита же Антонович в свою очередь, злобно урча, «отодрал» личный состав розыскного отдела. Решено было для пущей острастки уволить кого-нибудь из оперов. По логике, гнев Самурайского и Хамасюка следовало направить на Крутого Уопера Коромыслова. «Ценную» информацию о перемещении через границу «шедевра» в таможню притаранил именно он. Однако Хамасюк давно хотел избавиться от другого оперативника, Казлаускаса. Поэтому, ничтоже сумняшеся, обвинил во всех смертных грехах новоявленного литовского националиста. Казлаускаса настолько возмутила несправедливость грядущего наказания, что он даже лишился с таким трудом приобретённого прибалтийского акцента. Затем он пригрозил Хамасюку, в случае его увольнения, написать «телегу» в прокуратуру. В «телеге» Казлаускас пообещал выкатить обвинение Хамасюку в разжигании национальной розни. Хамасюк прокуратуры убоялся и начал приглядываться к двум своим другим операм. Но те, последовав примеру Казлаускаса, тут же туманно намекнули на возможность возникновения межнационального конфликта и с ними. Коромыслов между делом сообщил, что его дедушка — удмурт, а у Сёмы Пензюшкина обнаружились каракалпакские корни. В общем, пришлось ограничиться банальными выговорами…
