Изабель Вульф - Мучения Минти Мэлоун
— Алло? — произнесла я, бросившись к телефону. Сердце бешено колотилось в ребра.
— Минти, это опять Джед.
— О, Джед, привет! — сказала я. — Мы были на Венис-Бич и оставили Джо записку. Вообще-то, мы проболтались там целый день, гуляли и возвращались, звонили в дверь, но никто не ответил. И до сих пор от него ничего не слышно. Может, уехал на несколько дней? Похоже, у нас ничего не вышло.
На минуту наступила неловкая пауза, а потом Джед произнес:
— Извини, я должен кое в чем признаться.
— В чем?
— Я дал тебе неправильный адрес.
— Что?
— У моей подруги такой почерк неразборчивый. Джо живет не в доме семьдесят девять по Харбор-стрит.
— Нет?
— Нет. А в доме девятнадцать. Мне очень жаль. Чувствую себя полным придурком. Утром еще раз посмотрел на эту бумажку с адресом и понял, что перепутал семерку с единицей.
— О, — только и выговорила я, потому что спазм перехватил горло.
— Извини, — сказал он.
— Ничего страшного, — весело произнесла я. — Подумаешь, с кем не бывает. — Я посмотрела на часы: шесть вечера, через полчаса нам выезжать. И, хотя я крепилась изо всех сил, нижняя губа начала заметно подрагивать. — По крайней мере, теперь я смогу написать ему. Спасибо, что позвонил… и удачи тебе с твоим фильмом! — бодро прибавила я, потом села на кровать и разрыдалась.
— Не переживай, Минти, — успокаивала Эмбер. Желтое такси везло нас в аэропорт из отеля «Четыре сезона». — Дело мы затеяли рискованное. Времени было мало. И мы почти его нашли.
— Мне от этого только хуже, — пожаловалась я. — Мы были уже так близко… и вот надо ехать домой. Я могла бы его увидеть. А теперь не знаю, когда и встретимся. Может, будет уже слишком поздно.
— Что ж, придется написать ему письмо, — заключила Эмбер.
И я подумала: «Верно. Напишу ему, как только вернусь домой. Интересно, сколько идет письмо до Штатов? Три, четыре дня? А может быть, он позвонит. И, по крайней мере, мы поговорим по телефону».
Мы ехали по бульвару Уилшир, а я в уме сочиняла письмо. «Дорогой Джо! — напишу я. — Ты не поверишь, но на этой неделе я приезжала в Лос-Анджелес и пыталась тебя разыскать. И мне это почти удалось. Я даже была на твоей улице. Только потом узнала, что стучалась не в ту дверь. Ты бы, наверное, сказал, что это метафора. Но дело в том, что мне просто дали неправильный адрес. Ты спросишь, что привело меня в Лос-Анджелес? Просто я хотела еще раз тебя увидеть, извиниться за то, что произошло в Лондоне в тот вечер, и сказать, что ты прав: мой роман с Домиником — гол в свои же ворота. А еще я хотела тебе сказать…» Если бы я на самом деле писала письмо, то на этом месте поневоле остановилась бы, не разбирая того, что выводит рука. Я вытерла слезы и посмотрела в окно. Сгущались сумерки. Полог неба собрался мягкими розовыми и серыми складками, заполыхал неон вывесок. Всемирная столица развлечений готовилась к ночному супершоу.
— Смотри! — воскликнула Эмбер, когда мы проезжали мимо большого квадратного здания, окруженного рядом фонтанов, стремящихся ввысь, как тополя. — Это же павильон Дороти Чандлер! — сказала она, когда машина притормозила на светофоре. — Здесь проходит церемония вручения «Оскара». Интересно, что там сегодня? В павильоне явно намечалось что-то интересное. Ко входу подъезжали дорогие автомобили, из них выходили мужчины во фраках и женщины в вечерних платьях. Павильон окружили телевизионщики, глаза слепили лампы и вспышки камер папарацци.
— Большая премьера, — пояснил водитель. — По-моему, новый фильм с Брюсом Уиллисом. Проклятье, ну и пробки! — пожаловался он.
И в самом деле, на дороге образовался затор, «мерседесы», «порше» и «феррари» утыкались бампером в бампер. Но нам с Эмбер было все равно. Мы никуда не опаздывали. При виде шикарной публики у меня даже поднялось настроение. Чтобы рассмотреть происходящее получше, я опустила стекло. Разодетые в пух и прах люди, широко улыбаясь, поднимались по лестнице и махали толпе зевак.
— О, смотри: Мерил Стрип! — ахнула Эмбер. — Потрясающе выглядит.
— Какое красивое платье, — восхитилась я, глядя на очаровательную девушку лет двадцати пяти, которая вышла из лоснящегося длинного черного лимузина. Серебристое одеяние сверкало и переливалось, отражая вспышки камер. А девушка смеялась и выглядела ошеломляюще. Спутник красавицы нежно взял ее руку и продел сквозь свою. Кто-то крикнул: «Сюда!», девушка и ее сопровождающий с улыбкой повернулись. Щелкнула вспышка. А у меня перехватило дыхание, потому что это был Джо.
— Джо, — выдохнула я. Он стоял в каких-то тридцати футах от меня. Он был здесь. Совсем близко. И только я хотела открыть дверцу машины и выскочить на улицу, как Эмбер крепко схватила меня за руку.
— Не надо, Минти, — проговорила она. — Не надо.
И была права. Потому что в это мгновение девушка обвила руками шею Джо, и он поцеловал ее, поцеловал долгим поцелуем, казавшимся почти бесконечным.
— Деньги потрачены не зря, — уныло признала я, когда такси доставило нас на Примроуз-Хилл. — Деньги… потрачены… не зря. — Я издала безжизненный, сухой смешок, нечто среднее между кашлем и лаем. — Хотя это были не мои деньги, — виновато добавила я. — А твои.
— Я не переживаю, — махнула рукой Эмбер. — Жаль, конечно, что… ничего не получилось.
— Вот именно, — мрачно изрекла я. — Это была ошибка. Я чувствую себя так… отвратительно.
— Да, но, по крайней мере, ты знаешь, что с ним, — философски заметила она, когда мы свернули на Принсез-роуд.
И, правда. Как там, у Эмили Дикинсон? Ах да. «Случилось худшее, значит, нечего больше бояться». А то, что я увидела, на самом деле худшее, что могло случиться. Картинка впечаталась в память, будто огненные письмена. То и дело, прокручивая пленку в мозгу, я по-мазохистски проигрывала сцену снова и снова. Кадр первый: Джо стоит с незнакомой девушкой. Кадр второй: он берет ее за руку. Кадр третий: она ему улыбается. Кадр четвертый: они позируют камерам. Кадр пятый, самый ненавистный: они долго и страстно целуются. Кадр шестой: заходят в кинотеатр, рука об руку. Стоп, снято! Я пролетела шесть тысяч миль, чтобы найти Джо, и нате вам: нашла!
— Мамочка приехала! — крикнула Эмбер, повернув ключ в замке. — О боже! — изумилась она, увидев Пердиту, которая ковыляла к ней, заваливаясь на бок. — Как ее разнесло!
И, правда, живот у Пердиты раздулся, как на дрожжах. Она будто проглотила огромного кролика.
— Мамочка дома, — сюсюкала Эмбер, наклоняясь, чтобы погладить кошку.
А где же моя мамочка? Очень странно.
— Мам? — позвала я, снимая пальто. Ответа не последовало. Я заглянула в гостиную: пусто. Зашла на кухню. Она была там. Сидела, склонившись над садовым столиком.
— Мам, что произошло?
— О, привет, дорогая. — Ее лицо осветилось фальшивым оживлением, но я‑то видела, как она украдкой вытерла слезы. — Я и не слышала, как ты вошла, — произнесла она, пытаясь подавить дрожь в голосе. — С кошкой все в порядке, — сказала она. — И у Педро все хорошо. Все просто… отлично. — Она нервно сглотнула, шмыгнула носом и разразилась слезами.
— Мам, что стряслось?
— Боюсь, случилось что-то ужасное, — всхлипнула она.
— Что?
— Нечто ужасное. — Она забрала за ухо локон серебристых волос.
— Расскажи.
— Уже ничего не исправишь.
— Почему? Что случилось?
И тут я поняла. Папа. Папа от нее ушел. Он предупреждал, твердил месяцами, а она не обращала внимания. И вот, наконец, он бросил ее. Ради другой женщины.
— Это из-за папы, да?
— Что?
— Ты плачешь из-за папы?
— Нет-нет, он тут ни при чем. Это все… смотри! — Еще раз всхлипнув, она ткнула пальцем в первую страницу «Ивнинг стандард».
«Мать радиозвезды замешана в скандале с благотворительными фондами! — гласил заголовок. — Пропажа общественных средств!» Я вытаращилась на маму и пробежала глазами два первых абзаца:
«Начато расследование по делу Димпны Мэлоун, матери звезды радио „Лондон» Минти Мэлоун. Она обвиняется в растрате нескольких тысяч фунтов из благотворительных фондов международной организации „Голодающие Камеруна». Миссис Мэлоун, широко известной в лондонских благотворительных кругах, запрещено заниматься сбором средств до окончания расследования Благотворительного комитета. Возможно, будет возбуждено уголовное дело…»
— Мама, — выпалила я, — ты что, украла деньги? — Я была потрясена до глубины души. В частности, тем, что меня назвали «звездой радио „Лондон»». — Ты украла деньги? — повторила я.
— Разумеется, нет, — вознегодовала она.
— Слава богу.
— Все очень запуталось.
— Запуталось? — Где-то я это уже слышала. — Мам, кража есть кража.
— Это была не совсем кража, — осторожно поправила она. — Это было… перераспределение, вот и все.
— Что ты имеешь в виду?
