Владимир Чекмарев - Африка в огне

Так что, Сашка был вынужден приступить к выполнению задания, и, дабы расположить к себе подозреваемого, стал выяснять, не является ли он известным болгарским писателем Вазовым, а когда уже слегка захмелевший Дмитр сообщил, что они не только не родственники, но даже и не однофамильцы, поступило предложение выпить за болгарскую литературу. Потом пили за героев Шипки и Плевны, за Георгия Дмитрова и генерала Скобелева, а потом коварный дознаватель предложил выпить за Софию и плавно перевел разговор за Москву. Честный Дмитр, действительно, был в столице мирового Социализма… целых три дня, в командировке с шефом, а вернее при шефе. Так что, из столичных достопримечательностей младший брат запомнил Аэропорт и два банкета. И, вдобавок ко всему, Димо был фельдшером, и гордо показал свою аптечку первой помощи, где были даже капли Валерианы.

Выяснив, что Дмитр не является японским шпионом, пытающимся втереться в доверие, Сашка сразу к нему проникся: приблизил, обогрел, стал называть Димой и даже угостил последней порцией 'Механического' коктейля на петрушке и чесноке. (К этому времени они уже находились в жилых помещениях торгпредства и в узкой группе холостяков, опоздавших на праздник, добивали заначки). Димо тоже проникся к своему советскому другу, и обратился с очень личной и, прямо-таки, сокровенной просьбой. Как заметил Дмитр, у советских товарищей весьма высокое, но очень сложное чувство юмора. И не мог бы товарищ Саша присоветовать шутку, которая понравится советским товарищам и покажет всем им Дмитра, как остроумного человека. И тут Александру попался на глаза местный кот. Нет, Сашка любил котов и животных, у него у самого был кот Махмуд, но животное, дефилирующее мимо них, было наихудшим представителем этого рода усатых млекопитающих. Это было существо с мерзким и шкодливым характером, везде гадящее, постоянно подворовывающее и плюс ко всему – принадлежащее парторгу, к которому Александр, после доноса про 'Плейбой', питал далеко не самые дружеские чувства. Звали это животное политически выдержанно – Пулемёт (как пошутил под общее молчаливое одобрение Сашка, видимо потому, что у этого кота частый и мелкий кал). Надо сказать, что кот Пулемёт окончательно оборжавшись уворованной едой, включающей в себя 'случайно' опрокинутую вздорным животным миску со сметаной, по вздорности характера пытался еще и попрошайничать, и почти везде получал отказ.

Но, по законам любой драмы, должен быть ключевой момент, когда на стене выстрелит ружье, и сюжет резко изменится. Тут было целых два таких ружья. Крутым дробовиком оказался Гурген, последний оставшийся тут из грузин-виноделов. Гурген был возбужден и улыбчив, в одной руке он держал канистру, а в другой – веер металлических кружек. И все поняли… ПОЛУЧИЛОСЬ!!! А тут как раз подоспели маслята тушеные в сметанке и, после того, как под них канистра пошла по кругу, веселье полилось, как говорится, через край, и мозги заработали в эту же сторону. И вторым ружьем, так сказать, элитной снайперской винтовкой, оказалась аптечка Димо Вазова. Посмотрев на Кота и на Дмитра, Сашка чуть было не заорал 'Эврика'.

Короче, Димо, следуя коварному совету своего нового советского друга, пошутил как ему и хотелось. Он, приманив кота куском закуски, а когда приятно удивленный кот стал оную исследовать, раскупорил пузырек валерианки. А потом еще раз раскупорил, и еще раз, а тут как раз в красный уголок (куда к этому времени перебазировалась инициативная группа, дабы составить план стенгазеты о походе за грибами) зашел Виталий Иванович со свежей царапиной на щеке, но довольный, как удав. Одобрительно посмотрев на канистру, он щелкнул в сторону Гургена пальцами (мол, и закусить), жахнул полную кружку алжирского псевдо-коньяка, и присоединился к народу. А потом, как и водится в хорошей пьесе, наступила сцена последняя, под названием – те же и парторг…

Парторг, ворвавшийся в Красный уголок и набравший было в легкие воздуха, чтобы притупить к выговору осквернившим святое, резко заткнулся, напоровшись на стальной взгляд Валерия Ивановича. А Валерий Иванович, погрозив парторгу пальцем, и сказав, мол, говорили же тебе Вася – не женись, вернулся к миске с маслятами. Парторг превратился в статую. И тут, для полного завершения, к нему вихляющей походкой подошел его же любимый кот Пулемет и, повозившись и пристроившись, нагадил ему на белые дорогущие модельные туфли (на оба по очереди).

Р.С. Пьянка была инспирирована полковником неспроста, но как отвлекающий маневр. В этот вечер на территорию торгпредства должны были проникнуть нехорошие люди с нехорошими же намерениями, против социализма и советско-алжирской дружбы. Их и встречал полковник вкупе с наиболее проверенными из местных сотрудников.

Р.Р.С. Утечка информации, благодаря и ради которой нехорошие люди полезли на территорию, прошла через жену парторга. Женщина не ведала, что творила, но язык имела без костей. Что характерно, припоминая её, Александр густо покраснел.

Р.Р.С. История с приездом Сашки на ночном БТРе выросла из того, что прилетел он в Алжир глубокой ночью и летуны из нашей обслуги (в Африке в те времена, на многих аэродромах наших самолетов и летунов было не менее, если не более, чем местных) и они отправили его в Торгпредство, на попутном фургоне, который был большой, зеленый и дребезжал и гремел вдобавок. Остальное расцветил испорченный телефон, но все местные дамы смотрели на Александра, как на помесь Ширлица с Денисом Давыдовым, чем он бессовестно пользовался всю неделю пребывания там.

Р.Р.Р.С. Ну, не виноват я, что в любой стране и в любое время во всех приключениях Леверлина обязательно участвует какой-нибудь кот.

ИСПОВЕДЬ ЛЕЙТЕНАНТА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ

Меня зовут Майкл Фогетти, я капитан Корпуса Морской пехоты* США в отставке. Недавно я увидел в журнале фотографию русского памятника из Трептов-парка* в Берлине и вспомнил один из эпизодов своей службы. История эта произошла лет тридцать назад в Африке. Мой взвод, после выполнения специальной операции, получил приказ ждать эвакуации в заданной точке, но в точку эту попасть мы так и не смогли.

В районе Золотого рога, как всегда, было жарко, во всех смыслах этого слова. Местным жителям явно было мало одной революции. Им надо было их минимум три, пару гражданских войн и в придачу один религиозный конфликт. Мы выполнили задание и теперь спешили в точку рандеву с катером, на котором и должны были прибыть к месту эвакуации. Но нас поджидал сюрприз. На окраине небольшого приморского городка нас встретили суетливо толкущиеся группки вооруженных людей. Они косились на нас, но не трогали, ибо колонна из пяти джипов, ощетинившаяся стволами М-16* и М-60*, вызывала уважение. Вдоль улицы периодически попадались легковые автомобили со следами обстрела и явного разграбления, но именно эти объекты и вызывали основной интерес пейзан, причем вооруженные мародеры имели явный приоритет перед невооруженными. Когда мы заметили у стен домов несколько трупов явных европейцев, я приказал быть наготове, но без приказа огонь не открывать. В эту минуту из узкого переулка выбежала белая женщина с девочкой на руках, за ней с хохотом следовало трое местных нигеров (извините, афро-африканцев). Нам стало не до политкорректности. Женщину с ребенком мгновенно втянули в джип, а на ее преследователей цыкнули и недвусмысленно погрозили стволом пулемета, но опьянение безнаказанностью и пролитой кровью сыграло с мерзавцами плохую шутку. Один из них поднял свою G-3* и явно приготовился в нас стрелять, Marine Колоун автоматически нажал на гашетку пулемета и дальше мы уже мчались под все усиливающуюся стрельбу. Хорошо еще, что эти уроды не умели метко стрелять. Мы взлетели на холм, на котором собственно и располагался город, и увидели внизу панораму порта, самым ярким фрагментом которой был пылающий у причала пароход.

В порту скопилось больше тысячи европейских гражданских специалистов и членов их семей. Учитывая то, что в прилегающей области объявили независимость и, заодно, джихад, все они жаждали скорейшей эвакуации. Как было уже сказано выше, корабль, на котором должны были эвакуировать беженцев, весело пылал на рейде, на окраинах города сосредотачивались толпы инсургентов, а из дружественных сил был только мой взвод с шестью пулеметами и скисшей рацией (уоки-токи* не в счет). У нас было плавсредство, готовое к походу и прекрасно замаскированный катер, но туда могли поместиться только мы. Бросить на произвол судьбы женщин и детей мы не имели права. Я обрисовал парням ситуацию и сказал, что остаюсь здесь и не вправе приказывать кому-либо из них оставаться со мной, и что приказ о нашей эвакуации в силе и катер на ходу. Но, к чести моих ребят, остались все. Я подсчитал наличные силы… двадцать девять марин, включая меня, семь демобилизованных французских легионеров и 11 матросов с затонувшего парохода, две дюжины добровольцев из гражданского контингента. Порт во времена Второй мировой войны был перевалочной базой и несколько десятков каменных пакгаузов, окруженных солидной стеной с башенками и прочими архитектурными излишествами прошлого века, будто сошедшие со страниц Киплинга и Буссенара, выглядели вполне солидно и пригодно для обороны. Вот этот комплекс и послужили нам новым фортом Аламо. Плюс в этих пакгаузах были размещены склады с ООНовской гуманитарной помощью, там же были старые казармы, в которых работали и водопровод и канализация, конечно, туалетов было маловато на такое количество людей, не говоря уже о душе, но лучше это, чем ничего. Кстати, половина одного из пакгаузов была забита ящиками с неплохим виски. Видимо кто-то из чиновников ООН делал тут свой небольшой гешефт. То есть – вся ситуация, помимо военной, была нормальная, а военная ситуация была следующая…