Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

Допоздна мы гуляли в злачных районах, любовались сияющей иллюминацией стриптиз-баров, заглядывали в переполненные залы игровых автоматов и казино. Вздрагивали, увидев в витринах манекены с мертвенно-бледными лицами — они рекламировали здоровый образ жизни и спортивную одежду. Странные люди приближались к нам и предлагали устроить машину любой марки — недорого: "под заказ на угон", как они выражались. А следом возникали, словно соткавшись из мрака, милиционеры и просили предъявить документы.

Примечание для иностранцев. Даже если ваши бумаги в порядке, лучше выложить определенную сумму, иначе будете препровождены в отделение и задержаны на несколько часов или дней — "вплоть до выяснения" (это исконно русское выражение следует заучить наизусть и, услышав его, увеличить пожертвование).

Названия практически всех улиц, площадей и переулков были изменены, вместо старых зданий выросли новые, с американскими башенками-скворечниками, так что мы не всегда понимали, где находимся: в Бруклине или Бронксе, Лиссабоне или (поскольку вдоль магистралей рядами стояли проститутки) Париже…

— Догадываюсь, зачем все вокруг переименовали, — говорил Маркофьев. — Для того, чтобы у людей как бы двоилось или троилось в глазах…

И он, как всегда, был прав. Мало-помалу он проникался новыми российскими реалиями…

Он никак не мог пройти техосмотр на своем шикарном "Мерседесе", а я легко прошел на своем потрепанном "мурзике". Он недоумевал. И надолго бы еще остался без прав, если бы я, смущаясь, не объяснил: надо раскошелиться. Тут он сообразил, что от него требуется. (И любой другой, очутившись в российских условиях после итальянских, поверьте, дал бы маху.)

Однако ум его по-прежнему оставался остр и гибок, весь его интеллектуальный потенциал был нацелен на непредвзятый анализ происходящего. Любое свежее веяние Маркофьев мгновенно улавливал и схватывал его суть на лету. Мало-помалу до него стало доходить…

— Значит, все не так уж сильно изменилось, — с облегчением выдохнул он однажды.

И поставил диагноз:

— В чем разница между нашим и ихним техосмотром? В том, что они действительно заботятся о безопасности движения. И собственной жизни. Они не могут за взятку выписать талон о технической исправности аварийной машины. А в России на почве мздоимства и при полнейшем наплевательстве на свою и чужую жизни расцвел доходнейший бизнес. Владельцу лень или неохота производить ремонт, а отвечающему за правила эксплуатации автомобиля чихать, разобьется колымага или не разобьется и, если разобьется, то скольких, помимо виноватого водителя, искалечит и унесет в могилу. Этому проверяльщику главное — сорвать и получить куш. Тут — не просто характерная деталь бытия, а различие систем и способов мировосприятия!

Он как бы заново открывал и постигал мир русской жизни…Я смотрел на него порой с умилением.

Контрольный вопрос. От какого слова произошло существительное "халатность"?

Ответ. Не от слова ли "халат"?

Совет. Подумайте и дайте свое заключение в письменном виде. Заверьте ваш текст за взятку в любом отделении ГАИ или ГИБДД. Если вам это не удалось — вы плохой ученик и не усвоили десятой доли содержащейся в "Теории глупости" полезной информации.

Вы, наверно, тоже обращали внимание на странный, дурковатый вид западных туристов, которые бродят по нашим улицам, площадям и музеям. Эти разболтанного вида личности и точно похожи на слабоумных — постоянно и бессмысленно чему-то улыбаются, радуются, фотографируют… И одежда у них нелепая — чересчур свободная, вольная, неожиданного покроя, цветовая гамма этой одежды отличается от нашей. Внешние особенности выдают с головой внутреннюю суть: люди бесшабашно и безалаберно наслаждаются… С чего бы вдруг? Почему?

Сравните пребывающих в нирване путешественников-чужаков с нашими согражданами. Сосредоточенность, собранность не покидает наших соотечественников ни на мгновение. Да и какая может быть расслабуха, если столько надо успеть, в столько магазинов забежать, за столькое сразиться и побороться, столькое отстоять от посягательств и сберечь… Пусть-ка разболтаи из Америки и Европы попробуют дождаться нашего автобуса на нашей остановке, пусть попробуют вызвать слесаря и добиться от него, чтоб устранил неполадки в сантехнике, пусть попытаются выгрызть у государства законно причитающуюся зарплату или компенсацию у частной фирмы за моральный ущерб — хотел бы я тогда посмотреть, что останется от беззаботного чириканья и порхания, от легкомысленной манеры наряжаться… В нашей стране все продумано и приспособлено для выживания сильнейшего и умнейшего (поэтому и надо таковыми становиться), все подчинено если не великой, то уж точно недостижимой цели — построению счастливого (социалистического или капиталистического) будущего, обращать внимания на мелочи настоящего: красоты природы и древней архитектуры просто нет времени и сил.

КОНТРОЛЬНЫЙ ВОПРОС. Кто выиграет состязание за право жить в ХХ1 веке, кто победит в гонке за мировое лидерство — мы или они?

Маркофьев находил в новой действительности массу плюсов.

— Как резко повысился культурный уровень людей, — говорил он, озираясь по сторонам. — Раньше на стенах и заборах писали слова из трех или пяти букв. Теперь совсем другие наскальные рисунки. Политически окрашенные или спортивные… Сделанные не мелом, не куском отколовшейся или отколупнутой известки… А разноцветными спреями… За этими новыми лозунгами — биение мысли, а не дремучее желание выразить себя нечленораздельно, на уровне инстинкта, матерщиной…

И еще он говорил:

— Хочу, чтоб и про меня писали на заборах!

И в метро жажда творчества масс искала и находила выплеск: обозначения станций на схемах движения поездов были сплошь испещрены исправлениями — "Утюго-западная", "Вечный вокзал", "Преображенская лошадь", "Курдская", "Площадь резолюции", "Петрово-Суицидальное"…

Я не мог не отметить:

— Люди опять стали больше ходить в театры. Концертные залы опять заполнены. А ведь еще несколько лет назад они пустовали! Значит, духовная жизнь возрождается! Да, велика потребность человека в высоком и очищающем…

Маркофьев хмурился. И говорил:

— Эти субчики… Моржуев, Овцехуев и Иван Грозный, оказывается, пропили и прогуляли весь гонорар за фильм "Дурак дураком"… Сами, без моего участия… Разве это хорошо? Ведь искусство должно приносить радость всем, в том числе и мне, а не только этой узкой группе…

Он — несмотря на долгий период вынужденной отторгнутости от родимой почвы — понимал все гораздо правильнее, чем я. Он учил:

— Боюсь, ты все перевернул с ног на голову. Поставил телегу впереди лошади. Все эти спектакли и концерты как таковые, сами по себе, никому не нужны. Но дамам нужно куда-то выходить из дома. У них тьма нарядов. Горы бриллиантов. Кому все это демонстрировать? Усталому равнодушному мужу? Гостям? За столом? Еще заляпаешь и закапаешь ненароком юбку майонезом… Нет, надо выйти в свет и предстать во всей красе. Театр для этого подходит лучше всего…

И еще он говорил:

— Что есть литература? Эрзац жизни! Искусственный ее заменитель. Искусство потому и называют искусством, что оно искусственное, а не жизненное образование. Раньше у нас не было жизни, вот все и пробавлялись книжными страстями и ходульными, то есть гипертрофированными театральными мерихлюндиями… А теперь жизнь кипит… И всем плевать, задушит Мавр неверную или она выживет, куда важнее: удастся ли схватить за глотку конкурента или он порешит соперника первым… Ты же в своей книге, я сужу по первым четырем главам, выступаешь за всеобщее равенство. Критикуешь власть имущих. То есть ратуешь за то, чтобы все жили одинаково яркой, насыщенной, интересной, богатой жизнью… Кому тогда будет нужен эрзац? На сцене и бумаге? Кто купит, к примеру, твою "Теорию глупости", чтобы насладиться ее художественными достоинствами и оценить тонкость мысли, образность сравнений, игру ума автора и основного персонажа, то есть меня? Никто! Поэтому — в интересах писателя, издателя, театрального деятеля и кинорежиссера — держать массы в невежестве, бедности и темноте. Пусть тянутся к свету, покупая тупые книги по бешеным ценам, посещая убогий театр и шастая в кино на последний сеанс и в последний ряд…

Да, он все понимал ох как правильно.

— Столькое изменилось! — восклицал я.

— Ничего не изменилось, — возражал Маркофьев.

— Появились очень богатые. И совсем нищие. Наступило расслоение общества, — привел я цитату из газеты.

— Все то же, что и раньше, — отозвался он. — А точнее — всегда. И всюду, начиная с Древней Греции и кончая социалистическим раем. В любом обществе наличествовали бедные и богатые. Но на первых этапах цивилизации рабы были явные, а потом — скрытые. Раньше люди работали за гроши в госучреждениях, теперь — за те же гроши — в частных фирмах.