Дмитрий Алейников - Контора
Макар повел себя иначе. Быстро убедившись, что найти деньги ему не под силу, он занял привычную в экстремальных ситуациях позицию заинтересованного наблюдателя, предоставив Витьку полную свободу действий по вытягиванию их из трясины, в которой они увязли из-за его же окаянного «пузырька» — идеи.
Когда последний, третий день начал мутнеть ранними сумерками, Макар пошел в магазин, взял две поллитровки «Привета», колу и банку болгарских огурцов. Маяться бессонницей накануне Судного дня? Увольте, лучше пройти эту процедуру под наркозом!
Наркоз подействовал безотказно. Даже проснувшись поутру, Макар не сразу вспомнил о проблемах с кавказцами. Только зудение телефона возвратило его к действительности.
— Не трогай! — предупредил он попытку Светки снять трубку и несказанно удивился, увидев ее рядом.
Впрочем, какая разница, как она оказалась в его койке. Куда интересней узнать, кто это терзает его телефонными звонками. Одиннадцатый, двенадцатый... Так долго может звонить только Витек. Интересно, чем он хочет порадовать компаньона? Желание узнать новости «с чеченского фронта» перевесило страх, что новости окажутся скверными. Макар поднял трубку.
Секунд двадцать Витек выражал свое мнение о компаньоне, как последний страус уткнувшем в решительный момент свою тупую башку в... и бросившем товарища сражаться в одиночестве.
— Согласен, — прервал Макар этот поток брани. — А что нового?
— Что-что! Дантес во всем сознался! — Чувствовалось, что Витек так и кипит от злости. — Сдана в эксплуатацию пирамида Хеопса!
— А у нас что нового? — безо всякой надежды на хорошие новости спросил Макар.
— У нас?— передразнил Витек. — Я, ваша светлость, взял на себя смелость отвезти Ринату бабки. Уж не прогневайтесь, что не дождался вашего пробуждения!
— Сколько?
— Чего сколько, ваша светлость?
— Сколько отвез?
— Вы, ваша светлость, то ли совсем отупели-с, то ли долбились всю ночь в уши. Я все деньги отвез.
— Все?! — Макар аж подскочил на кровати. — А где надыбал?
— В гнезде! Как войдешь, слева много навалено. Я и набрал в лукошко.
— Ладно, кончай дурака валять. Дашь мне при встрече по морде! Колись, где нашел?
— Продал стеллажи.
— Какие стеллажи? Как продал? Кому?
— Так же как холодильники Ринату. Нашел клиента, взял аванс. Через месяц нужно поставить стеллажи.
— Ты что, серьезно?
— А что такое? Приятелю нашего булочника понадобились стеллажи. Почти на двадцать тысяч. Я взял аванс — шесть. Добавил те пять, которые успел набрать, и отвез сегодня Ринату. Через месяц нужно будет погасить этот кредит и выкупить стеллажи.
— Постой! Но ведь десять процентов от двадцати...
— Забудь про десять процентов. Я заказал стеллажи в «Негоцианте». Так что наш навар покамест четыреста баксов.
— Почему в «Негоцианте»?
— Потому что у них это железо уже лежит на складе, забирай хоть сейчас, а в «Конторе» надо опять ждать два месяца.
Новость начала наконец перевариваться в Макаровой голове. Хорошо, конечно, что Витек расплатился с «черными», но теперь на них повисал новый долг. Выход Витька вовсе не был выходом, скорее это небольшой крюк, отсрочка перед расплатой. Ему удалось задержать хлопок пружины, но хвосты их по-прежнему лежали в опрометчиво опустошенной мышеловке.
— А если мы не заработаем за месяц шесть штук?
— За месяц мы их так и так не заработаем. Цорхия-то больше заказов не даст.
— А как же мы заплатим?
— Возьмем и заплатим.
— Где возьмем?
— Ну, ты спросил! Откуда ж я знаю? Найдем нового заказчика на оборудование, возьмем новый аванс, снесем его в «Негоциант», выкупим стеллажи...
— Что ж мы, так и будем всю жизнь перезанимать?
— Дурак ты, ваше сиятельство! Право слово, глупы-с, аки пробка! Долг будет каждый раз уменьшаться, а скидка, между прочим, расти. Уже ведь берем шесть, а отдадим — пять шестьсот. Глядишь, к Новому году вылезем в плюс.
— Если опять не влипнем...
— Ну, насколько я знаю, в стеллажах агрегатов нет, ломаться нечему. Тем паче «Негоциант» от своих грехов не открещивается: что будет не так — починят.
— Ну...
— Баранки гну! Все, ты мне надоел. Упал — отжался! Тут есть заказик небольшой. Ковролин постелить. Через сорок минут жду тебя у «Нагатинской». Все, конец связи!
Витек бросил трубку, не дав Макару возможности попросить еще четверть часа на то, чтобы поднять и выпроводить Светку за порог. А, черт с ней, соберется — захлопнет дверь, не маленькая!
Не хотелось возвращаться на место преступления. Сидеть под носом у зверя, гадая, хватились ли уже пропавшего оборудования, начали ли расследование, догадались ли...
Борис даже думал сказаться больным, но решил, что привлекать к себе внимание — только хуже. Он явился на службу в обычное время и сел за свой компьютер.
Больше всего на свете Борису хотелось сейчас выйти из-за стола, быстрым шагом, не оглядываясь, дойти до дверей на улицу, миновать их и никогда больше не возвращаться в стены «Конторы». Увы, необходимо было выждать какое-то время. Месяц, два. Пусть ищут, проверяют, допрашивают. И тогда уже, пережив расследование, спокойно отчалить восвояси. Да-да, расследование нужно пережить, ибо, и оставшись, и уволившись, он не сможет избежать вопросов, если они появятся. Его найдут, если что, но, если все рассчитано верно, никакого «если что» и быть не может.
Пусть неизбежное идет своим ходом, а ему, Борису, надобно вести себя возможно естественней: заниматься обычными делами, здороваться с теми, с кем здоровался, ругаться, с кем ругался. Итак, что должен сделать Борис Апухтин, как пай-мальчик, не имеющий бтношения к афере?
Борис перебрал в памяти события последних дней. Чем он занимался, чем должен был бы заняться сегодня? Что тут было в последние дни? О разговоре с рекламщиками и с Ником, понятное дело, стоит пока позабыть. Что случилось с ним такого, о чем известно руководству?
«Мне урезали зарплату, — вспомнил Борис. — Благодаря штатному стукачу на мне сэкономили четыреста баксов. Для нормального сотрудника это событие, пожалуй, вытеснило бы все остальные. Так что я делаю? Иду скандалить!»
Мысль о том, что нужно высунуться из укрытия и ринуться в атаку, вместо того чтобы сидеть тише воды, ниже травы, сперва не показалась удачной. Но, поразмыслив, Борис решил, что это будет удачный ход. С одной стороны, еще древние считали нападение лучшим способом защиты, а с другой стороны, если в результате скандала его выпрут из фирмы, то лучшего финала и представить трудно: и не сам уволился, и нет нужды таскаться ежедневно во вражий стан.
Борис задумался над тем, с чего бы начать скандалить. Просидев какое-то время— звучавшая в наушниках Тина Тернер успела спеть три песни, — он положил руки на клавиатуру и несколькими стремительными соло напечатал два заявления. Закончив, он отправил оба документа на печать и пошел «ловить» их на секретарском принтере. Это было как раз по дороге к кабинету господина Подворского.
Зайдя в кабинет шефа, он кивнул Константину Николаевичу и выложил на стол первое заявление.
— Это что? — Патрон покосился на листок.
— Заявление. От меня.
Подворский подался вперед, нависнув над страничкой.
— «Прошу назначить меня начальником отдела промоушен с окладом тысяча пятьсот. Заранее благодарен», — прочел он. — Это что?
— Это — заявление. От меня к вам.
— От меню к вас... — задумчиво произнес Константин Николаевич. — А в связи с чем вдруг... такой поворот?
— Молодость уходит, а возможности раскрыть дарование нет никакой.
— Хамовато, но в какой-то степени верно. — Подворский взял заявление в руку. — Только дело в том, что начальник отдела уже назначен. И, честно говоря, для тебя это мелковато...
— Ничего, я не тщеславен. Мне сойдет и это.
— А почему ты считаешь себя подходящим на эту должность? Кто тебе сказал, что ты достаточно подготовлен...
— Я сам знаю. — Борисом овладело вдруг странное спокойствие.
Спокойствие охотника, наблюдающего, как мечется на пристреленном пятачке затравленный волк. Спокойствие человека, уверенного, что для него не может быть скверного исхода. Не запланировано, не заложено судьбой. Кто такой Подворский? Наскоро перекованный солдафон, не понимающий даже смысла того, что расписывает ему Борис в своих проектах. Память услужливо прокрутила сцену с регрессивным уравнением.
— Откуда? Кто тебе сказал? Что в тебе...
Тут Борис выдал нечто неожиданное даже для самого себя:
— Я — свет. Я тем и знаменит, что сам бросаю тень... Подворский пафоса не оценил и даже не удивился, что его подчиненный оставил вдруг прозу.
— Это несерьезно. — Патрон аккуратно опустил заявление в корзину для мусора. — Тем более в такой редакции. Заранее благодарен! Что за детский сад?
