Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

— После этого все деловые люди поняли, что с этой властью сосуществовать нельзя и никак ее не изменишь. Значит, надо было менять власть. Спрятали все продукты и начали нагнетать положение.

Могу только добавить, что во время августовских событий 1991 года восставшие не испытывали трудностей с продовольствием: кто-то бесплатно распространял бутерброды с дефицитной тогда колбасой.

За двадцать лет работы в США я повидал многое и многих.

В начале 1991 года мне представили девушку, на которую были возложены функции координирования работы по Эстонии. Звали ее Лиза. Высокая, с ногами балерины, она приехала откуда-то из провинции, где успешно окончила университет.

Она была совершенно убеждена, что эстонцам не следует добиваться независимости:

— Им надо объяснить, что это не в их интересах.

И несла, несла… и все складно.

Мне и моему приятелю Коле Козлову потребовалось немало времени, чтобы объяснить ей, сколь глубоко она заблуждается.

Да что эта девица! Если один начальник был уверен, что с падением СССР ЦРУ больше не нужно!

— Когда я был в Москве, — взахлеб рассказывал он мне, — мы с моими друзьями из ФСБ обсуждали вопрос о том, как будем вместе работать.

Однажды он встретил меня, сверкая очами и излучая радость:

— Я нашел! Я нашел, чем нам заняться. Мы вместе с ФСБ будем бороться с наркотиками. Так что ЦРУ еще рано закрывать!

Его вскорости уволили. В последний раз я с ним беседовал, будучи у него в гостях в большом доме в Нью-Хэмпшире. За прекрасным петухом в вине, приготовленным его супругой, он с увлечением рассказывал мне о своих планах написать роман, где сотрудники ЦРУ вместе с ребятами из ФСБ ловят каких-то мерзавцев.

И написал-таки!

В начале девяностых годов некто под псевдонимом «Иван Иванович» создал группу, которая должна была учить русских бизнесу. Он располагал большими средствами, и его группа готовилась снимать полнометражный фильм. В качестве эксперта пригласили меня.

— Понимаете, — говорил он мне, — русские просто не знают, что капитализм — это очень выгодно.

И объяснял:

— Сначала один откроет магазин. И дела у него пойдут хорошо. Потом другой посмотрит на него и подумает: «А почему бы мне не открыть такой же магазин!».

Просто и очень убедительно!

Меня попросили приехать на совещание группы, которое должно было состояться в Берлингтоне, штат Вермонт, в гостинице «Холидей Инн». Готовясь к совещанию, я просмотрел русскую прессу и наткнулся на сообщение о том, что двое «новых русских» только что купили два отеля… в Берлингтоне. Правда, не «Холидей Инн».

Некоторые студенты, готовясь к моим лекциям, изучали, что написано обо мне в прессе. А написано было разное. Когда я приехал в Вашингтон, кем только меня не представляли вполне уважаемые газеты!

Однажды, шутки ради, на вопрос, правда ли, что я был другом Арафата, я признался: да, был. И еще вместе с Амундсеном добрался до Южного полюса.

Аудитория засмеялась, но…

Уж верьте или не верьте, но четыре (!) раза в разных аудиториях меня потом просили рассказать о моем походе на Южный полюс.

Однажды один из руководителей французской разведки спросил меня:

— Почему вы поехали к американцам, а не к нам? Вы говорите по-французски, прекрасно знаете Францию, любите Францию.

— Дело в том, — отвечал я, — что в то время у вас в правительстве были три коммуниста.

— Я так и знал, — покачал головой француз.

Я не стал его расстраивать и не сказал, что один из этих троих был моим учеником в Комсомольской школе.

Журналист подготовился ко встрече со мной. Он научился произносить слово «совок» и уж от кого-кого, но от меня не ожидал, что это слово, кроме повального пьянства, непотизма, цензуры и военного психоза, для меня означает еще и бесплатные образование и медицинскую помощь, отсутствие безработных и страха за будущее.

Он подготовил вопрос о «деревянном рубле», я же предложил ему один день прожить в Москве на 1 рубль, а в Вашингтоне — на 1 доллар. Когда он услышал, что в Москве можно пообедать за рубль, рассмеялся:

— Я оценил вашу шутку.

Я спросил, есть ли корпункт его газеты в Москве. Он сказал, что есть. Я предложил позвонить туда и спросить, можно ли в Москве пообедать на 1 рубль.

— Я вам завтра позвоню, — весело сказал он на прощание.

Назавтра он не позвонил. Через пять дней я сам начал его разыскивать, но его к телефону не подзывали. Я ему отправил факс:

«Нельзя приписывать дьяволу недостатки, которых у него нет. А то его начнут жалеть».

На телевидении во Франкфурте в 1988 году меня все время спрашивали о палестино-израильских переговорах. Я не выдержал:

— Меня тоже беспокоит судьба палестинского народа, но я не понимаю, почему немцев в ФРГ палестино-израильские переговоры интересуют больше, чем возможность демократизации Восточной Германии.

На это ведущий покровительственно заявил:

— Нас интересуют проблемы, которые можно решить, а не утопия, основанная на благих пожеланиях.

Через два года Берлинская стена пала и Восточная Германия перестала существовать, а палестинский вопрос не решен до сих пор.

Однажды, я могу даже назвать точно день — 10 января 1992 года, в кафе «Тати» за столиком у окна сидели трое: Коля Козлов, Олег К. и я.

Коля Козлов. Советский офицер, он в 1942 году попал в плен, примкнул к власовской армии, вырос в ней до крупного штабного работника. После войны сумел избежать ареста союзниками, женился на русской из перемещенных лиц и в середине 50-х перебрался в США, где и работал в ЦРУ. Как бы неприятно это ни было нынешним поклонникам генерала Власова, к генералу, которого он хорошо знал лично, Коля Козлов относился скептично, а его армию «идейными борцами против большевизма» не считал. «Какие там идейные борцы, — говорил он. — Не хотели умирать, вот и шли к Власову».

Олег К. Фамилию я не называю, так как его родственники до сих пор находятся на службе в государственных учреждениях США, а выдавать ведомственную принадлежность кого-либо меньше всего входит в мои планы. В молодости он служил морским пехотинцем, им и остался на всю жизнь, переплывать кооперативный бассейн под водой туда и обратно к ужасу купающихся дамочек было его любимым развлечением. Потом он перешел на работу в упомянутое выше ведомство.

И я. «Это наш Джеймс Бонд», — говорили про меня сослуживцы. Но это было настолько большим преувеличением, что, слушая подобное, я казался себе «отцом русской демократии» и улыбался улыбкой Филиппова в роли Воробьянинова.

За две недели до нашей встречи перестал существовать Советский Союз. Работать против горбачевского режима в нашем кругу считалось нормальным и заслуживающим одобрения. Но работать против России…

Коля Козлов не сомневался: работать против России нельзя. Но легко сказать «нельзя»: мы на службе, связаны контрактами. И хотя деньги нам платят совсем не такие, как описывают авторы шпионских романов, но все-таки это стабильный заработок.

Олег К. был уверен, что теперь ФСБ и КГБ будут бороться рука об руку с едиными врагами — наркомафией, террористами.

Я, будучи скучным прагматиком, высказал убеждение, что противоречия между Россией и США носят геополитический характер, и после нескольких лет шатаний и ошибок все вернется на круги своя. И не ошибся.

Теперь мы с женой живем во Флориде. От дел я отошел. Правда, иногда звонят. Недавно пригласили на семинар «Горбачев — самый выдающийся политический деятель России конца XX века». Я ответил вежливым отказом.

13.2. В благородном обществе

В «дворянское общество» Вашингтона ввел меня мой самый близкий вашингтонский друг Олег К. Он был князем, настоящим князем. Мне часто приходилось бывать на сборищах титулованной знати, а там все по гамбургскому счету: если князь — то князь. После его кончины род, значащийся в соответствующих книгах со времен Ивана Грозного, заканчивался: сыновей у Олега не было, только две дочки.

У этого великосветского общества было две отличительные черты — бедность и работа на невысоких должностях в ЦРУ. Чтобы попасть в это общество, необязательно было иметь дворянское происхождение, однако тот факт, что моя тетя была замужем за графом, подлинность которого они проверили по своим книгам, во внимание принимался, и меня представляли как «племянника графини Лазаревой».

Строго говоря, ни Олег, ни другие титулованные особы князьями и графами считаться не имели права, ибо, принимая гражданство США, они или их родители торжественно клялись отречься от всех титулов. Законы Штатов очень строги и упоминание титулов могло привести к пересмотру решения о получении гражданства. Ну а тот, кто предпочел остаться князем или графом, осел в Канаде. В Монреале я встречал таких. Зрелище они представляли жалкое, в основном из-за непроходимой бедности и… как бы мягче выразиться, ограниченности мировоззрения.