Симон Кармиггелт - Несколько бесполезных соображений
— Как тебя угораздило так измять воротник? — спрашивала мать.
— Я, я не знаю… — отвечал я, отводя глаза.
— Ах, видно, ты не стоишь таких красивых вещей, — говорила она.
Недолговечны детские огорчения. Но, вероятно, под их влиянием я теперь всегда покупаю одежду на размер больше, чем следует.
— Этот костюм вам велик, сами видите, — говорит продавец. Моя мать никогда так не говорила. Она сама все знала лучше всех. Впоследствии меня это восхищало. Но в тот день, когда мы поехали на экскурсию в Гелдерланд, я так еще не думал.
Конечно, мне опять пришлось надеть этот нелепый костюм, над которым наверняка станут смеяться все мальчишки, не говоря уж о девчонках. Неприятности начались с самого утра, потому что к восьми часам мы должны были собраться на вокзале. Я приехал туда на трамвае. Стояла обычная для нашего голландского лета погода с тусклым солнцем, которая способна вконец испортить настроение. На душе было довольно противно. Позднее, когда я стал взрослым, такое самочувствие бывало у меня с похмелья. Но в то время я еще не пил, мне было только одиннадцать, мое состояние объяснялось неуверенностью в себе. Для меня такая экскурсия на поезде до самого Арнема была равнозначна прыжку в неизвестность. Я понятия не имел о том, как себя вести. Надо было сначала присмотреться, как держатся наши главари — Фриц Солдт и Баренд Худевег. Они в нашем классе задавали тон и любого могли стереть в порошок.
Фриц Солдт стоял на перроне со своей матерью. Она привезла его сюда и тем самым связала ему руки. Вдобавок явилась она в какой-то дурацкой шляпке. Сразу было заметно, что Фриц это знал и стеснялся. Когда я крикнул «привет!», он ответил мне как равному. Но Баренд, который так же, как и я, приехал самостоятельно, стоял с Соней и Китти и крикнул мне: «Во вырядился! Это что, твой воскресный костюм?»
Конечно, девчонки засмеялись. Что бы Баренд ни сказал, они всегда смеются. Но я, проходя мимо, только помахал рукой и прошел дальше, к Адольфу. От него всегда неприятно пахло, и поэтому с ним не очень водились. Однажды на площадке для игр, чтобы привлечь к себе наше внимание, он стал уверять, будто знает, чем занимаются мужчина с женщиной, когда остаются вдвоем. И тут же нагородил кучу таких нелепостей, что даже нам стало ясно: ничего он не знает. «Вот еще, все-то ты выдумываешь!» — крикнул Баренд. За такое вранье мы его тогда в свою компанию не приняли. А потом у него были большие неприятности, когда он стащил пирожок из кармана пальто у Лены Бурс.
Между тем на вокзальных часах уже пробило восемь, а наших учителей и классной воспитательницы еще не было. Только когда поезд в Арнем отошел без нас, подъехало такси. Из него с веселым смехом выскочили наши учителя и воспитательница. Потом мы узнали, что она проспала. Я подумал: «Поезд ушел, экскурсия не состоится».
Вообще-то я был даже рад. Надеялся, что нас отпустят домой и мы сможем целый день играть на улице.
Но родители страшно разозлились. Особенно мать Фрица.
Она кричала:
— Как не стыдно, как не стыдно! Бедные детки пришли вовремя, а вот учителя опаздывают!
Фриц понурив голову стоял рядом с ней.
— Все будет в порядке, — сказал наш учитель, сохраняя невозмутимое спокойствие. И он был прав. Мы просто поехали следующим поездом.
Об этой школьной экскурсии я написал длинное-предлинное сочинение, и в субботу утром учитель зачитал его в классе. Мне запомнилась одна фраза: «Когда наши учителя и классная воспитательница опоздали, некоторые родители встретили их возгласами возмущения».
Весь класс громко захохотал. Это вызвало у меня странное ощущение, граничащее с восторгом. Краем глаза я заметил, что Соня смеялась от души, а потом посматривала на меня гораздо благосклоннее, чем прежде. Так в свои одиннадцать лет я получил жизненный урок, который впоследствии оказался очень полезным. Я узнал, что успех мужчины в обществе неотразимо влияет на многих женщин.
Мелкие бобы
В очереди к окошечку в районном почтовом отделении передо мной стояли два человека и разговаривали между собой. Один, с угрюмым лицом, на которое старость уже поставила свою унылую печать, сказал ворчливо:
— Нет, так он хороших бобов никогда не вырастит.
— Еще бы, — ответил второй. Он был того же возраста, но поменьше ростом, потолще и, как видно, более покладистый.
— Самое странное, — сказал первый, — что я подробно объяснил ему, что надо делать. Мой садовый участок рядом с его садиком, а соседи должны помогать друг другу, верно? И слушал он меня достаточно внимательно. Не возражал, иначе я не стал бы и разговаривать. Но он ничего не понял. Или не смог понять. Ведь сделал все как раз наоборот. Хотя, по-моему, старался. Есть такие люди.
Второй понимающе кивнул.
— Да, я тоже знавал одного такого, — сказал он. — Еще до войны. Его звали Брам. Торговал рыбой. У него была хорошая лавка и всегда свежая рыба. Иногда и я покупал у него. Славное было время. В Амстердаме тогда еще любили пошутить. И Брам тоже. «Моя копченая селедка гладенько подстрижена под польку», — шутил он. Ну и все в этом роде. Да-да, можно было посмеяться.
— Что-то мы плохо подвигаемся, — сказал первый. — Этот тип впереди сдает целую гору писем. Для таких надо бы иметь особое окошечко, правда?
— Но раз уж вы заговорили о бобах, — продолжал тот, который был поменьше ростом, — вот и Брам был именно из таких людей. Торговля у него шла хорошо, а вот в лагере были неприятности. Во время войны, понимаете? Мы с ним вместе сидели в концлагере.
— Не понимаю, почему закрыты остальные окошечки? — спросил садовод-любитель. — Вон какая собралась очередь. Эти девчонки только и делают, что курят. В частном предприятии такое немыслимо. Там главное — клиент.
— Наберитесь терпения, подождите, — сказал другой. — В лагере тоже приходилось ждать. Ждать и надеяться, что выживешь. И держать ухо востро. Был там у нас один голландец, я имею в виду — голландский эсэсовец. Так вот, он был еще хуже немцев. Среди мофов иногда попадались сравнительно порядочные люди. А этот… Выслуживался перед немцами, понимаете? Для него было удовольствием избивать заключенного, в особенности если попадался старый человек. Черт его знает, почему он так поступал… Всякие бывают люди.
Садовод посмотрел на свои часы и даже поднес их к уху.
— Идут правильно, — сказал он.
— Когда этот мерзавец проходил мимо, все должны были стоять по стойке «смирно», как солдаты. И приходилось быть начеку, чтобы не прозевать, когда он появится, потому что, если не успеешь стать навытяжку, он непременно тебя изобьет. Поэтому мы остерегались его. Брам то-же. Но Брам…
Он пошевелил пальцами, подыскивая слова.
— Видите ли, у Брама было что-то такое в лице. Не знаю, как объяснить, но всегда казалось, будто он над вами насмехается. И по стойке «смирно» он стоял с таким же выражением. Так что эсэсовец всегда набрасывался на него и жестоко избивал. Ох, как же он его избивал! Однажды после очередного избиения Брам спросил меня: «За что это он на меня взъелся?» Я ему отвечаю: «Брам, дорогой мой, за то, что у тебя такой вызывающий взгляд. Ты должен научиться смотреть по-другому». В бараке я попробовал научить его. Но он просто не мог смотреть по-другому. Хотя старался. Так же как ваш сосед по садовому участку.
— Видите ли, — отозвался собеседник, — вырастить хорошие бобы не так уж и трудно. В конце концов, это самая обыкновенная стручковая фасоль. Даже ребенок справится. Но, если у вас к этому делу нет чутья, ничего не выйдет. Вот так же у него бывало и с салатом. Вдруг вымахает чуть не выше забора. И опять мой сосед спрашивает: «Как это вам удается получить такие красивые тугие кочаны?» И я в который раз объясняю, но мог бы и не объяснять — все равно сделает наоборот. Ну просто неисправимый какой-то человек! Главное — даже сердиться на него нельзя, ведь старается.
— Да, так же вот было и с Брамом, — сказал коротышка. — Он просто не мог придать своему лицу другое выражение. А когда старался, выходило еще хуже, и он опять получал жестокую взбучку. Но все-таки ему посчастливилось. Он выжил. Сейчас его, правда, уже нет на свете. Но умер он естественной смертью.
Загадка
Когда утром после завтрака мы сидели в гостиной, моя жена вдруг сказала:
— После стольких лет совместной жизни я, оказывается, все еще не вполне тебя понимаю.
— Что ты имеешь в виду?
— Я никогда не знаю, о чем ты думаешь, — пояснила она.
— Что же в этом плохого? — спросил я. — Большинство женщин с таким же стажем семейной жизни жалуются как раз на однообразие, на то, что видят своих мужей насквозь. Они всегда знают, о чем он думает, что скажет, что сделает, чего не сделает, — даже самим тошно. А вот ты наоборот.
— Про тебя я ничего подобного не знаю, и это меня беспокоит, — ответила она.
