Милослав Швандрлик - Черные бароны или мы служили при Чепичке
Однако, физическая форма — это ещё не всё, и подготовка к высокому визиту не обошлась без политзанятий, которые провёл капитан Оржех.
— В общем, вы уловили суть, товарищ майор, — доносился из кабинета его звучный голос, — Но если говорить точно, то Франция в целом находится не в Америке, хотя и относится, естественно, к империалистическому военному блоку. Очень интересный вопрос задал капитан Домкарж: если в нашем государстве три класса — рабочий, крестьянский и трудовая интеллигенция — куда относятся офицеры? Ну что ж, товарищи, я полагаю, что мы — трудовая интеллигенция.
— Почему это? — недовольно спросил Таперича, — Почему это мы интеллигенты, мы же ничего не сделали?
— Это просто так говорится, — успокоил его Оржех, — на самом деле мы, конечно же, не имеем с интеллигенцией ничего общего.
На повестке дня была и боевая подготовка офицеров, которую вёл сам Таперича. Для него это были страшные минуты, поскольку он должен был остальным зачитывать брошюрки о военной технике, а чтение определённо не относилось к его сильным сторонам. Особенно иностранные слова и незнакомые технические термины приводили его в растерянность и постоянно осложняли жизнь. Таперича натужно складывал непонятные слова, страшно потея при этом. Он пыхтел, вытирал платком лысину и после каждого многосложного слова делал длинную паузу. Порой он вперял в брошюру ненавидящий взгляд, как будто бы хотел эти неслыханные интеллигентские выражения стереть своим орлиным взором, но, ясное дело, без успеха.
Как‑то днём, когда про боевую подготовку все и думать забыли, Таперича как бы случайно подошёл к доктору Горжецу. Было видно, что у него на душе есть что‑то важное, но он всё никак не может решиться. Наконец, он собрался с духом.
— Послушайте, товарищ капитан, — сказал он как бы невзначай, — Как вы понимаете такое вот слово:«горизонтальный»?
В один из дней Таперичу одолело невиданное тщеславие. Он вдруг решил, что нужно, прямо‑таки необходимо сохранить для будущих поколений его образ в майорской форме. Злые языки утверждали, что свою роль тут сыграли опасения за продолжение его военной карьеры, но эти домыслы не стоит переоценивать. В тот день, когда майор обратился к фотографу рядовому Шулику, он опять был полон здоровой самоуверенности.
Рядовой Шулик не мог пожаловаться, что скучает в армии. Уже в первые недели у него обнаружили фотоаппарат, так что Шулик был немедленно зачислен в категорию особо изощрённых диверсантов. Его снимки были тщательно изучены, хотя на них были в основном разные виду перепончатокрылых и цветов, а иногда и то и другое. Фотограф терпеливо рассказывал, что это его увлечение и профессия, а офицеры с Таперичей во главе не скрывали изумления.
— Боже мой, — разводил руками Таперича, — Фотографирует мух и больше ничего не делает! И таких паразитов, товарищи, у нас ещё много!
Рядовой Шулик впоследствии вышел из‑под подозрения, но вместо насекомых теперь должен был фотографировать важные политические акции. Его снимки украсили многие стенгазеты, некоторые из них были даже опубликованы в военной печати.
Тяжелее всего Шулик переносил то, что собственных съёмок ему приходилось ждать до самой гражданки. То есть после каждого политически важной съёмки он обязан был сдать фотоаппарат начальнику контрразведки, чтобы не испытывать соблазна работать на империалистов за подкуп.
Теперь по поручению Таперичи он мог получить фотоаппарат и вместе с майором отправиться на лужайку, где стоял турник. Таперича встал возле турника и принял величественную позу. За его спиной раскинуло ветви дерево, которое командир по неизвестным причинам не приказал»попилить», а ещё дальше возвышался замок, в котором майор был столь безграничным властелином, что старинные феодалы позавидовали бы ему все до одного.
— Фотографируйте, Шулик! — приказал Таперича бойцу, — Если всё получится, сможете неделю фотографировать мух!
Шулик весь задрожал от такого небывалого великодушия, и лихорадочно принялся за работу. Сосредоточившись, он держал фотоаппарат у живота, глядя в него сверху вниз.
— Что это вы делаете, Шулик? – обеспокоенно подал голос Таперича, — Если я тут, чего вы смотрите вниз? И почему у вас эта штука на животе?
— Это зеркалка, товарищ майор, — объяснил солдат, — здесь внизу я всё вижу в этом стёклышке. Турник, дерево, замок и вас. Остаётся только нажать кнопочку.
— Что вы говорите! — не поверил майор, — Таперича и такие машины есть?
Сойдя с места, он жадно завладел фотоаппаратом. Глядя в зеркалку и по–детски улыбаясь, он рассматривал то, о чём говорил фотограф. Прошло несколько секунд.
— Слушайте, Шулик, — спросил Таперича, — Всё это как‑то чудно. Турник вижу, дерево вижу, замок вижу, а я‑то где?
Вопреки своему железному здоровью и вопреки своему любимому изречению, что у солдата лазарет в окопах и доктор ему нужен лишь когда его подстрелят, Таперича ни с того ни с сего заболел. Никто не знал, что за коварная болезнь его скрутила, но все более–менее догадывались. Таперича поддался одному из своих неврозов и сказал себе, что в постели он будет в безопасности от гнева Чепички. Недостатки, выявленные в его части, можно будет объяснить тем, что командир находится в состоянии болезни.
Таперича лежал в постели и стонал. Если учесть, что у него не было опыта симулирования, выходило вполне прилично. Офицеры сменяли друг друга у его постели, и в их глазах светилась зависть. Кто бы мог подумать, что майор Галушка так ловко сложит с себя ответственность за часть.
После обеда к больному прибыл доктор Горжец. Таперича сделал вид, что задыхается и с крайним усилием захрипел.
— Гм, — сказал доктор Горжец и сунул ему под мышку градусник. Через некоторое время вытащил его и посмотрел температуру. Ровно тридцать шесть и шесть десятых градуса.
— Что скажете, товарищ капитан, на такую температуру? — спросил с надеждой в голосе Таперича, — Это не воспаление лёгких?
Доктор Горжец его заверил, что о воспалении лёгких нет и речи.
— Как такое может быть? — несчастным голосом воскликнул Таперича, и задумался. Немного подумав, он произнёс:
— Я знаю, товарищ капитан. Перед вами тут был капитан Оржех. Я встал и всю температуру с себя стряхнул.
Впрочем, Таперича был человек с характером и быстро одолел свою минутную слабость. Как слёг, так и встал, и ни с того ни с сего появился на плацу. Капитан Гонец глядел на него, открыв рот, как на восставшего из мёртвых, но Таперича объявил:«Я военный, а не какой‑нибудь штатский. Зайдите, Гонец, ко мне в кабинет».
Начальник штаба всё ещё не мог опомниться, но безмолвно последовал за своим командиром.
— Надо, Гонец, устроить кое–какие перестановки, — задумчиво сказал Таперича, — И прямо сейчас. Калек, художников и других фашистов отправим на объекты. А сюда приедут хорошие солдаты и сержанты.
— Тут есть одна зацепка, — заметил капитан, — Тот материал, который у нас здесь, на стройках проявил себя, как малопроизводительный. Если мы эти единицы вернём на объекты, там упадёт трудовая дисциплина, и, по всей видимости, и производительность. Выполнение плана за последний месяц лишь едва перевалило 100%.
Таперича махнул рукой.
— Что было, то было, — произнёс он, — Через пару дней устроим ещё одну перестановку. Нам здесь нужны хорошие и сознательные бойцы, а такие есть только на объектах.
— Там их тоже немного, — пессимистически пробормотал капитан Гонец, и немедленно взялся за дело, чтобы временная замена кадров прошла раньше, чем приедет проверочная комиссия из министерства.
Начались лихорадочные перестановки. Солдаты, от вида которых товарищу министру могло бы сделаться плохо, отправились на самые отдалённые стройки, и все с нетерпением ожидали представительного пополнения из рот. Случилось так, что Тапериче возле замка встретился рядовой Кефалин. Таперича вытаращил глаза и замахал руками, будто отгоняя наваждение.
— Кефалин! — выпалил он, — Что вы тут делаете?
— Прибыл из Табора вместо откомандированного рядового Влочки, — доложил перепуганному майору Кефалин, — Вот мой оформленный командировочный лист.
Таперича заскрипел зубами.
— Кто вас прислал? — спросил он угрожающе, — Какой вредитель прислал вас, когда я просил солдат?
— Товарищ старший лейтенант Мазурек, — немедленно последовал ответ. Таперича долго молчал, размышляя.
— Кефалин, — сказал он, наконец, — Вы заболели.
— Никак нет, товарищ майор, — ответил солдат, — В настоящий момент не могу пожаловаться на здоровье.
— Кефалин! — набросился на него майор, — Если я говорю, что вы заболели, значил, вы заболели! Таков приказ! Если бы я сказал, что вы умерли, вы бы умерли!
— Есть! — сказал Кефалин, — Вы заболели и сейчас отправитесь в лазарет. И будете лежать, пока не уедут товарищи из министерства.
Это Кефалина вполне устраивало. Против принудительного отдыха в лазарете он совершенно ничего не имел.
