Николай Лейкин - Воскресенье на даче
— Гдѣ этотъ рубль? Я его не вижу.
— Da hast du. Вотъ. Спрячь въ копилку.
Гельбке полѣзъ въ кошелекъ, вынулъ оттуда рубль и подалъ женѣ.
— Вотъ это я люблю, — отвѣчала она. — Такъ ты долженъ всегда поступать.
— Поцѣлуйчикъ, мамашенька.
— Хорошо. Но сожми губы, чтобы отъ тебя виномъ не пахло.
Мадамъ Гельбке поцѣловала мужа. Куковала гдѣ-то кукушка.
— Ты любишь кукушку, Амальхенъ?
— О, да, Францъ!
— И все-то у насъ есть, Амальхенъ, — восторгался Гельбке. — Есть хорошенькая дачка, есть садикъ. Садикъ, правда, не великъ, но за то высокъ — вонъ какія четыре сосны стоятъ.
— И одна береза, — прибавила мадамъ Гельбке. А два куста сирени-то? Ты забыла? И цвѣла наша сирень! Ты любишь сирень?
— Очень.
— Есть сирень, есть трава, есть клумба, есть цвѣты, есть кукушка. Неправда-ли, gemüthlich?
— Gemüthlich… Franz… — отвѣчала мадамъ
Гельбке и закатила глаза подъ лобъ.
— Я прочту тебѣ стихи про кукушку, Амалія.
И Гельбке сталъ читать нѣмецкіе стихи.
— Завтра ты тоже долженъ убавить изъ своего бюджета одну бутылку пива, — сказала мадамъ Гельбке, когда Гельбке кончилъ читать. — Ты помнишь, ты обѣщалъ сдѣлать мнѣ эту экономію потому, что у насъ сегодня завтракала фрейлейнъ Матильда.
— Я помню, помню, мамахенъ.
Пауза. Гельбке зѣвнулъ. Зѣвнула и мадамъ Гелъбке.
— Ну, что-же мы теперь будемъ дѣлать? — сказалъ Гельбке. — День и вечеръ провели прекрасно, заступила ночь.
— Надо спать, — отвѣчала мадамъ Гельбке.
— Komm, Franz… Пора.
Гельбке не возражалъ.
1898
