Лев Гурский - Союз писателей Атлантиды
Очевидно, что эпитет «старейший» в тексте будет тоже всплывать с завидной регулярностью. «Саратовская консерватория им. Л. В. Собинова — одна из старейших в России», «один из старейших в Поволжье краеведческий музей» (Хвалынск), «старейший краеведческий музей» (Маркс), «саратовский академический театр драмы — один из старейших и самых прославленных театров нашей страны». Ясно теперь, отчего местные власти так легко удушили театр АТХ? Он ведь возрастом не вышел, какой с него прок?
Впрочем, через пару абзацев вдруг выясняется, что почтенный возраст драмтеатра — как бы вроде и не в зачет: «Последние несколько лет театр пользуется повышенным интересом зрителей и критиков, так как его творческое лицо стало приобретать новое выражение». Стало быть, прежнее выражение особого интереса у публики не вызывало? К чему же тогда гордиться датой основания?
Похоже, демонстративное почтение авторов к родной старине — не более чем фигура речи. Примером тому служит судьба каменного костела в селе Каменка (на фото — живописные развалины). «По неразумной воле людей и стихий природы костел претерпел значительные разрушения, но и сегодня он поражает всех своим величием», — сообщается в буклете. И вновь корявая стилистика призвана затемнить элементарное: памятник архитектуры XIX века поражал бы еще больше, кабы его элементарно отремонтировали.
Но кто будет вкладываться в развалины? Судя по тому, что шесть последних страниц буклета посвящены санаториям, пансионатам, гостиницам (с указанием адресов и телефонов), а приведенное авторами определение счастья выглядит весьма специфически («счастье — это русская и финская бани, SPA, два плавательных бассейна, солярий, аква-аэробика…»), глянцевое издание не в последнюю очередь предназначено заезжим туристам.
Однако даже заманивать народ в ласковые сети — тоже надо уметь.
К источнику близ Ивантеевки туристов завлекают мутной легендой о подземном пении и «символической могилой неизвестного монаха». «Территория парка полна чудес и тайн, — сообщается о парке «Хвалынский». — Здесь есть пещеры, тайники, клады. Леса овеяны старинными легендами о разбойниках и разбойницах — поволжских амазонках». Иллюстрируют этот таинственный пассаж несколько фото: голова орла, морда верблюда и застенчивый ежик. Может быть, девушка, которая кормит верблюда, — и есть амазонка?
«Одной из достопримечательностей Дьяконовского леса (Краснокутский район — Л. Г.) являются родники с кристально чистой ледяной водой, которые расположены в основном на южной опушке лесного массива. Словом, бьет из песчаной земли самая, что ни на есть, целебная вода». Помилуйте, да где же в предыдущих фразах хоть намек на целебные свойства? А если нет, откуда взялось это подытоживающее «словом»?
Вместо того, чтобы заинтересовать потенциальных гостей, авторы буклета могут их, скорее, насторожить. «Гарантируем вам <…> достаточно дружелюбное общение с комарами», — сказано в обращении к будущим путешественниками по реке Хопер, и слово «дружелюбное» почему-то не радует. Здесь же предлагается «зачерпнуть и выпить кружку воды живой, а не приправленной химикатами», и «покопаться в остатках древнего городища». Трудно сказать, как отреагирует СЭС на призыв пить прямо из реки, но уж призыв заняться раскопками — без соответствующего на то разрешения — наверняка тянет на уголовную статью…
В стремлении расхвалить малые города нашей области авторы буклета раз за разом демонстрирует один и тот же незамысловатый прием сравнения. Вольск называется «маленьким Петербургом», Балаково — «волжской Венецией», Хвалынск — «волжской Швейцарией». Так и ждешь, что Красноармейск будет назван «волжским Чикаго», а, например, Пугачев — «маленьким Нью-Орлеаном». Саратовская ГЭС, читаем в буклете, «по отделке не уступает даже московскому метро», а Вавилов Дол «по силе своей и святости сравнить <…> можно с Киево-Печерской Лаврой и, даже, с Иерусалимом». Что ж, остается только дождаться переименования Иерусалима в Старые Васюки — и в нашей губернии вполне можно устраивать межпланетный шахматный турнир.
Мудрый Виссарионыч и зазывные огурцы
Губернский минкульт презентовал красочный буклет «Основные итоги работы отрасли культуры Саратовской области за 2009 год». В разделе «Взаимодействие с творческими союзами» на странице 25 читаем: «Лауреатом премии «Имперская культура» имени профессора Эдуарда Володина в номинации «Проза» стал саратовский писатель Владимир Масян за повесть «Игра в расшибного»…»
Каким образом и почему появились эти строки в отчете областного культминистерства — настоящая загадка природы, штука посильнее тунгусского метеорита и лохнесского чудовища. Когда ведомство Владимира Синюкова, рапортуя о достижениях за 2009 год, там же упоминает о награждении писателя М. Меренченко премией имени М. Алексеева III степени, это еще понятно. Увы, финансовое бремя той награды несут саратовские налогоплательщики. Но «Имперская культура»? Она-то здесь, извините, с какого бока? Какое она имеет отношение к нашей губернии? Основатель премии Эдуард Володин — он хоть и Володин, но все же не Вячеслав Викторович.
Мысль о том, будто наш облминкульт автоматически записывает себе в актив любое кем-либо и где-либо премированное произведение, сочиненное саратовцем, мы сразу же отметаем с негодованием: быть не может, чтобы ведомство с гордым словом «культура» в названии стало бы заниматься элементарными приписками. Тогда в чем же дело? Неужели названная выше «Имперская культура» тайно спонсируется с берегов Волги? В это тоже верится с трудом.
Надеемся, что министр Владимир Синюков очень скоро прояснит ситуацию и рассеет наше недоумение, а пока — в предвкушении ответов из минкульта — вкратце напомним читателям о том, чем же славны автор-лауреат В. Масян и профессор-учредитель Э. Володин.
Руководитель местного отделения СП России Владимир Масян известен саратовцам не только как неудачливый издательский чиновник (в пору его руководства Приволжским книжным издательством оно совсем захирело) и создатель романа «Мамлюк» (это могучее творение, правда, мало кем читано), но еще и как генератор нетривиальных общественных инициатив. «В саратовских писательских кругах о Масяне ходят легенды, — три года назад сообщала газета «Взгляд». — Поговаривают, что в свое время именно он стал главным инициатором одиозной акции по возведению в Саратове памятника Сталину и лично ходил к Дмитрию Аяцкову, пытаясь убедить его в полезном влиянии «отца народов» на умы и души жителей губернии».
Озабоченность Масяна Сталиным хорошо заметна и в премированной повести «Игра в расшибного» (любой желающий без труда отыщет ее на московском интернет-сайте «Русское воскресение», по адресу: http://www.voskres.ru/literature/prose/masyan.htm). Хотя действие происходит в конце 60-х, то есть уже в брежневские времена, Иосиф Виссарионович позитивно упоминается здесь не раз. «Сталин разрешил горячо любимому народу ставить елки и справлять отмененные Лениным и Троцким новогодние торжества». А бывшие фронтовики «всякому недовольному Сталиным могли запросто свернуть скулу». Ясно, что нелюбовь к «вождю и учителю» испытывают только люди ущербные или просто враги. Так что когда ближе к концу повести среди персонажей вдруг, как чертики из табакерки, возникают некие Исаак Самуилович Демин и его гадкая дочка-барахольщица, окрутившая честного секретаря горкома, читателя осеняет: вот же они, супостаты! «Никакой чесночный запашок не мог заглушить в Деминском доме устойчивый, настоявшийся дух неотомщенного лишенства. Здесь не могли простить Сталину чистки евреев в высших эшелонах власти, а главное — в карательных органах, и надеялись на реванш».
С точки зрения стилистики повесть сделана не просто плохо, а безобразно, на грани самопародии: «мысли их еще оставались отягченными невыученными уроками», «созвучно собственному настроению сочувствуя собаке», «серые брюки в крупную клетку. Казалось, они сами памятовали о себе», и т. п. Повествование буквально рассыпается, когда нарочито «народные» слова в речи автора («взопрел», «завертывает», «мотылялся», «кобыздох», «шабутной», «ноздрястый», «шементом» «промеж себя») соседствуют с лексикой принципиально иного свойства («интуитивно фиксировал в памяти», «аппендикс», «старательно грассируя», «транспортных средств», «в хронологическом порядке», «конъюнктура власти»). Употребив вначале жуткое выражение «общественный опростатель», Масян, к счастью, забывает о нем и в следующий раз пишет без выкрутасов: «общественный туалет». И на том спасибо.
Порой ошибки, допущенные членом Союза писателей, непростительны даже в школьных сочинениях («ступив на подножку «дежурного», на лицах их появлялось подобие мстительной ухмылки», «бассейн, отделанный диким камнем, где плавал подраненный лебедь»…). Редактор здесь и не ночевал, хотя даже опытному редактору было бы не под силу реанимировать этот словесный морг. «Тугие груди ее без лифчика зазывно метнулись навстречу Котьки», — читаем в повести (орфография авторская), а вскоре появляются «с десяток пупырчатых огурцов, на диво еще крепких и зазывно просящихся на зуб». Что груди, что огурцы — подумаешь, какая разница?
